— И что?.. Что это означает?
— Так вот… верно, Жозиан замужем.
Это был последний удар. Симона рухнула в кресло. На этот раз жалость возобладала в ней над гневом. «Бедный мой Жан-Клод! Ты, такой прямой, такой чистый, и валяться в этой грязи. Если бы тебе хватило смелости поговорить со мной! Мы бы оба разобрались в твоей ситуации. Теперь же, по твоей вине, слишком поздно. А завтра… завтра… Боже мой, что с нами станет?»
Когда дверь бесшумно открылась, было больше двух часов. Света Жан-Клод не зажигал. Он шел на ощупь. «Он выпил, — подумала Симона. — Нет… Нет. Это неверно. Это не то!» Жан-Клод натолкнулся на стул.
— Я здесь, — сказала Симона. — Я ждала тебя. Я знаю все, ты слышишь: все!
Она зажгла свет. Жан-Клод был мертвенно-бледен. На его плаще были следы крови. Он зашатался, попытался ухватиться, упал на колено, потом рухнул на ковер. Симона бросилась вперед.
— Жан-Клод… Жан-Клод… Умоляю тебя… Не умирай!
— Он бывал и не в таких переделках! — произнес позади нее чей-то голос.
Генеральный директор закрыл дверь и опустился на колени около Жан-Клода. Симона, чувствовавшая, как ее разум начинал путаться, увидела, что этот галантный мужчина наклоняется над Жан-Клодом, обследует рану, ощупывает ее движениями профессионала.
— Пуля как раз задела плечо, — сказал он. — Пара недель отдыха, и он забудет о ранении.
— Это муж… этой Жозиан… захотел отомстить, — пролепетала Симона.
— Что?
Пожилой господин выпрямился с улыбкой. Он положил руки на плечи молодой женщины.
— Вы подумали, что… Извините меня, Симона. Мне следовало бы поставить вас в известность. Но на службе мы не привыкли откровенничать… В конце концов, все это больше не имеет значения, поскольку это последняя миссия Жан-Клод а!.. Я — Старик!.. Как? Это слово вам ни о чем не говорит? Любопытно. Это говорит о том, что вы почти не читаете… Когда Жан-Клод женился на вас, он работал на меня… Потом я нашел ему другую работу. Но он нам понадобился в последний раз. Это агент исключительной важности… Он объяснит вам, что Жозиан — мое условное имя…
— Агент? Вы хотите сказать, секретный агент?..
— Ну так, если хотите… Не Джейм Бонд… Нет, конечно же! Но в некотором роде.
Симона взяла в руки ладонь своего мужа. Она смеялась сквозь слезы.
Любовники, которые решаются избавиться от назойливого мужа и сразу же приступают к действиям, встречаются в романах и фильмах ежедневно. Ну, по крайней мере, в некоторых романах и некоторых фильмах. Но в действительности не каждый запросто превращается в преступника. Тьери являл собой такой мучительный опыт. И он думал, что и Ивонна, в свою очередь…
Хотя нет, как раз он и не мог быть так уж уверен. Иначе все произошло бы совсем просто. Он сказал бы ей: «Я долго думал, дорогая, мы не можем совершить такого чудовищного акта. Мы бы никогда больше не посмели взглянуть друг другу в лицо, и угрызения совести отравили бы нашу любовь». А Ивонна ответила бы: «Ты прав. Я тоже много раздумывала. Наш план бессмыслен. Продолжим, как раньше… Тем более что Филипп не настолько уж и мешает!..»
Нет. Он вовсе не был уверен, что Ивонна, наоборот, не воскликнула бы со своим жестким выражением рта и этим слегка надутым видом, который он так хорошо знал: «Я так и предполагала. Как планы строить, тут ты всегда первый. Слова тебя не пугают. Но как только доходит до дела… Ты, получается, не понимаешь, что, если бы ты меня любил по-настоящему…»
В общем, так или эдак, а Тьери любил Ивонну по- настоящему. Но разве когда-нибудь в подобных случаях «по-настоящему» означало, что мужчина должен пойти даже на преступление?..
Страшная альтернатива! Таким образом, у Тьери оставался лишь выбор между ужасным действием и отказом, который навсегда разочаровавшаяся любовница восприняла бы как тяжкое оскорбление.
На какое-то мгновение он замедлил шаг. Наконец он добрался до виллы Делоров. Он долго выжидал, положив указательный палец на кнопку звонка, прежде чем нажать. Ивонна рухнула ему на руки.
— Тьери!.. Если бы ты знал… Филипп… Филипп…
— Что — Филипп? Ты меня пугаешь.
Ивонна задыхалась от эмоций.
