Ознакомительная версия.
— С прибытием в наш мир, — произнес он чуть надтреснутым голосом. — В этом мире Вы проведете вечность. Не пугайтесь. Ваша жизнь не закончилась. То, что Вы прожили на земле — это всего лишь краткий миг, предвестник вечности. Довольны ли Вы своей земной жизнью?
— Доволен, — ответил я.
— Испытываете ли Вы чувство скорби и сожаления, что Вам приходится покидать ставший привычным для Вас мир?
— Испытываю, — тяжело вздохнул я.
— Что Вы больше сделали в своей земной жизни, доброго и полезного, или злого и греховного?
— Думаю, что доброго больше, — твердо произнес я. — Зло, правда, тоже было. Но мне не в чем себя упрекнуть, ибо совершенное мною зло было во имя добра.
Святой Дух удивленно вскинул брови.
— Наши нравы и законы отличаются от земных, — произнес он. — Зло не может твориться во имя добра. Зло однозначно есть зло. Какие бы цели оно собой не преследовало.
После этих слов он взмахнул рукой, и перед ним тотчас возник уже знакомый мне огромный, прозрачный голографический экран, на котором с высокой скоростью, быстро-быстро, стала проноситься вся моя жизнь. В этот раз я уже не опускал стыдливо глаза, как раньше, и не смущался от того или иного эпизода. Я смотрел на экран прямо и твердо, ибо стыдиться мне в этот раз было нечего. Меня вдруг охватила мучительная горечь. Это была горечь от осознания того, что я больше никогда не увижу свою жену, своих детей, своих друзей, всех тех, кого я любил, кем был любим, и в ком нуждался.
Святой Дух тем временем внимательно наблюдал за происходящим на экране. Он удовлетворенно кивал головой, поглаживал бороду, а в его глазах ясно читалось одобрение. Но как только на экране промелькнул эпизод, где я сбил на машине Королева и Гунько, его реакция изменилась. Одобрение в глазах исчезло. Вместо него появилась какая-то жесткость, от которой меня стала пробирать дрожь. Он перестал кивать головой, напрягся, выпрямился, сложил руки на груди, и в такой позе, нахмурив лоб и не двигаясь, досмотрел мою жизнь до конца.
Я бросил взгляд на его сына, как бы ища у него оправдания и поддержки. Но он повернул голову чуть в сторону, и явно избегал на меня смотреть. На его лице выражались грусть и досада.
Когда экран погас, Святой Дух, оставаясь в той же позе, перевел свой взгляд на меня.
— Жаль, — со вздохом произнес он. — Очень жаль. Такая хорошая жизнь. Образцовая жизнь. И одно-единственное пятно, которое перечеркивает собой все ее достоинства.
— А не могут ли эти достоинства стать чем-то смягчающим? — с надеждой спросил я.
— Нет, — твердо ответил Святой Дух. — Тяжкий грех не может иметь оправданий. Даже если он был и случаен. Вы не можете остаться среди нас. Я не имею права Вам этого позволить.
— И куда Вы меня направите? — поинтересовался я внезапно охрипшим голосом.
— Туда же, куда отправляем и всех остальных убийц.
Я вздрогнул. Я отчетливо вспомнил ту пропасть с раскаленной лавой, где мучилось и кричало множество людей. Моя душа буквально ушла в пятки, когда я представил, что именно в ней мне предстоит провести вечность, без всякой надежды, что мои муки когда-нибудь закончатся.
До самого последнего момента, в глубине души, у меня все же жила надежда, что я окажусь достоин прощения. Мой грех был хотя и тяжким, но все же единичным. Других подобных грехов за мной больше не числилось. Увы, но похоже моим надеждам сбыться не суждено.
И тут со мной произошло то, что происходит с очень многими людьми, когда они чувствуют приближение конца. Человеку неведомо, как он поведет себя в экстремальной ситуации. Тот, кто всегда казался сильным, порой пасует перед страхом. А тот, кого наоборот считали слабым, вдруг твердеет, как сталь. Мне стыдно об этом говорить, но я снова не выдержал испытания силы духа. Я, как и в прошлый раз, сломался. Я опять впал в позорную истерику. Бушевавшее во мне отчаяние достигло своего максимума, и, вопреки моему желанию, вырвалось наружу. Оно буквально помутило мой рассудок. Я перестал себя контролировать, и стал полностью управляем эмоциями, которые вырывались из меня как-то непроизвольно, сами собой. Мои ноги подогнулись, я упал на колени, и взмолился со слезами на глазах.
— Умоляю! Умоляю тебя, не отправляй меня в этот ад! Не можешь оставить здесь — верни меня обратно. Не будь так жесток! Прояви милосердие! Даруй мне эту милость!
Святой Дух опустил голову.
— Ты далеко не первый, кто просит меня о такой милости, — тихо и печально произнес он. — Каждый день мне помногу раз приходится наблюдать столь искреннюю боль. И я никак не могу к ней привыкнуть. Чужая боль всегда отдается в моем сердце, как своя собственная. Мне очень жаль тебя, человек. Я очень сочувствую тебе. Но поделать ничего не могу. Таков закон. Каждый проводит вечность так, как он заслужил своими земными делами. Я не имею права оставить тебя здесь. Так же, как и не имею права вернуть тебя обратно на землю. Всему есть свой час, в том числе и смерти. Твой смертный час настал.
— Не настал! — не помня себя от горя, злобно выкрикнул я. — Мой смертный час еще не настал! Это твой сын назначил мне его! Это он переместил меня сюда, вопреки моей воле! Я не собирался умирать! Я хочу жить!
