— Марина, а почему вы уверены, что Некипелов сказал вам правду?
— Я не уверена, я почти уверена. Потому, что… что разговор происходил в обстановке полной откровенности. Сережа мог бы вообще ни в чем не признаваться, но он разоткровенничался и признался. Если бы он убил, он бы этого не сделал. Придумал бы что-нибудь. Мол, ездил в консульство за визой или что-нибудь еще. Ну, не знаю.
— Все-таки странно, что он не признался раньше. Как-никак, погиб любимый учитель.
— Да, — кивнула Марина, — но на другой чаше весов — ты сам, куда более любимый. Сережа скоро едет в Штаты. Турне с лекциями по университетским городам. Он очень добивался этой поездки. Нет, в каких-то университетах он бывал и раньше, работал по контракту, но это совсем другое. Это уже придает тебе статус маститого ученого и неимоверно расширяет связи. А Сережа безупречно говорит по-английски и умеет ладить с нужными людьми, так он за эту поездку сделает себе имя на всю оставшуюся жизнь. Не сомневаюсь, когда он пытался убедить вас, что Володя совершил самоубийство, он еще больше пытался убедить в этом себя. Чтобы совесть успокоить. Совесть у него, я полагаю, все-таки есть.
— А что сказала Анна Николаевна? — жадно поинтересовалась Вика.
— Что нашла дверь открытой.
— А Кристинкина подружка? А Лидия Петровна?
Талызин полагал, что начинать скрытничать, пожалуй, поздновато, к тому же ему требовалась консультация Марины. Поэтому он честно сообщил:
— Девочка подтвердила догадку, что Кристина была в среду в Бекетовском дворе и кого-то видела. Скорее всего, мужчину, хотя не наверняка. А Лидия Петровна поведала, что тоже была в среду у Бекетова, но якобы ушла еще до одиннадцати. И он признался ей, что на днях сделал выдающееся открытие. Не рядовое, а выдающееся. Что-то о статистических законах турбулентных течений.
Марина вздрогнула, глаза ее загорелись.
— Это серьезно? А подробнее она не сказала?
— Если не выдумала, то серьезно. А что, название похоже на правду?
— Ну, — засмеялась Марина, — эта тема будет будоражить физиков до скончания веков. И, кстати, не только физиков. Течение воды в бурной реке, воздуха при неблагоприятных погодных условиях или нефти в трубопроводе — они как раз турбулентны. Другой вопрос, что эта тема очень обширна, ее можно исследовать с разных сторон. Чем и занимается наша кафедра и уйма других людей во всем мире. Конечно, название Лидия Петровна не выдумала, тут можете не сомневаться. Игорь Витальевич, давайте я сейчас позвоню Панину. Если это правда, то все должно быть у Володи в компьютере, а этим занялся Панин, да? Удивительно, что он никому ничего не сказал, ведь это была бы бомба! Если уж Володя говорит, что открытие выдающееся, значит, оно гениальное!
— Панин утверждает, Мариночка, что в Бекетовском компьютере полностью отсутствуют файлы за последние дни его жизни. Кроме пресловутой предсмертной записки.
— Как отсутствуют? Не может быть.
— Тем не менее он так говорит.
— Может, их Аня почему-то уничтожила?
— Уверяет, что нет.
Марина помрачнела, затем медленно произнесла:
— Когда вы меня спрашивали, имеет ли наша работа практическую ценность, я отвечала, что вряд ли. Это действительно так. То есть имеет, но весьма опосредованную. Предположим, в авиаконструкторском бюро есть люди, которые следят за публикациями, и если наткнутся на какую-то полезную формулу, могут попытаться ее применить. И вот уже их работа, она будет иметь практическую ценность. Но это не относится к глобальным открытиям. Вернее, относится, но… Понимаете, то, чем мы занимаемся — это не разработка технологий, которые можно запатентовать, это попытка объяснить реальные свойства материи. Если Бор выдвинул свою квантовую теорию строения атома и все убедились, что она справедлива, он же не будет брать деньги с каждого, кто станет работать в русле его теории, правда? Но зато любой научный центр заплатит автору подобной теории любые деньги, чтобы тот в дальнейшем в своих статьях делал сноски: «Эта работа создана при содействии такого-то университета.» Или при содействии компании Майкрософот, или нефтедобывающего концерна. Я говорю к примеру.
— То есть, — уточнил Талызин, — на таком открытии можно очень хорошо заработать и добиться славы?
— Да. Господи, неужели оно утеряно? Это было бы… вы даже представить себе не можете…
Марина нервно всплеснула руками, на щеках ее пылали пятна.
