Ознакомительная версия.
А что испытывала она, Ирина? Обиду? Чувство «обгаженности», как говорит приятельница Алина? Нет! Она ощутила облегчение — свобода! Свобода от нетрезвых разборок в прегрешениях столетней давности, от поздних приходов и вранья, от вечных субботников с воскресниками, а также от аварий на работе, которые требовали его присутствия.
— Позвони и узнай! — говорила свекровь. — Мужика надо держать во как! — Она показывала Ирине кулак. — Ты уверена, что он на работе? На субботнике? На воскреснике?
Но Ирина не звонила — стыдно было. Да и верила, что именно на субботнике или воскреснике.
Вот так и закончилась ее семейная жизнь. «Ты не парься, — утешала Алина, — тебя с руками оторвут! Найдешь себе еще!»
Увы, не нашла.
— Оставь ребенка! — повторила Татьяна Сергеевна.
— Ма! Я останусь с бабулей! — заныл Глебушка. — У меня здесь друзья, а там никого нет!
«Там» — у них на выселках, или в Черемушках — как кому больше понравится, где четыре громадных домины на пустыре, вечные сквозняки и разломанные качели на обширном дворе. Там и днем страшно.
— Ма! Ну, пожалуйста!
— Глебушка, ты бросаешь меня? — Ирина не придумала ничего лучше.
— Я с бабулей! А ты придешь к нам в выходной! А в школу меня бабуля отведет! Да, бабуля?
Баррикада, и они по обе стороны. И что прикажете делать? Заставить, накричать, затопать ногами? Сын расплачется, Татьяна Сергеевна бросится жалеть…
— Ладно, оставайся, — сказала Ирина. — Отнеси домой свои вещи.
— Я отнесу! — с готовностью отозвалась Татьяна Сергеевна, схватила сумку и побежала в подъезд.
Мальчик закричал:
— Ма, привет! — и умчался к товарищам.
Ирина осталась одна. Она постояла у подъезда, не зная хорошенько, что делать дальше. И пошла со двора. Обиженная, одинокая, со своими проблемами…
Четыре года после развода, а она все одна. Не оторвали с руками. Конкуренция большая, кроме того, все нормальные мужики женаты, и жены их держат во как. Одна? В широком смысле не одна. Есть сын, есть мама, есть «Спикеры». Был Кирилл Сотник… Кирюша! Шебутной весельчак, жизнелюб, умница, настоящий друг — журналист местной газеты, брошенный женой, которая не выдержала его вечных командировок. Они встречались, если можно так сказать. Виделись урывками, всегда с удовольствием, но оба понимали, что будущего у них нет. Не было искры, лишь симпатия. У Кирилла была слава бабника и гулены, все это знали. Ирина видела его в городе всякий раз с новыми подругами, но ей и в голову не приходило ревновать. Кирилл подмигивал, она улыбалась и кивала в ответ. Назавтра он перезванивал и кричал: «Иришка, ты как? Прекрасно выглядишь! Я забегу?»
Кирилл умер полтора года назад в больнице. За несколько дней до этого Ирина навестила его, он дремал после сеанса диализа. Бледный, исхудавший, с глубокими тенями под глазами. Он словно почувствовал ее и открыл глаза. Улыбнулся: «Не бойся, Иришка! Все будет хорошо!»
Его любимое присловье: «Все будет хорошо!»
Когда она уходила, посидев с ним и подержав его за руку, он сказал: «Как мне вас жаль», — и закрыл глаза.
Уже потом, после смерти Кирилла, Ирина часто возвращалась к его словам и раздумывала, что он имел в виду. «Мне вас жаль!» Кого? Бросившую его жену? Сына? Ее, Ирину? Коллег по работе? Тех, кто остается? Человечество? Она так ни до чего и не додумалась, но иногда ей казалось, что она поняла! «Я ухожу, мои проблемы заканчиваются, — хотел сказать Кирилл, — а вы еще помучаетесь!»
Были и среди ее читателей такие, которые набивались… но Ирина боялась женатых мужчин. «Женатиков-полосатиков», как говорит Алина. Она представляла, что оскорбленная жена примчится в библиотеку и учинит скандал… Грандиозный шухер, по выражению кота Базилио.
