Ознакомительная версия.
Сестра Еремина (ухоженная, незамужняя, принадлежащая к тому типу женщин, у которых всегда все в порядке, от аккуратных стопок чайных чашек в кухонном шкафчике до чувств, мыслей, а также банковских счетов) была не столь эмоциональна. Предложив Зосимову выпить, она, угостив его помимо вина еще и вкусным сыром, грустно произнесла:
– Мне стыдно за брата… И пожить достойно не смог, и умереть… Женщин всегда воспринимал исключительно как источник средств существования. Я его всегда презирала за это. Но он, по-видимому, считал это профессией. А Вероника эта, прости меня, господи, была просто дурой, раз не разглядела в нем сути. Он же – пустышка!
Родители студента Никитина, чье тело после ряда проведенных экспертиз уже выдали близким и им занимались работники похоронных служб, испытывали жгучую ненависть к погибшей в один день с их сыном Веронике.
Зосимов заехал к ним уже около полуночи, уставший, выразил им свои соболезнования, задал несколько вопросов, но, не получив никакой интересной информации («Да он был в нее влюблен, в эту дрянь!»), распрощался.
Дома принял душ, поел горячего супа и сразу же лег спать.
С Людмилой об этом деле старался не говорить, молчал даже утром, когда она кормила его завтраком. Может, ему показалось, но и сама Людмила словно намеренно не затрагивала тему, щебетала что-то о том, что надо бы купить каких-то там ниток, что все иглы сломались, словом, вела себя так, как ведут себя не очень умные люди, стараясь скрыть свои истинные мысли и желания. А желание расспросить мужа о том, чем он занимался весь вечер и как вообще идет расследование, ее наверняка просто сжигало. Любопытно, конечно же. А может, она просто почувствовала, что он в тупике, что ему сейчас очень трудно, поэтому не задает лишних вопросов? Нет, на нее это не очень-то похоже.
И все-таки она вела себя как-то неестественно. Может, она со своей подружкой Лизой что-то затеяла? Занимаются девочки тихонько самодеятельностью? Хотя что они могут предпринять? Куда сунуть свои любопытные носы?
Надо бы посоветовать Людмиле, чтобы она через Елену попробовала убедить Максима Шитова прекратить свою дурацкую игру в прятки. С одной стороны, Валерий понимал Шитова. Устал мужик от долгих допросов, от того, что ему приходится отбиваться от попыток следствия повесить на него вину за преступления, которые он не совершал. К тому же он переживал сейчас очень трудные времена, ведь он потерял единственного близкого человека, брата, который был частью его жизни, пусть и самой проблемной. К тому же от него в любое время могла отвернуться женщина, с которой у него, если верить Людмиле, начали завязываться романтические отношения.
А тут еще смерть сиделки!
– Спасибо, Люся, каша была очень вкусная, – сказал он, целуя жену. – Я поехал.
– Желаю тебе удачи! – она тоже поцеловала его и улыбнулась какой-то странной, незнакомой ему улыбкой.
А может, она молчит потому, что ей стало что-то известно? Ведь у Елены, ее новой знакомой, есть свой источник информации, к тому же не простой следователь, а человек наверху, сам Пушков…
– Я к Марии Калмыковой, к сестре сиделки, по делу Шитовых, а ты поторопи Надю с экспертизой книги, которую я ей вчера завез, хорошо? – сказал он Суровцеву по телефону из машины.
Книга, какой-то роман Золя. Что интересного она может рассказать следствию об обстоятельствах, при которых оказалась в квартире Шитовой? Скорее всего, ничего. Но однако там, в этом романе, много цветов. Это и натолкнуло на определенные мысли…
Вот так всегда: когда не за что зацепиться, ищешь уже не улики, а их возможные призраки.
На Масловку он приехал в начале десятого, быстро нашел нужную квартиру, позвонил.
Он знал, что разговор с сестрой Любы будет трудным. Во-первых, это по его распоряжению похороны сиделки пришлось отложить. А ведь наверняка был заказан автобус, еще какие-то ритуальные услуги. Но ему не в чем было себя упрекнуть, поскольку именно тщательная экспертиза позволила доказать, что и Аркадий, и Люба были отравлены!
Он позвонил, не особенно надеясь, что в квартире кто-то есть. Будний день, Мария Калмыкова, вероятно, на работе. А это – в Выхино, далековато будет. И телефон у нее, как назло, сломался. Вот уж действительно – не вовремя.
– Кто там? – услышал он недовольный женский голос.
Ну, слава богу, дома!
– Следователь Зосимов.
– Сейчас.
Дверь открылась, и первое, что он увидел, – прислоненная к стене, обитая красным сатином, крышка гроба. Обычно крышки ставят в подъезде… В полумраке прихожей стояла женщина во всем черном. Стрижка каре, светлые волосы, поверх них черная косынка. И черные очки в пол-лица.
– Мария?
