Торопиться теперь (тем более после того как тело Ольги Реутовой найдено) ему было вообще некуда. И, говоря по совести, он был рад удрать из Москвы, где сохранялся хоть один шанс из десяти миллионов встретить ее отца, профессора Портнянского.
Гордеев поселился на втором этаже. У него был хороший просторный номер, в котором есть все необходимое для жизни. Он принял душ, переоделся и пошел гулять по городу, по дороге перекинувшись несколькими словами с портье. Портье, судя по выправке, был отставным военным — сухопарый, отлично вышколенный мужчина под шестьдесят.
Гордеев поселился в той самой гостинице, в которой свои последние дни жил Алексей Романович Шерстяк. Гордеев знал, что, после того как по центральным каналам показали кадры, где он был снят в неприглядном виде с молоденькой потаскушкой, состоялось заседание фракции «Сыны Отечества», на которой Шерстяк заявил, что все это — грязные инсинуации политических противников, что он себя плохо чувствует и должен срочно поправить здоровье. Соратники отнеслись с пониманием, и Шерстяк отбыл в Сочи.
У него были свои привычки, и он от них не отступал. Каждый свой день в «Московской» Шерстяк начинал с финской бани. Его завидное здоровье запросто выдерживало такое истязание, а возможно, это ему вообще шло впрок. Ключ от сауны для него оставляли у портье. Никому другому в такое время пользоваться сауной в голову не приходило. Каждое утро в восемь тридцать Шерстяк спускался и забирал ключ.
Для портье Николая Петровича Костырко это начинало становиться ритуалом, вошло в плоть и кровь — каждое утро он снимал с доски ключ и ощущал легкое прикосновение огромной холеной лапы народного депутата. Портье бросал взгляд на жирную физиономию, часто мелькавшую на экране телевизора, и с чуть заметной улыбкой спрашивал: «Как всегда?» Шерстяк бросал сквозь зубы: «Как всегда» — и шел по коридору, покачиваясь, словно еще не проснувшись. Портье кивал — «как всегда» означало, что Шерстяку нужно принести четыре бутылки пива «Ту-борг», иное этот толстый боров, избранник народа, не употреблял.
Обычно «Туборг» был для него уже приготовлен, пять бутылок охлаждались с вечера в холодильнике, пять — потому что на второе утро коридорный разбил одну по дороге, и избранник народа устроил страшный скандал, так как без четвертой бутылки он, видите ли, не мог подобающим образом думать о его, народа, судьбах.
Костырко чуял что-то недоброе в этом обыкновении ходить в баню рано утром, он бы даже рискнул сказать — что-то порочное, но, с другой стороны, Шерстяк занимал роскошные апартаменты, сполна давал на чай и мог рассчитывать на сервис и приватность. Ведь в этом и заключается принцип гостиничного бизнеса — от пороков существует защита, имя которой — тайна. С точки зрения Костырко, тайна имеет свою цену и свои законы, тайна и деньги зависят друг от друга, а значит, тот, кто берет здесь, в «Московской», номер люкс, покупает одновременно полную секретность. Он, Николай Петрович Костырко, капитан запаса внутренних войск, двадцать три года проработавший в колонии, где отбывали наказание оступившиеся сотрудники правоохранительных органов, знал это как никто другой. Его глаза смотрели, но ничего не видели, его уши слушали, но ничего не слышали. На своем посту он стоял незыблемой скалой. Однако если уж приходила настоящая беда, то от нее не было спасения. А бедой для гостиницы «Московская» были самоубийцы. Более того, они были просто какой-то напастью. Каждый год, каждый сезон в «Московской» кто-нибудь кончал с собой. И что с этим делать, администрация не могла придумать. От беды не было спасения — портье не мог выпроводить за дверь каждого потенциального самоубийцу, ибо все постояльцы были потенциальными самоубийцами. В самом деле, самоубийца мог явиться в отель с семью чемоданами, загорелый, похожий ни киноактера, смеясь, взять ключ у портье, но как только чемоданы были сложены в номере и горничная уходила, он вытаскивал из кармана пальто заряженный пистолет, заранее снятый с предохранителя, и пускал себе пулю в лоб. Или это могла быть женщина, она являлась, сверкая золотыми украшениями и волосами, скалила безупречные зубы в похотливой улыбке, слонялась по холлу, словно желая немедленно удовлетворить свои плотские желания, потом заказывала завтрак в номер на половину одиннадцатого, вешала на двери записку «Просьба не беспокоить», а потом глотала капсулу с ядом… Случалось и так.
