– Не смей со мной так разговаривать… – пришла в себя Раиса.
Но и на этот раз Ипполит не дал ей говорить:
– А как с тобой разговаривать? Надо же соображать, что происходит, чем чреваты последствия! А ты как с Олимпа спустилась, не понимаешь, по каким законам живут на земле. В общем, так. Не смей ничего предпринимать без меня, ты только навредишь Вито, как я теперь вижу. И друзей сына чтоб я не видел в этом доме.
– Это мой дом! Мой и Вито…
Все, ситуация вышла из-под контроля, Милена вынуждена была ее разрешить самым примитивным, однако действенным способом:
– Друзья мои! Вам следует разойтись и остыть, иначе ваш конфликт выйдет за рамки дозволенного. Вы потом пожалеете, но будет поздно. Ипполит, прошу тебя, уйди к себе, я побуду с Раисой.
Сделав красноречивый жест, будто швырнул нечто невидимое, он зашагал к лестнице, зло бросив на ходу:
– Моя мать без нянек не умеет жить.
– Раиса, – подсела к ней Милена, обняв за плечи плачущую подругу, – успокойся и пойми Ипполита…
Она проскользнула в дверь часа через полтора:
– Не спишь?
Ипполит действительно не спал, а лежал на кровати не раздевшись, закинув руки за голову, свет не включал.
– Заснешь тут, – проворчал он.
Милена забралась с ногами на кровать, поцеловала его в уголок губ, но отстранилась, когда Ипполит возжелал продолжить поцелуй.
– Я дала твоей маме снотворного и ждала, пока она заснет, – сказала Милена. – Мне кажется, тебе не следовало наезжать на нее.
– А тебе не кажется, что моя мать дошла до маразма?
– Чшш, – приложила она к его губам свой палец. – Не заводись. Это не маразм, а отчаяние, ты сам говорил. Отчаяние и вместе с тем надежда на чудо толкают людей на неадекватные поступки. В этом состоянии они плохо соображают, нужно время, чтоб привыкнуть к новому положению, статусу, условиям. Не всякому удается перестроиться быстро.
Она сбросила шлепанцы, улеглась рядом, прижавшись к Ипполиту.
– В этом доме без тебя я бы свихнулся, – обнял он Милену. – Знаешь, сегодня я ощутил, что мы с матерью безнадежно далеки друг от друга. Мне хотелось вообще отсюда уйти. Но я зависим. От нее, от Вито… У меня столько было причин послать мамино семейство к черту, как и сегодня, а я упорно строил идиллию. Семья – это же круто.
– Ну, ушел бы, и что? Что приобрел бы?
– Свободу. У меня ее нет. А была до недавнего времени. Следовало ее беречь, еще когда мама с мужем и недоумком братом воротили носы от моей персоны. Я же, по их мнению, в навозе копаюсь, с быдлом живу и работаю. Теперь полный конец, собой не распоряжаюсь, должен думать о матери, чтоб она не натворила глупостей, о братце, который завалил людей. В одного всадил семь пуль, семь! Как это назвать? А я обязан о нем заботиться, хотя вытащить не смогу, да и надо ли? Нет, я сам залез в семейное рабство, а ведь благодарности не дождусь. Окончательно я потерял свою свободу, когда завалили Арамиса, теперь все его проблемы лежат на моих плечах.
– Ой, Ипполит, это самая призрачная категория. Свобода от чего? Ее же просто не бывает, и это та правда, от которой усиленно убегают мечтатели о свободе. Ты, конечно, можешь показать характер и уехать в деревню…
– В город. Маленький, но город, где проживает десять тысяч.
– Очень много. Но не освободишься же от мамы и брата, сам не отпустишь себя, а не они не отпустят. Эта зависимость навсегда, так устроен нормальный человек. Остальное – заблуждения, тому примеров тьма. Самый банальный: допустим, некто хочет освободиться от любящего человека, потому что полюбил другого. Он получает две зависимости: от того, кого внезапно полюбил, и от совести, которая будет напоминать о том, кого бросил. Не спорю, какое-то время он будет в эйфории, но позже…
Это она точно подметила, он вспомнил Дину, совесть напоминала о ней уже сейчас, несмотря на эйфорию.
– М-да, – грустно усмехнулся Ипполит, – отсюда вывод и выход: стать аскетом. Уехал куда-нибудь на Гоа, если бабки есть, и – наслаждайся видом океана, живи в бунгало, ходи в туалет за пальму…
– Короче, живи в свое удовольствие. Гнилая позиция. Нет, ты не в Сибирь, не в глухую тайгу без признаков цивилизации хочешь, где действительно выживание уже подвиг, а на Гоа под пальму. Но ты же не зверек, чтоб жить в норке и довольствоваться малым. Впрочем, звери в редчайших случаях отказываются исполнять обязательства, только когда происходит сбой в их генах. Значит, в твоих генах тоже произошел сбой? Ты освободил себя от обязательств, следовательно, недоразвит и недоделан, ты ошибка природы, ее капитуляция, потому что гомо сапиенс не имеет права на свободу.