– Проходите. Я вас ждала. Вот сюда, здесь посветлее, – она пригласила его войти в гостиную, где в центре на табуретках стоял гроб с телом сестры, лицо которой было прикрыто платком.
– А можно где-нибудь в другом месте… – сказал Зосимов, шарахаясь от этого зрелища. – Я понимаю, у вас горе. Позвольте выразить вам свои соболезнования.
– Спасибо.
– Когда похороны?
– Завтра в двенадцать.
– Вы уж извините, что так получилось с телом вашей сестры… что не дали вам возможность похоронить ее, как положено, вовремя, понимаю, что вы потратились… Мария, вы слышите меня?
– Да-да, извините… Вы думаете, я не понимаю, зачем вы ко мне пришли? Да я вам благодарна, что все так получилось. Теперь мы хотя бы знаем, что Любушку убили. Я сразу стала подозревать что-то неладное. Ведь Люба была совершенно здорова. И уж на сердце точно никогда не жаловалась. Да и разве стала бы она ухаживать за тяжелобольным, если бы ей нельзя было поднимать тяжести? Валерий… Как вас?
– …Григорьевич.
– Валерий Григорьевич, прошу вас, держите меня в курсе расследования. Но вы приехали ко мне сюда, чтобы задать какие-то вопросы, ведь так? Вы хотите расспросить меня о моей сестре и Аркадии?
– В смысле? – не понял Зосимов. – А… Ну, да. Расскажите, кто, по-вашему, мог так ненавидеть Аркадия и вашу сестру?
– Вы что, нарочно пытаетесь меня запутать? О какой такой ненависти вы говорите?
Слезы из-под темных очков потекли по впалым щекам, закапали на черную ткань платья.
Валерий был окончательно сбит с толку. Ему вдруг показалось, что Мария Калмыкова знает об этом деле что-то такое, о чем он и не подозревает, и ей кажется, что он просто ломает перед ней комедию, разыгрывая из себя простачка. Как бы подыграть ей, чтобы выведать у нее правду?
Или же честно признаться, что у него нет ни одной сколько-нибудь стоящей версии, позволить ей самой выложить ее как драгоценность?
– Вы знаете, кто убил вашу сестру? – он решил действовать наверняка.
– А вы как будто не знаете, – она скривила свой бледный, мокрый от слез рот в усмешке. – Пожалуйста, не надо вот этих дежурных дурацких вопросов… Вы же сами все отлично знаете. Я понимаю еще, если бы Аркадий был жив, но его нет. История окончена. Можно выложить все свои карты. Не перед кем стыдиться.
– Я не понял…
– Ну, как же! Вот если бы он остался жив и все вскрылось, тогда Максим бы завертелся, начал бы искать лучших адвокатов, чтобы его брата признали невменяемым и все такое… Чтобы он не понес заслуженного наказания. И кому-то, кто раскрыл бы всю правду, было бы очень перед ним стыдно. Но Аркадия, повторяю уже нет в живых… Кого стесняться?
– Мария… Может быть, расскажете все по порядку? Ведь вы же были, я так понимаю, самым близким человеком для вашей сестры.
– Нет… Это я раньше так думала. Когда она приехала ко мне из Калуги, я поселила ее у себя, помогла с пропиской, потом устроила ее в гостиницу на работу. Если бы не пожар, может, она так и продолжала бы там работать. Но один этаж гостиницы сгорел, Люба осталась без работы, и вот нашла это объявление, будь оно неладно! Я ей сразу сказала, сиделка – это трудно. Сможешь? Она сказала, что сможет. Так она и оказалась в этой семье. Поначалу ей тяжело было, она приезжала ко мне, плакала, говорила, что у нее руки болят, что Аркадия носить надо на руках, что массаж она ему делает. А потом жаловаться перестала.
Калмыкова вздохнула, достала из кармана носовой платочек, промокнула им слезы.
– И вдруг заявляет мне в один прекрасный день, что она перебирается к нему, к Аркадию, что будет там жить. Что это удобно, не надо тратиться на транспорт… Да и вообще она жила там на всем готовом.
– Скажите, вы мне все это сейчас к чему рассказываете?
– Да к тому, товарищ следователь, что вы спросили меня, была ли я своей сестре близким человеком… Вот я и отвечаю – нет! Моя сестра была очень несчастна! Она влюбилась в этого инвалида и считала его своим самым близким человеком! Вот так. А он продолжал любить свою бывшую жену, Веронику, эту шлюху! Он же целыми днями просиживал перед окном! Уставится в свою подзорную трубу и смотрит, смотрит… Она мужиков меняет, как перчатки, а он все равно смотрит… Знаете, мне в этой истории Максима жалко, брата его. Все его желания исполнял, даже самые идиотские… Всю ее квартиру цветами заставили, уроды, а не люди! Нет бы Любаше скромный букетик подарить за то, что она ухаживает за этим… Аркадием! Да и не только за это…
Ознакомительная версия.
