Лена бросила университет и вернулась к матери в Поти. Будущую бабушку, с которой девушка и раньше не ладила, новость о прибавлении в семействе ничуть не обрадовала. Жизнь с матерью превратилась в ад. При первой же возможности Лена ушла из дома и стала работать официанткой в пивном баре. Когда Грею исполнилось три года, его мать отправилась на панель.
Пить Лена начала после того, как впервые увидела выступление Даниила Симонии по телевидению. В пьяном бреду она называла Грея сыном дешевой шлюхи и святого духа.
Мальчику было десять лет, когда Симония получил государственную премию. Церемонию ее вручения показывали по телевидению. Лена выпила полторы бутылки водки и рассказала мальчику правду о его отце. _Всю_ правду.
Потом она отправила Грея погулять, а сама в пьяном угаре вылила на голову две бутылки бензина для зажигалок и чиркнула спичкой.
Бабушку Грей ненавидел так же сильно, как и она его. Дети во дворе издевались над "сыном сумасшедшей шлюхи" и избивали его, бабушка за малейшую провинность драла ненавистного ублюдка ремнем как сидорову козу, а Грей только стискивал зубы и молча хранил свою тайну. Возможно, его мать действительно была дешевой шлюхой, но теперь мальчик точно знал, что отец уж точно не был "святым духом".
Грей ни с кем не говорил об отце. Он поклялся себе, что никогда никому о нем не расскажет, а значит, никто не сможет связать сына шлюхи из Поти со смертью известного оперного певца. Даниил Симония, обаятельно улыбающийся со страниц журналов и с экранов телевизоров, рано или поздно заплатит за все.
В пятнадцать лет Грей поступил в военное училище. Он сделал это по двум причинам. Во-первых, таким образом он мог сбежать из дома ненавистной бабки, а во-вторых, навыки, приобретенные в армии, могли пригодиться ему в сведении счетов с еще более ненавистным ему отцом.
Как именно Грей отомстит Симонии, он еще не знал, да он и не торопился с местью. Ненависть, рвущаяся из самых глубин его существа, толкала юношу вперед, придавая ему почти нечеловеческие силы.
Казалось, Грей никогда не устает. Он был лучшим во всем - в боевой, физической и теоретической подготовке, в стрельбе, в рукопашном бое. Казалось, он не способен чувствовать боль - ни свою, ни чужую. У него не было друзей, как, впрочем, не было и врагов. Его боялись и уважали, но не любили, да Грей и не нуждался в любви. Он давно забыл, что это такое. Забыл, а может быть, не хотел вспоминать.
После училища был Афганистан. Об этом периоде своей жизни Грей рассказывают Марику очень мало, но именно скупость рассказов создавала у мальчика ощущение почти нереальной в своей абсурдности квинтэссенции людской жестокости, через которую был вынужден пройти его брат. Нереальной потому, что выросший среди музыки и книг Марик, несмотря на все свое воображение, не мог представить себе бесконечной глубины зверства, на которое оказывались способны ведомые ненавистью человеческие существа.
Впрочем, "зверство" было неправильным терми
ном. Ни одно животное не было способно на извращенную патологическую жестокость, свойственную считающим себя венцом природы людям. Звери не получали удовольствия от жестокости, люди же упивались ею.
Уволившись из армии, Грей в течение года собирал досье на Даниила Симонию. Каждый новый материал, свидетельствующий о подлости знаменитого оперного певца, который незаконнорожденный сын подшивал в постепенно разбухающую голубую папку с надписью "Дело", доставлял ему особое чувство извращенного наслаждения. Чем глубже оказывалась пропасть грехопадения отца, тем слаще окажется месть.
Месть стала единственной возлюбленной Грея. Мысли о ней вдохновляли и окрыляли его так же, как безумного Дон Кихота звал на подвиги образ прекрасной Дульсинеи Тобосской. Где бы он ни находился, Грей постоянно думал о мести. Он видел ее во сне. Он мечтал о ней, предвкушая долгое неторопливое наслаждение мщением, а затем мучительнострастную сладость финального аккорда.
Грей холил и лелеял свою ненависть до тех пор, пока не почувствовал, что он созрел, как налившийся кроваво-рубиновым соком гранат. Его время пришло. Настала пора перейти к действиям.
Слушая рассказы брата, Марик по сравнению с ним казался себе маленьким жалким ничтожеством, избалованным и трусливым маменькиным сынком, неспособным на настоящие мужские поступки.