Ипполит приподнялся и уставился на Милену, хотя было темно, он видел лишь ее очертания. Пожалуй, сегодня вторично у него был шок.
– Ты меня пугаешь, – произнес озадаченно. – Откуда взялась такая умная?
– Буквы знаю, книжки читаю.
– Да-да, я видел. Но философствующая женщина, тем более красивая, – это нонсенс. Одно не совмещается с другим.
– Вот тебе еще один пример заблуждения, а точнее, ограниченности. Нет, ты просто шовинист. По-твоему, я должна быть конченой дурой?
– Обязательно! С умной жить – лучше повеситься.
– Так пусти, я уйду, – попыталась встать она. – Ты мне неинтересен, вешайся на здоровье хоть сто раз.
– Еще чего! – вернул ее назад Ипполит. – Давай отложим спор. Пора от разговоров на возвышенные темы перейти к низменному, но приятному делу…
Телефон зазвонил. Что сейчас главнее? Конечно, объятия, поцелуи и… Но продолжались звонки, а Ипполит не брал трубку. Кто-то не успокоился, судя по всему, не успокоится, телефон просто подпрыгивал от вибрации. Не отрываясь от губ Милены, Ипполит пошарил рукой по тумбочке, поймал трубку, нажал на кнопку, не сказав стандартного «алло», услышал:
– За Арамисом хочешь?
Тут уж невольно поцелуи отложишь, Ипполит даже сел, слегка обалдев:
– Не понял, ты кто?
– Кончай копаться, следопыт-самоучка.
– В каком смысле…
Гудки. Ипполит включил настольную лампу у изголовья, щурясь от света, нажимал на кнопки, разомлевшая Милена поинтересовалась:
– Что ты делаешь?
– Номер не определился… – сказал сам себе Ипполит, проигнорировав вопрос. Сделал вызов.
– Кому звонишь?
– Оператору сотовой связи.
– Это так необходимо сейчас?
Не ответил, он слушал трубку. К его радости, у нее нет привычки из пустяков делать проблему и дуться из-за ерунды.
– Алло, девушка! На мой номер только что поступил звонок, я бы хотел узнать номер звонившего… Да-да, жду… Не определен?
Он опустил трубку на постель, задумался, не обратив внимания, что Милена уложила подбородок на его плечо и проворковала:
– Почему ты встревожился? Ипполит… – Она чмокнула его в плечо. – Ипполит, ты слышишь меня?
– М? – произнес он все в той же задумчивости.
– Что случилось?
– Мне только что угрожали.
– Кто?
– Тот, кто застрелил Арамиса.
20. Кто же сдал Ипполита?
Еще одна глупость, которую совершила Раиса, не посоветовавшись с сыном: пустила в дом журналистов и дала интервью. Они ее донимали и раньше, но она отказывалась от интервью, а сегодня собрала их у себя. О, Раиса была на высоте – истинная дама, знающая меру во всем, продумала одежду, макияж, прическу и маникюр. Нет, ее не увидят раздавленной, поверженной, она решила показать силу. Жаль, отказалась от телевидения, боялась, не справится с волнением и наговорит всякой чуши, за которую будет потом стыдно. Справилась на пять баллов. Неважно, что внутри сердце скакало, как загнанная лошадь на ипподроме, постоянно поташнивало от тревоги, но Раиса обдумывала каждую фразу, все же она не обделена умом.
Согласилась, преследуя две цели: внести в море слухов, от которых захлебывается город, свою версию – пусть сплетники подавятся, заодно выстроить защиту для Вито. Сын – вот что сейчас занимало мысли, что отодвинуло страдания по мужу на второй план, Арамис не простит ей и на том свете, если она не использует все средства, чтобы спасти сына.
Ипполита Раиса решила удалить на время интервью: мол, как же столько времени твои работяги-крестьяне без тебя копают, сеют, жнут? Не порядок, ай-ай-ай. Надо, мол, сынок, успевать и работать, несмотря ни на что, поезжай, проверь, а я пострадаю в одиночестве… И в таком духе. Он подивился внезапной перемене, но рванул к коровам и кукурузе.
Да маленько не рассчитала время, к тому же журналисты удивительно необязательный народ – тот опоздал, этот задержался, третий дом долго искал… Одним словом, бездельники и бездари, но этого вслух не скажешь. Она им улыбалась, совсем немного, очаровывала, что неплохо умела, чтоб расположить, иначе эти твари распишут ее, как цыганский наряд, а то и вовсе в черные цвета.
Ипполит явился к концу, охренел – это ничего не сказать. Журналисты задавали вопросы, он вник с ходу в тему, прирос к дверному косяку плечом и закурил, сбрасывая пепел в напольную вазу в знак протеста.