— Почему утеряно? Если оно и впрямь имелось, а не является отвлекающим маневром Лидии Петровны, так теперь эти файлы у убийцы.
— У Андрея? — вырвалось у Марины.
— Почему именно у него?
— А у кого еще? У Сережки? Он же ученый, прежде всего ученый. Если б ему в руки попало открытие подобного ранга, он не мог бы удержаться и обязательно рассказал о нем. Пускай выдал за свое, но рассказал бы обязательно!
— Это навело бы на подозрения. Едва погибает Бекетов, как его коллега делает гениальное открытие.
— Ну и что! Потом, можно не выдавать результат целиком, а просто говорить о своей работе в этом направлении и постепенно, понемногу сообщать… А совсем удержаться — это свыше Сережиных сил. Его интерес к науке истинный, неподдельный, непреодолимый. К тому же он помешан на экспериментальной части, а Володя наоборот. Узнав по-настоящему интересную теорию, Сережа не смог бы сомкнуть глаз ни на минуту, пока не провел экспериментов, подтверждающих ее или опровергающих. Но ничего подобного он последнюю неделю не делал, я точно знаю. Это не он!
— Вы убеждены? — удивился подобной горячности Игорь Витальевич.
— На сто процентов. Уж в этом-то отношении я знаю его, как облупленного. Мы же работаем вместе много лет! Нет, это не Сережа. А у Панина безупречное алиби, а Женьку Гуревича подозревать смешно. Это Андрей, больше некому. К тому же все совпадает. Кристина не заподозрила бы ничего плохого, увидев его в Володином дворе. Он по своей привычке быстро ее обаял, и между ними были прекрасные отношения.
— Предположим. Но почему никто не знал об открытии Бекетова, а Петренко якобы знал? И вообще, почему Бекетов не сообщил об открытии всем, а лишь такому неподходящему субъекту, как Лидия Петровна?
Марина улыбнулась.
— Было бы не очень логично сперва известить гостей о своем гениальном открытии, а затем — о резком ослаблении интеллекта. К тому же Володя предпочитал выносить свои мысли на суд публики уже совершенно отшлифованными, в красивой форме, а на это требуется время. Но если открытие действительно замечательное, трудно удержаться… пусть случайно, а с языка что-нибудь сорвется. Вот и сказал Лидии Петровне, а до этого — Андрею. Они встречались с Андреем в понедельник вечером в лаборатории, я видела. Если Володю как раз тогда осенило, он мог в упоении поделиться, но, опомнившись, попросить никому пока не рассказывать. Это похоже на правду. И потом, Игорь Витальевич, Петренко, он… ему подходит это убийство. Вот Ане не подходило, а ему подходит.
— Ей, кажется, не подходило, поскольку она не умеет быстро действовать по обстановке? А он умеет?
— Да. Он привык, что ему везет, поэтому часто действует наудачу.
— Некипелов, по вашим словам, тоже из удачников, — заметил Талызин.
— Да, он из удачников, но не из халявщиков. Расчет на халяву — это уже привычка нынешнего поколения, которое ни разу не слышало, что счастье в труде. А нам вбили этот лозунг с младых ногтей, и доставшееся даром нам представляется менее ценным, чем честно заслуженное. Что вам приятнее — получить Нобелевскую премию или выиграть ту же сумму в лотерею?
— Нобелевская премия — это еще и слава, Мариночка.
— Большой выигрыш в наше время тоже может принести славу. Поймите, Игорь Витальевич, я хорошо знаю Сережу и не менее хорошо Андрея. Сереже необходимо самому верить, что он умнее других, а Андрею достаточно, чтобы в это верили окружающие. Вот так приехать и отравить учителя, чтобы на халяву воспользоваться результатом его озарения… да Сережино чувство собственного достоинства не позволило бы ему этого! А Андрей этого чувства лишен. Вспомните их обоих и сравните, Игорь Витальевич. И потом, Сережа уже фактически сделал себе международное имя. Осталось съездить в турне по Штатам, и его акции взлетят к небесам. Зачем ему похищать чужое открытие и всю жизнь потом знать, что возвеличен не по заслугам, если остался один шаг до возвеличивания честным путем?
— Но вы сами говорили — несмотря ни на что, возглавить научную школу где-нибудь за границей Некипелову не светит. А после гениального открытия, наверное, светит?
— Не знаю, Игорь Витальевич. Научная школа создается годами. Здесь у Сережи уже есть серьезный задел, а там, с нуля, да еще с тамошними прагматиками… Зачем ему это? Вот Володя мог бы, и никаких открытий ему для этого не требовалось, но у Володи другой характер.