А теперь еще и папу Карло арестовали за убийство. Бедный папа Карло! И премьера накрылась медным тазом. И «Спикеры» под вопросом. И она, Ирина, тоже под вопросом. Вон Петр Филиппович смотрит волком и называет иностранный отдел явочной квартирой для всяких-разных… рецидивистов и убийц! Во что ты вляпалась, горестно восклицала Татьяна Сергеевна. Ирина пыталась объяснить, но Татьяна Сергеевна не слушала. Она никого не слышит… и отца не слышала. Они разбежались окончательно вот уже пятнадцать лет, а до этого были бесконечные ссоры и примирения. Ирина «по умолчанию» приняла сторону матери. Та жаловалась, звонила отцу, писала письма, требовала вернуться. Татьяна Сергеевна — боец, в отличие от нее, Ирины. Отец до сих приезжает в гости и останавливается у них. На каникулах, на пару недель — он заведует кафедрой медицины в пединституте небольшого городка. И опять они скандалят каждый день! Даже сейчас, когда все точки над «i» расставлены. Да что там день! Каждый час, каждую минуту, вспоминая, обличая и не слыша друг дружку. Крик стоит страшный. Ирина сломя голову убегает в свою глухомань. Казалось бы, что уж теперь делить, да и сказано-пересказано все, но вот поди ж ты! И слова находятся, и старые обиды всплывают, и старые несводимые счеты сводятся…
Однажды отец сообщил ей, что у него есть женщина. Его так распирало от желания поделиться радостью, что он не удержался. Рассказал дочери, что влюбился… Они сидели в уличном кафе, отец заказал вино. Они пили вино, отец сиял, изливая ей душу. Женщина отца была намного моложе, с ребенком, девочкой десяти лет — Верочкой. Учительница русского языка. Они живут раздельно, разумеется, — городок маленький, все на виду, — но видятся каждый день, и девочка называет его дедушкой. Отец был счастлив. Ирина отметила это с легкой завистью и впервые подумала, что понимает отца. В отношениях с этой женщиной он был вожаком, а в их отношениях с Татьяной Сергеевной вожаком была она.
Вот и получается — сильная женщина или слабая, а результат тот же. Одна. Это об Ирине.
Когда отец уезжал, Ирина украдкой сунула ему подарок для девочки — куклу в нарядном платьице. Она никогда не забудет его лица, когда она прошептала: «Это для Верочки!»
Ирина расположилась на скамейке в парке с воркующими голубями и вопящими детишками. Мимо промчалась стайка молодых людей — видимо, студентов. Все вокруг радовалось прекрасному дню. Молодые люди были другие — они вели себя раскованнее, и одежда у них была другая, и прически… новая генерация. Вот и Глебушка… он будет еще более другой!
Она вспомнила себя студенткой… Студенческий спортивный лагерь в Ладанке, куда они выезжали каждое лето, мальчик с физмата — крупный, спокойный, немногословный, который не сводил с нее глаз. Их отряд оставили сворачивать лагерь; потом они возвращались в кузове грузовика, на куче матрасов, и он обнимал ее за плечи и пел что-то из бардов. Это было счастье, внезапно поняла Ирина. Мальчик пел ей, а вокруг сиял яркий солнечный день, будущее было безоблачно, жизнь была понятна и проста — черно-белая, или красно-зеленая, или желто-лиловая; он обнимал ее за плечи, ее волосы щекотали ему лицо, и он отводил русые прядки свободной рукой…
А что было потом? Ирина невольно пожала плечами. Ничего не было. Началась учеба, они потеряли друг дружку из виду. Иногда сталкивались — привет, привет — и разбегались. Она начала встречаться со старшекурсником — дурак дураком — с физвоспитания. Этот тоже пел, но песни были все какие-то дурацкие, два притопа, три прихлопа, что-то вроде полуприличных частушек. Все смеялись, и она смеялась… Господи, какими они были глупыми! А ведь считали себя опытными, циниками, снисходили до родителей, подсмеивались над преподами, придумывали обидные клички… Чувствовали себя другими! А на самом деле — те же. Те же проблемы, те же жизненные коллизии, только одежда другая, да Интернет с айфоном добавились. Так и эти, пробежавшие мимо, — такие же, но они об этом пока не знают. И хорошо, что не знают.
Что же делать, раздумывала Ирина. Искать работу? Можно устроиться в школу, можно в детский садик, можно попытаться переводчиком, но это вряд ли, бюро переводов в городе раз, два и обчелся. Можно попроситься на родную кафедру, хотя бы лаборантом, а если еще пару часов в придачу, хотя бы на первом курсе, — вообще фантастика! Можно репетитором…
Ладно, не пропадем. Она вспомнила прочитанное где-то — как делать карьеру женщине: «Думай как мужчина, веди себя как леди, вкалывай как лошадь!» — и невольно улыбнулась. Вот и будем вести себя как леди и вкалывать как лошадь. Насчет «думай как мужчина» — не выйдет: она просто не знает, как думают мужчины. Можно репетитором, почему бы и нет… Но тогда прощай «Спикеры», прощай Пиноккио! Прощай Мальвина и лиса Алиса. Прощай папа Карло!
Она не позволяла себе думать о Дельфине…
Позволяй, не позволяй — все без толку. Она думала о нем постоянно, даже когда думала о чем-нибудь другом, он присутствовал на задворках сознания. Вот они лежат на пляже, ее голова на его животе; вот он снимает ее голову и бежит по белому песку к воде; вот делает шаг, другой, складывает руки над головой и ныряет, а за ним тянется длинная пенная полоса, как от катера-ракеты. А она остается и смотрит вслед. Ее мужчины уходят, а она остается и смотрит им вслед.
Ознакомительная версия.