И я, сотрясаясь от рыданий, обессилено упал на траву, в глубине души осознавая, что только что совершил еще одну подлость, выдав того, кто был моим благодетелем, кто, с риском для себя, дал мне шанс на исправление. Сильное горе, порой, настолько ломает человека, что он совершенно не ведает, что творит.
Лежа на траве лицом вниз, я, конечно, не мог видеть, что происходит возле меня. Но каким-то шестым чувством я уловил, что Святой Дух в этот момент пристально смотрит на своего сына.
— О чем он говорит? — раздался его голос, в котором отчетливо улавливались гневные нотки.
— Не знаю, — ответил юноша.
Неуверенность, с которой он произнес эту фразу, выдавала, что он говорит неправду.
— О чем он говорит? — еще раз, четко выделяя каждое слово, спросил Святой Дух. — Ты не имеешь права лгать. Ложь — это грех.
Юноша помолчал.
— Спроси лучше об этом его, — наконец вымолвил он. — Пусть он сам тебе все расскажет.
Святой Дух снова обратился ко мне.
— Поясни мне свои слова, человек. Что они за собой скрывают?
— Ничего они за собой не скрывают, — всхлипывая, ответил я, желая исправить свою ошибку, и загладить вину перед добрым юношей. — Это я сказал так, от отчаяния.
— Не лги! — протянул Святой Дух. — Я вижу, что ты лжешь. Скажи мне правду. Не отягощай себя скрытностью.
— Мне нечего больше добавить, — произнес я. — Эти слова вырвались у меня непроизвольно, и они абсолютно ничего не означают.
— Погляди мне в глаза! — потребовал Святой Дух.
Я хотел поднять голову, но не нашел в себе сил это сделать.
Наступило тягостное молчание.
— Если ты расскажешь мне правду, я отправлю тебя обратно, — наконец вымолвил Святой Дух. — Я обещаю тебе, что отправлю тебя в ту временную точку, из которой ты сюда попал, и ты сможешь продолжить свое земное бытие.
Услышав его слова, я встрепенулся и поднял глаза.
— Вы действительно мне это обещаете?
— Действительно обещаю, — подтвердил Святой Дух. — Ты вернешься на землю, и будешь оставаться на ней до тех пор, пока твоя душа сама не покинет твое тело.
Краешком глаза я видел, в каком напряжении пребывал его сын, какой мертвенной бледностью осветилось его лицо. Я отчетливо сознавал, что если я сейчас расскажу правду, то тем самым нарушу данное ему обещание, и причиню ему серьезный вред. Но мне так мучительно хотелось вернуться к своей жене, к своим детям, к своим друзьям, что цена, которую придется за это заплатить, не имела для меня никакого значения, какой бы тяжкой она не была. Ради этого я был готов пойти на все, даже на самое постыдное предательство. И я дрогнул. Я смалодушничал. Я презрел все понятия порядочности и благородства. Я все рассказал.
Когда я закончил, воцарилась тишина. Святой Дух с негодованием смотрел на своего сына.
— Это правда? — грозно спросил его он.
— Правда, — ответил паренек, не поднимая головы.
— Ты понимаешь, что ты натворил?
— Понимаю.
— Ты понимаешь, что я теперь должен буду с тобой сделать?
Юноша помолчал.
— Мне стало его жалко, — оправдываясь, произнес он.
— Жалко? — воскликнул Святой Дух. — Ты должен понимать, что жалость несовместима с Высшим Судом! Мы, которым доверено это дело, обязаны вершить справедливость. Каждый человек может получить только то, что он заслужил, и ничего более. Ты вознамерился впустить в наш мир человека с тяжкими грехами. Этим ты сам совершил тяжкий грех! Изначально, с самых незапамятных времен, Всевышний добивался создания идеального общества, в котором бы господствовали справедливость и добро. Он создал такое общество. Вот оно, перед тобой. Ты в нем живешь. Сюда попадают только самые избранные. Только те, кто не навлек на себя грехов деяниями земного бытия. Для кого добро и справедливость — это не просто понятия, а законы души, заложенные изначально, а не сформированные в результате перевоспитания. Ты слышишь? Заложенные изначально! Тот, в ком добро заложено изначально, не способен на грех! Если в человеке изначально заложен порок, пусть даже в самой малой степени, он в любой момент может себя проявить, как бы глубоко его не прятать. Как бы тщательно ни маскировался волк под овечьей шкурой, он все равно остается волком. Если допустить в наше общество хотя бы одного, в ком заложена всего одна капелька зла, оно неизбежно начнет разлагаться. Не сразу. Очень медленно, постепенно. Но именно разлагаться, ибо зло ядовито. И, спустя какое-то время, здесь возобладают те же алчность и лицемерие, которые определяют жизнь на земле. Потому, что победить зло можно только насилием. А те, кто составляют наше общество, на насилие не способны, ибо оно противоречит их мировоззрению. И они беззащитны перед злом. Ты понимаешь, какой опасности я подверг бы наш мир, впусти я сюда, потворствуя твоему обману, этого человека? Я не отрицаю, в нем есть доброта. Но его доброта — это результат раскаяния за предыдущие грехи. Она не была заложена в нем изначально. Ты можешь поручиться, что в нем снова не проявится зло? Особенно после того, как он тебя откровенно предал. И ты хотел, чтобы он жил с нами?
Ознакомительная версия.