С каждым днем Грей все больше привязывался к Марку, гордясь и восхищаясь им. В присутствии этого хрупкого мальчика бывший "афганец" с небывалой остротой ощущал свою эмоциональную и духовную неполноценность. Его потрясала почти невероятная для четырнадцатилетнего подростка эрудиция брата, его глубокая внутренняя жизнь, его яркая эмоциональность, его сильные и глубокие, открыто выражаемые в жизни, в стихах и в песнях переживания.
Ничего подобного Грей никогда не испытывал. Сковывающая неспособность к открытому и непосредственному общению и к проявлению чувств заставляла его чувствовать себя на фоне брата убогим эмоциональным калекой.
Больше всего на свете Грей мечтал хоть раз в жизни увидеть окружающий мир глазами Марка, но он понимал, что этого никогда не произойдет. Ненависть уничтожила в его душе все остальные чувства, превратив ее в бесплодную пустыню.
Каждый из братьев восхищался в другом именно тем, чего недоставало ему. Произошло то, что и должно было произойти. Братья объединились против отца.
План посылать Даниилу Симонии якобы отрезанные части тела Марика первоначально возник у Грея. Мочки ушей и пальцы он достал по своим каналам из морга.
О том, что задумал Грей, Марик узнал лишь на пятый день. Не желая травмировать психику мальчика, вначале Грей не собирался посвящать брата в свои планы. По его расчетам, Марик должен был просто провести с ним недельку-другую, а потом, когда свершится месть, отправиться на все четыре стороны.
Неожиданное духовное родство, вспыхнувшее между братьями, заставило Грея пересмотреть свое решение. К удивлению бывшего "афганца", ненависть Марика к отцу оказалась чуть ли не сильнее, чем его собственная ненависть, причем Марик ненавидел Даниила не столько за то, что он сделал ему и его матери, сколько за подлость, совершенную в отношении Грея и наивной первокурсницы Лены.
Марк не верил, что план Грея сработает. Он был убежден, что даже если похитители разрежут его по частям и разбросают по всей Грузии, Даниил ни за что не совершит акт публичного покаяния и самосожжения. Великий тенор, как всегда, будет "играть на публику", изображая по-оперному гротескные стра
дания и в конце концов станет национальным героем, увенчанным терновым венцом мученика. Меньше всего в этом спектакле Симонию-старшего будет волновать судьба сына.
Марк оказался прав. Несмотря на то что милиция каждый день находила то тут, то там отрезанные части тела, Даниил явно не собирался выполнять требования похитителя. И, хотя здравый смысл подсказывал Марику, что разумнее было бы успокоиться и покончить с этим затянувшимся безумием, пока действительно не произошло что-либо непоправимое, он решил, что сможет совершить то, что не удалось его брату.
Во время очередного разговора с Даниилом Грей передал трубку брату. Марик сыграл великолепно. В его словах боль и страх смешивались с надрывностью мольбы. Иногда голос мальчика прерывался слезами.
Марк открыто обвинил Даниила. Он сказал, что его похищение стало местью за оставшиеся безнаказанными преступления отца. Мальчик безжалостно перечислял "подвиги" знаменитого папаши, свидетельства которых хранились в голубой папке. Марк кричал, что его пытают, что у него выбиты зубы и переломаны кости пальцев, и если Даниил не выполнит требований похитителей, не только смерть сына окажется на его совести. Все подлости, которые певец совершил за свою жизнь, станут достоянием общественности, и тщательно создаваемый образ знаменитого деятеля искусств рассыплется в прах. Марик знал своего отца гораздо лучше, чем Грей. Он умело нанес удар в самое уязвимое место.
Сотрудники КГБ записали разговор на пленку. Даниилу начали задавать очень неприятные для него вопросы.
Грей ухитрятся организовать несколько телефонных разговоров Марика с отцом, о которых не узнали сотрудники милиции и госбезопасности. Марк выплескивал на родителя новые эпизоды его жизни, о которых певец предпочел бы забыть. Накручивая себя до истерики, мальчик кричал в трубку о смерти Лены, о судьбе отвергнутого Симонией брата. С садистским наслаждением он чувствовал, как под его обвинениями ломается железная воля отца.
Даниил был загнан в ловушку. Прошлое безжалостно настигало его, и от этого прошлого не было пощады. Певец понял, что у него нет выхода. Даже если бы милиция смогла отыскать его сына и арестовать похитителей, это бы его уже не спасло. В любом случае его тайная жизнь будет вывернута наизнанку перед миллионами поклонников его таланта. У него не будет ни единого шанса оправдаться. Да и как можно оправдаться? Его не поймут. Поверженных кумиров беспощадно забрасывают камнями те самые люди, которые вчера им поклонялись. Так было и так будет всегда. Позор хуже смерти. Особенно для человека, в жилах которого течет горячая грузинская кровь.