— Ну ответь же. Филипп не…
Нет. Филпп Делор не умер. Но скоро мог умереть. Сердечный приступ во время приема ванны…
— Я позвала Родило… Инфаркт… Он сделал ему два укола… Он еще зайдет днем… Никакой надежды… По его словам, это вопрос нескольких часов… Филипп даже не транспортабелен…
Ноги Тьери настолько дрожали, что пришлось прислониться к стене. Инфаркт… вопрос нескольких часов… Неожиданное, фантастическое разрешение! Он пытался сказать что-то, но не мог найти слов. Разве не выглядела бы любая сочувственная фраза чудовищным лицемерием? А любое выражение радости — отвратительным цинизмом? Он замкнулся в молчании, которое молодая женщина могла расценивать по своему усмотрению. Впрочем, она тут же продолжила:
— Хочешь… его увидеть?
— Конечно, — сказал он.
Комнату наполняли звуки хриплого, неровного дыхания Филиппа. Глаза умирающего оставались закрытыми, руки странным образом сложены на груди, по его бледным впавшим щекам беспрестанно пробегала дрожь. Тьери подошел ближе, опустив голову, словно виноватый, остановился у кровати и коснулся пальцами ее деревянной стойки; он чувствовал, как его веки набухают слезами. Бедный Филипп, такой доверчивый, такой незаметный, такой простодушный!.. Тьери приходилось признать очевидное: никогда бы ему не хватило смелости… И вот Филипп собирался исчезнуть в самый подходящий момент. Тьери не надо будет опасаться ни презрения Ивонны, ни душераздирающих угрызений совести по поводу своего преступления.
Нет, конечно, не угрызений совести по поводу своего преступления. Но… по поводу своего предательства.
Тьери знал Филиппа в течение тридцати лет, еще со времен школы, он был свидетелем у него на свадьбе. Любопытно! В тот день Ивонна показалась ему скорее незначительной. Красивая — да, но не более того. Если бы ему тогда предсказали, что она станет Женщиной его жизни… Тьери вспоминал обо всех хитростях, которые они выдумали, об их предосторожностях, их вранье. Об их страхах, когда в редкие моменты какой-то безобидный вопрос Филиппа заставлял их на мгновение опасаться самого худшего. Перед его взором вновь проходило жуткое утро, когда Ивонна бросилась к нему, обезумев: «Он знает… Я уверена, что он раскрыл…» Как же хохотали они потом над их сумасшедшей тревогой! Славный Филипп! Разве недостаточно, чтобы приободриться, посмотреть в его доброе, нежное лицо честного человека, поймать его ясный и как бы постоянно удивленный взгляд. «Мой большой пес», — говорила о нем Ивонна.
Тьери медленно провел рукой по лбу. «Мой бедный Филипп, я обманул тебя. Я воспользовался твоим доверием, твоим великодушием, и теперь я готовлюсь окончательно занять твое место». Он чувствовал себя во власти стыда и отвращения. Слова раскаяния подступали к его губам; слова, которые, он, возможно, и выговорил бы, если бы внезапно не вспомнил, что Ивонна тоже находилась в спальне. Он обернулся. Взгляд его встретился со взглядом молодой женщины. На ее щеках виднелись два поблескивающих следа, и он понял, что мысли Ивонны следовали точно в том же направлении, что и его собственные. У обоих промелькнула сочувственная улыбка.
Раздался звонок. Ивонна вышла из комнаты. Чуть позже Филипп открыл глаза. Долго они оставались мутными, пока взгляд не прояснился, скользнул по мебели и наконец остановился на Тьери. И тогда на этом восковом лице мелькнуло нечто, отдаленно напоминавшее радость.
— О! Тьери, ты здесь!
Тьери наклонился, положил ладонь на скрещенные по-прежнему руки умирающего. Ему больше не удавалось сдерживать слезы.
— Филипп, старина Филипп!
Филипп состроил какую-то непонятную печальную мину.
— Я думаю… дело — труба… Нет, не прерывай меня… У меня уже так мало сил… Подойди… сюда… Где Ивонна?
— Кто-то пришел. Хочешь, я…
— Нет… Наоборот… слушай меня. Понимаешь, Тьери, я не всегда был тем безупречным мужем… каким казался… Теперь эта история закончилась… глупость какая-то… у меня нет времени вдаваться в подробности… Короче, я сохранил фотографии, письма… сухие цветочки… ты знаешь, насколько я чувствителен… все это закрыто в маленькой черной шкатулке…
Обессилев, Филипп замолчал. Его черты казались настолько неподвижными, а дыхание настолько слабым, что на какое-то мгновение Тьери показалось, что все кончено. Он слышал на кухне голос Ивонны и узнал голос соседки.
— Черная шкатулка, — вновь заговорил Филипп. — В последнем ящике моего письменного стола… Ты ее возьмешь… Если я чудом выпутаюсь… ты мне ее принесешь обратно… Но если со мной случится несчастье… ты сожжешь ее… Нельзя, чтобы Ивонна обнаружила ее, понимаешь?.. Нужно, чтобы она никогда не узнала…