В общем, самоубийцы в «Московской» редкостью не были, что-то манило их в уютную гостиницу, и здесь они находили свой последний ночлег. Так что Костырко не сильно удивился, когда Шерстяка нашли в его люксе с простреленной головой.
Все это он рассказал Гордееву На третий день их знакомства. Гордеев подкараулил Костырко, когда у него закончилась смена, и предложил выпить по кружечке пива, а лучше по три-четыре. По старой своей лагерной привычке к халяве Костырко согласился, тем более что столичный гость выглядел подозрительно беспечным, сорил деньгами и болтал невесть что о важных людях, с которыми якобы знаком. Это всегда могло пригодиться.
Однако вышло так, что он рассказал все, что Гордеев хотел выяснить. Юрий Петрович умел разговаривать с людьми, и его пятилетний опыт работы в Генпрокуратре перевесил лагерный стаж Костырко.
Теперь Гордеев знал то, что ускользнуло от официального следствия. А именно:
1) генерал Хондяков приходил по утрам к Шерстяку довольно регулярно, как минимум через день;
2) первое время Хондяков появлялся не один, а с эскортом, подобающим человеку, еще совсем недавно облеченному громадной властью, — рядом с ним вышагивала длинноногая блондинка;
3) на третий раз Хондяков ушел один, а блондинка осталась в номере Шерстяка;
4) после этого она навещала Шерстяка самостоятельно, последний раз — вечером накануне гибели Шерстяка;
5) больше она в гостинице не появлялась — ни с генералом Хондяковым, ни без него.
Вся эта информация стоила Гордееву двести пятьдесят долларов. Кстати, за такую же сумму нагулявший аппетит Костырко готов был принять участие в составлении фоторобота блондинки. Но от этого Гордеев воздержался. Если она была киллером, отправившим Шерстяка на тот свет, то внешность свою наверняка искусно маскировала, если же все это — большая ошибка, то тем более в блондинке нет никакой нужды..
Генерал Хондяков жил в Адлере, поэтому и Гордееву пришлось туда на время переместиться. Хондяков занимал огромную дачу, и вокруг него постоянно была многочисленная охрана, не подобраться. На пляже говорили, что ее количество увеличилось вдвое после гибели Шерстяка. Это подсказало Гордееву правильную линию поведения.
.-.Начался прилив, и море, почти не тронутое рябью, тихо льнуло к берегу. Гордеев прищурил глаза. Солнечный свет, казалось, проникал в самую его неподвижную толщу. Хорошо-о. Он растянулся на нежном песочке и закрыл глаза, чувствуя с наслаждением, что заснет немедленно. Хорошо… И тут же перед ним появилось мертвое лицо Ольги Реутовой.
Он сел. Что за черт? Он же ее в глаза никогда не видел. И мертвой не видел. Видел только застегнутый уже на молнию кулек, про который ему сказали, что это она и есть.
От перегрева в голове роились всякие безумные версии, вроде того, а что, если, например, Реутов, бывший биатлонист, был киллером, ведь в новые времена и не такое случалось, а Шерстяк его прикрыл и дал возможность легального существования?! За что и поплатился.
Вполне возможно, что именно здесь и таилась загадка гибели Виктора Реутова, имевшая, что тоже не исключено, какое-то отношение к странной гибели Ольги. А что?
Гордеев понял, что с пляжа все-таки надо уходить вовремя…
На четвертый день он подкараулил Хондякова. У отставного генерала тоже были ритуалы. В духе государственных мужей 90-х он любил играть в теннис и делал это довольно регулярно — через день на закрытых кортах.
Тут Гордееву ничего не светило. Но, к счастью, этим здоровый образ генеральской жизни не исчерпывался. Гордеев несколько дней валялся на ближайшем пляже, выжидал момент. И наконец он настал.
Хондяков, большой любитель подводного плавания, почувствовав, что в акваланге заканчивается кислород, вылез подышать на камешек, который находился в доброй полусотне метров от берега. Гордеев приплыл туда заранее, в надежде на случай. Генерал плавал хорошо, его охранники — не очень. Поэтому, когда генеральская голова едва показалась над водой, Гордеев изобразил абсолютное счастье и с криком «Андрей Ермолаич!» бросился помогать.
Охранники подоспели, когда генерал уже рядом с Гордеевым подставлял утреннему солнышку трудовую мозоль. Движением бровей он отослал их обратно в море. В это время Гордеев уже тихо излагал ему свою версию: Шерстяка убили, в этом нет никаких сомнений, это виртуозная тщательно подготовленная акция.
