– Насчет прошлой субботы не знаю, но помню, когда умер Шерман, он ездил в Бирмингем, доставлял оттуда одного арестанта. В любом случае давайте посмотрим, где сейчас может быть этот подонок.
Он подошел к телефону у кровати, набрал номер, пробормотал приветствие, осведомился про Бруна, выслушал ответ, нажал на рычажок, набрал другой номер. Ждал, как минимум, восемь гудков, сдался и заключил:
– Кажется, у меня есть еще время подумать. Он мелькает то тут, то там, но на протяжении последнего часа никто его не видал. Может, шатается вокруг суда. Тамошние приятели снабжают его крохами информации, должно быть за наличные из рук в руки. А может, пошел зачем-нибудь в муниципалитет. Или где-то в укромном уголке шепчется с очередным нанимателем.
Стейнгер ушел, пообещав держать связь и заскочить за мной по дороге на встречу с Дэйвом Бруном. После этого я выставил за дверь поднос с обеденной посудой, чтоб не давать никому повода за ним зайти. А перед уходом прибег к древнейшему и простейшему трюку, предупреждающему о любом вошедшем в ту дверь, из которой я вышел. Взяв лист почтовой бумаги с символикой и адресом мотеля, вышел, присел, сунул руку в дверную щель и бросил его на ковер, точно заметив место – на длине моей руки от локтя до пальцев. Дверь открывается внутрь, так что любой визитер его сдвинет. Даже если у незваного гостя хватит ума положить листок обратно, он никогда не ляжет точно на прежнее место. Если дверь распахивается наружу, лучше всего при закрытии сунуть в точно определенное место обломок спички или зубочистки, еле заметный снаружи. Впрочем, профессионал способен обойти подобную ловушку, равно как волосок, кусок жевательной резинки или копирки.
Потемнело, небеса разверзлись, хлынул дождь, под порывами ветра рикошетом разлетались капли, раскаленные улицы исходили паром под прохладными струями. Ветер терзал кроны пальм, ворошил широколистные растения, раскачивал вывески и висячие светофоры. Такой же шторм колыхал некогда “Лайкли леди”, отчего она переваливалась, скрипела, стонала. А внутри было очень уютно.
Я снова попробовал добраться до Хардахи. Секретарша ответила, что он ушел на весь день, и я не смог определить, лжет она или нет. Отыскал юридическую контору Рика Холтона. Девушка поинтересовалась моим именем и исчезла. Вернувшись, повела меня по обшитому деревянными панелями коридору. В кабинете Холтона стоял огромный стол, окно позади во всю стену выходило в закрытый дворик, выложенный японскими речными камнями, с несколькими чахлыми деревцами в больших белых кадках. По стеклу лил непрерывный поток дождя. На стенах висела масса дипломов в рамках и фотографий политиков с добрыми пожеланиями.
Холтон заготовил широкую, доверительную улыбку младшего партнера фирмы, но она погасла прежде, чем девушка закрыла за собой дверь кабинета.
– Садитесь, Макги. Я сказал Салли, что не хочу никого видеть. Пусть думают, будто я занят треклятой конторской работой. Господи Иисусе! Перечитываю по три раза и ничего не понимаю. Знаете, к чему привело расследование? Ни к чему. По-моему, это какой-то псих. Черт возьми, Пенни открыла бы кому угодно. Он опомнился, перепугался и удрал. Очередная гнусная, бессмысленная случайность. Когда-нибудь его прихватят за что-то другое, он расколется и все откроется.
– Может быть, и так. Или Стейнгер что-нибудь раскопает.
– Он отлично работает.
– Лучше вашего друга Дэйва Бруна? Он пожал плечами:
– Дэйв – мастер на всякие хитрости.
– Можно узнать ваше мнение по нескольким вопросам, Холтон? Не адвокатское. Личное.
– Оно дешево стоит в последнее время. Похоже, все пошло наперекосяк. Знаете, у нас с Пенни не ладилось. Мы почти приготовились закрыть книгу. Так почему ж я по ней так тоскую?
– Она была совсем особенная.
– И Дженис была совсем особенная. Говорю в прошлом времени. Я все проиграл. Ради того, чтоб покувыркаться на травке с Пенни Верц. Внешне ее даже сравнивать с Дженис нельзя. Что я хотел доказать? У Дженис нельзя попросту попросить прощения и жить дальше. Что сделано, то сделано. Она со своей стороны блюдет полную верность и от меня ожидает того же. Я ее потерял. Забавно.., возвращался из Веро-Бич, не имея понятия, что Пенни уже мертва. Пытался объяснить Джен, что просто уж так случилось. Сказал, у меня на стороне все кончено. Не был в этом уверен, но думал: если объявлю об этом Джен, наверняка буду чувствовать себя так же, как в пятницу вечером, когда Пенни не пошла за мной из вашего номера. Разговор этот был до того, как мы забрали детей. Она дала мне высказаться. Я посчитал, что она в самом деле задумалась и предоставляет мне шанс. Взял ее за руку. Знаете, она по-настоящему вздрогнула. И вежливо попросила не прикасаться к ней, потому что ее от этого тошнит. Это уж настоящий конец.
