Ознакомительная версия.
– Вот на этой спала ты, Маша, – безошибочно угадал он такой знакомый мятный аромат.
Швырнул ее подушку на кровать на ту половину, где простыня была почти не смята. Понюхал вторую подушку, еще и еще. Она пахла… мужиком, хоть убей! Это не сухие духи для постельного белья, твою мать! И не запах стирального порошка! Это точно запах мужского пота вперемешку с лосьоном для бритья.
– А вот на этой подушке, Маша, спал кто-то еще.
Мельников швырнул подушку на вторую половину кровати, где простыня превратилась в гофрированный комок от чьего-то зада.
Он шагнул к жене, схватил ее за волосы на затылке, приблизил ее лицо к своему.
– И я хочу знать, кто спал на этой половине кровати, Маша? – раздувая ноздри, сипло выдавил Мельников. – Хочу знать, Маша!!!
– Не ори, Сонечку разбудишь, – попросила она тихо, пытаясь вырваться. – Ей и так досталось в последние дни! Сначала папаша оказался кобелем, потом учитель китайского и не учитель вовсе, а…
– А теперь ее мать оказалась шлюхой! – Мельников оскалил зубы, приблизив их к Машкиной белой шее. – Так, Маша?
– Я не шлюха, – Маша задрожала. – Я спала. Ты ворвался. Какие-то новости про подушку. Нюхает ее! Дурак, что ли?! Опомнись, Валера, старые мы для измен. Я – особенно.
Мельников оставил в покое ее затылок, медленно провел ладонью по ее спине и обомлел.
– Да на тебе трусов нет, Маня! – Его глаза сделались бешеными. В горле что-то булькнуло и застряло, перекрывая поток воздуха. – Ты же всю жизнь спишь в трусах, Манечка!!! А что же сегодня???
Она попятилась, сделавшись белее сорочки, в которой спала.
– Кто здесь был, Маша?! – Мельников шагнул к жене с занесенным над ней крепко сжатым кулаком. – Говори, а то убью!..
Через три часа он уже сидел в своей новой машине, которую еще не обкатал как следует и к которой еще не особо привык и, аккуратно объезжая на ней глубокие лужи – дождь все-таки гуляка-ветер нагнал, – катился на работу. Костяшки его кулаков побаливали. Он с таким упоением избивал свою жену, что, не останови его Валентина, заглянувшая на Машкин вой, убил бы точно.
– Будешь сидеть здесь! – отволок он брыкающуюся Машку в подвальную кладовку. – Без еды и света! Вечером приеду, решу, что с тобой делать!!!
Ключей от этой кладовки больше ни у кого не было. Запасные он у Валентины отобрал. Так что голожопая его супруга будет сидеть взаперти без воды и еды до вечера. А вечером он сунет ей бумаги на развод, которые она безропотно подпишет. И в бумагах – тех, что она подпишет, Машка откажется от своей доли во всем их совместно нажитом имуществе. Просто, добровольно откажется.
А если эта сука вздумает мудрить, он ей… Он ее…
Мельников внезапно услышал хруст кожи оплетки руля, так он стиснул пальцы.
Надо держать себя в руках, Валера! Надо быть уравновешенным. У него, можно сказать, жизнь только начинается. Машка так удачно наставила ему рога. Теперь у него не будет никаких сожалений по поводу развода с ней. И повод есть оставить ее безо всего. Карина Илюхина теперь практически одинока, муженька ее закрыли и, возможно, на долгий срок.
Живи и радуйся!!!
– Таня, привет, – поздоровался Мельников с ошалевшей секретаршей. – Как жизнь молодая?
– Нормально, Валерий Сергеевич, спасибо, – она осторожно улыбнулась.
– Илюхина на работе? – спросил он в дверях своего кабинета.
– Опаздывает! – Таня со вздохом подняла и опустила плечи. – Все, как всегда.
– Ага! Как явится, сразу ко мне.
Он почувствовал, как бешено заколотилось сердце в предвкушении встречи с нарушительницей дисциплины. Но тут же велел ему утихомириться. Времена изменились. Отношение к Карине – тоже. И если он хочет, чтобы она перестала его люто ненавидеть, а она ненавидела его именно так, то ему надо менять свое отношение к ней.
– Сразу ко мне…
Илюхина явилась на работу лишь через час. А к нему медлила идти еще минут двадцать. Тянула время. Дурочка, он же ничего такого. Просто повидаться.
Вошла, встала у двери – высокая, стройная, с длинными загорелыми ногами. Лицо печальное, под глазами синие полукружья. Не спала, переживала. Оно и понятно. Не каждый день твоего муженька заключают под арест по подозрению в таком страшном преступлении.
– Чего опоздала-то, Карина? – миролюбиво спросил Мельников, жестом приказывая ей сесть напротив.
– Мужа навещала. Разрешили передать ему кое-что, – ее голос задрожал, синие глаза наполнились слезами. – Валерий Сергеевич, я хочу вас попросить… Очень хочу попросить! Если нужно, встану перед вами на колени!!!