– Вы действительно собирались в меня выстрелить, когда караулили вечером в воскресенье?
Он откинулся в кресле, прищурился, глядя в звуконепроницаемый потолок.
– Господи Иисусе, не знаю. Увидел копию записки, которую она вам оставила. Стало ясно насчет вас обоих. Вспомнил про револьвер. Мне казалось, вся моя жизнь так перепуталась, что ничто уже не имеет особого смысла. А вы мне нанесли самый сильный за всю жизнь удар. До сих пор больно. Четыре дня прошло, а все еще больно глубоко дышать. У меня жуткий характер. Может быть, и выстрелил бы, Макги. С учетом всего вполне мог выстрелить. Жутко подумать. Если не считать Дженис и Пенни, все не так уж и плохо. У меня куча хороших друзей. Я хорошо обслуживаю клиентов. Заработал хорошую репутацию как помощник государственного прокурора, имею хорошие шансы стать окружным поверенным в будущем году. Это, как минимум, сорок тысяч плюс доход от других дел. Говорят, счастья за деньги не купишь, но кое-что на них очень даже можно приобрести. Спасибо, что вы меня обманули. И спасибо, что отвезли домой. Кстати, где револьвер?
– Я отдал его Стейнгеру, а тот вернул мне.
– Почему? – изумился Холтон.
– Просто одолжил на время, немного отсрочив официальную передачу.
– Когда будете отдавать, скажите, пусть оставит себе. По-моему, мне не стоит носить оружие. Ни на секунду. Но почему Эл Стейнгер подумал, будто вам может потребоваться револьвер?
– Наверно, муха какая-нибудь укусила.
– То есть не хотите говорить? Ладно. Я вчера утром проверял ваш рассказ о себе. Позвонил Тому Пайку, и тот объяснил, что вы старый друг миссис Трескотт и ее дочерей.
– Если так легко проверили, почему не выяснили все до того, как затевать вместе с Пенни дурацкую второсортную мелодраму?
Он вспыхнул:
– Да, теперь это кажется диким и глупым. Мы ведь как бы уговорили друг друга. Если б вышло – а согласитесь, что чуть не вышло, – может быть, я отыскал бы в бумагах, которые вы при себе носите, недостающий фрагмент. Мы свели все к одной теории, думали, что высокий мужчина был, вероятно, как-то связан с торговлей наркотиками.
– Да будет вам!
– Обождите минуточку! Я кое-что утаил при разговоре у вас в номере. Пенни это поняла и тоже промолчала. Мужчина, которого видели выходившим из кабинета Шермана, нес какой-то портфель, тяжелый, светлый. Согласно отчетности, ничего из зарегистрированных наркотиков не пропало. Но никто не контролировал заказы доктора для собственных экспериментов. Мог ведь он заказать экспериментальную партию, правда?
– Удалось вам узнать что-нибудь?
– Я говорил с Элен Баумер через день после смерти доктора. Она сказала, что из задней комнаты очень многое могло пропасть, и собиралась сравнить оставшееся с инвентарным списком в папке специальных заказов. А через два дня она полностью переменилась. Заявила, что передумала, верит в самоубийство, а из специальных заказов ничего не пропало. Я попросил показать папку, сказала, будто не может найти. Так и не нашла. Черт возьми, до этой дамочки кто-то добрался. Если Шерман покончил с собой, зачем тратить время, стараться заткнуть ей рот? Она, похоже, до смерти перепугана.
– Но если бы я убил доктора Шермана, для чего мне сюда возвращаться? Что мне могло тут понадобиться?
– Ну, теперь-то я понимаю, что вы ни при чем. С какой стати Тому Пайку отдавать вам двадцать тысяч наличными? Бывают дурацкие совпадения – так случилось и с моим здешним партнером, видевшим, что Пайк отдал деньги мужчине, который отвечает вашему описанию. Предположим, Шерман нарушил правила во время тяжелой болезни Морин, когда она была беременна вторым ребенком, дал ей какой-то экспериментальный препарат, предположим, он сделал это без ведома и согласия Тома, а побочный эффект неизвестного средства оказал некое разрушительное действие на мозг… Черт, кажется, ни у кого не было оснований тянуть деньги из Тома Пайка. Но вы виделись с Томом, и, хоть мы у вас ничего не нашли, кроме приличной денежной суммы, ее все-таки можно было считать каким-то подтверждением.
– Будьте добры, еще одно личное мнение. Как вы считаете, доктор Шерман убил свою жену?