И так встанешь, и не один раз, обозлился он тут же. Не дурак, сразу понял, о чем она просить станет.
– Пожалуйста, освободите его, Валерий Сергеевич! – Карина заплакала, размазывая слезы по лицу вместе с тушью. – Я все-все-все для вас сделаю, только освободите его!!!
Она сползла со стула, упав на колени прямо у носов его ботинок. Сложила молитвенно руки, глянула на него взглядом, способным растопить сердце кому угодно.
Но не ему.
– Опа! – криво ухмыльнулся он, схватил ее за локоть и резко поставил на ноги. – Прекрати, Карина Георгиевна. Чего ты тут устроила?!
– Освободите его, пожалуйста, – плакала она. – Он не сможет там. Он не выдержит. Это ведь я, я во всем виновата!
– Как же я его освобожу, голубушка? – Мельников встал с места, прошелся по кабинету, застыл за ее спиной. – Я что, прокурор? Судья? Полицейский?! Я разве могу?!
– Да-да-да, можете, можете! Валерий Сергеевич! – Карина резко повернулась к нему, поймала его крупную ладонь своими ледяными пальцами и принялась целовать. – Вы можете! Одно только ваше слово, Валерий Сергеевич!!! И его отпустят!!!
– А посадят кого? Меня? – хохотнул он утробно.
Плачущая Карина, неистово целующая ему руку, причем совершенно добровольно, возбуждала его ничуть не меньше. Даже наоборот. И если учесть, что с Машкой у него сегодня вышел полный провал, то…
– Ладно, ладно, успокойся. Идем на диван, расскажешь, как ты себе представляешь все это?
Мельников шагнул к дивану, усадил к себе на колени зареванную Карину, погладил по лопаткам.
– Ну, рассказывай свой план по спасению твоего Гены, – милостиво позволил он, поднимая ей подол платья повыше.
– Понимаете, надо для начала отказаться от обвинений в его адрес по поводу того, что он преподавал вашей дочери китайский язык. Он же ничего такого не сделал криминального! Просто учил! – зашептала она, зажмуриваясь. – Пожалуйста!!!
– Ладно, попытаюсь. Но это ведь так, просто косвенная улика. Его в этом и не обвиняет никто, – рассуждал Мельников, распаляясь от ее податливости. – Его обвиняют в угоне автомашины и сожжении в ней человека. То есть его обвиняют в убийстве, Карина.
– Он этого не делал! И вы это сможете доказать! И если докажете, то я… Я стану вашей рабой до конца своих дней! – Ее губы спеклись и потрескались, грудь судорожно вздымалась и опускалась, и она даже не замечала, как мерзко он трогает ее теперь.
– И замуж за меня пойдешь, да? – Мельников облизал губы, поцеловал ее оголенное плечо. – Если позову, пойдешь за меня замуж?
– Да, пойду, – ответила она без раздумий.
– Итак, твой план, малышка?
– Понимаете… Гена не смог бы это сделать! У него не было веского мотива. Моя измена – это не мотив. Он мирился! Он знал и мирился! Все это устроил другой человек! Он хотел вас запугать! Он знал о моих страшных словах, о моих пожеланиях, ну… чтобы вы горели…
– Я понял, – перебил ее Мельников.
Он невольно заинтересовался. И даже платьишко поддернул ей обратно на ее плечи и коленки.
– Дальше?
– Этот человек, он узнал о моих словах. И решил напугать вас таким образом!
– А зачем этому человеку это нужно – пугать меня?
– А потому, что этот человек – господин Севастьянов. И потому что вы его кинули, Валерий Сергеевич…
Мельников с хрустом развернул плечи. После того как он скинул со своих колен Илюхину и приказал ей убираться вон, он просидел без движения два часа. Просто сидел на диване, смотрел в одну точку и не двигался.
Весь окружающий его мир сжался до размеров серебряной запонки, на которой застыл его взгляд.
Что это было?! Что это сейчас, черт бы все побрал, было??? Эта сука охренела совсем, да??? Она решила, что ее прелести способны сотворить с ним невероятные метаморфозы, и он, забыв об осторожности, перестав думать о будущем, кинется спасать ее муженька таким вот варварским для себя способом???
Эти вопросы и некоторые другие жгли его мозг каленым железом целых два часа.
Он ругал себя за слабость, позволившую подумать какой-то вертлявой сучке, что она может его поиметь. Да он завтра пальцами щелкнет – у его ног снопы из таких красоток сами собой вязаться будут. Возомнила о себе тоже!
Он ругал себя за неосторожность, где-то он все же прокололся. Кто-то его видел с Ванькой Грищенко. Или запомнил визиты того сюда, в офис. А потом видел их вместе. Где-то какой-то прокол. С чего тогда она решила, что он кинул господина Севастьянова, а?
Ознакомительная версия.
