Она посмотрела на собеседника, ожидая, что тот бросит и зажигалку, но тот встал, подошел к ней, поджег ее сигарету и уселся на край стола.
– Я навел о вас справки. Вы действительно журналистка, тут вы мне не солгали, но я не нашел ни одной статьи о живописи, кино или музыке с вашим именем. Странно. – Он угрожающе улыбнулся. – Статьи о политике – о да, полно. Вы недавно увлеклись искусством? Переформулирую свой первый вопрос, и, надеюсь, вы ответите, не принимая меня за идиота. Зачем вы приехали в Беларусь?
– Описать жизнь при диктатуре Лучина, – заявила она без малейших колебаний, заранее продумав ответ.
– При диктатуре? Жалкая журналистка! Кажется, вы очень плохо осведомлены. Лучше бы вы и правда писали статьи о культуре, – оскорбленно сказал он. – Беларусь – республика, а наш президент законно избран.
– Переизбран в стране, где могут работать только те СМИ, которые получили одобрение властей, где оппозиции затыкают глотку, а выборы фальсифицируют.
Сотрудник аккуратно вытащил сигарету у нее изо рта, раздавил в пепельнице, повернулся и дал журналистке мощную пощечину. Дженис покачнулась на стуле. Мужчина удержал ее от падения крепкой рукой.
– Я подозреваю вас в шпионаже на иностранное государство. Вы получите десять лет, более чем достаточно, чтобы научиться уважать законы и людей, которые вежливо к вам обращаются.
Оглушенная Дженис несколько секунд собиралась с мыслями. Она потерла щеку и посмотрела на руку в поисках крови. Но мужчина нарочно ударил ее ладонью, чтобы не оставить на лице ничего, кроме поверхностного покраснения, которое пройдет прежде, чем его успеют сфотографировать.
– Думаете, я сдалась бы милиции, если бы была шпионкой?
– Это и правда странно, зачем вы это сделали?
– Чтобы легализоваться, – дерзко ответила Дженис.
– Не советую вам испытывать мое терпение. Напишите мне список людей, с которыми вы встречались, когда работали над вашей так называемой статьей. В такую поездку вы не могли отправиться без предварительной подготовки. Имена, адреса и номера телефонов, пожалуйста, – велел мужчина, протягивая ей письменные принадлежности.
Дженис посмотрела на карандаш и блокнот, которые он положил ей на колени. Нужно действовать быстро, убедить его, что она невиновна в том, в чем он ее обвиняет, сделать так, чтобы он счел ее просто противницей режима. Для журналистки, которая нелегально пересекла границу, такие политические взгляды не кажутся странными. Шпионаж с юридической точки зрения – совсем другая история, этот вариант она не продумала; она боялась, что ее оставят в КГБ надолго, что шло вразрез с ее планами.
– Господи, да за чем я могла тут шпионить? За издыхающим режимом? За паранойей неадекватного автократа, раздутым эго человека, над выходками которого смеется весь мир? За тем, как он держит в плену свой собственный народ, чтобы пичкать его выдумками? За боевыми действиями диктатора, который вот-вот сойдет с дистанции и до сих пор не упустил бразды зла только благодаря горстке людей, боящихся восстать против его безумия и защитить сограждан?
Кагэбист снова поднял руку для пощечины, но остановился, не коснувшись лица Дженис, пораженный тем, что она даже не моргнула перед ударом. Она ответила ему еще более вызывающим взглядом.
– Я журналистка и не выдам вам своих источников, это вопрос этики и чести, но вы, кажется, не знаете, что значат эти слова.
Худое лицо сотрудника ничего не выражало. Возможно, слова Дженис все-таки его смутили. Он молча разглядывал ее, почти не шевелясь, только поглаживая усы. Но потом неожиданно вышел из ступора и вернулся за стол.
– Признайтесь, какова истинная причина вашей поездки, и я позабочусь, чтобы ваш срок сократили вдвое. Пять лет – это очень долго. Подумайте о радостях жизни, которых вы лишитесь… У вас есть семья в Израиле? Родители, мужчина?
– Никого, – дерзко ответила Дженис.
– Печальная реальность, да? – вздохнул он, вяло воздевая указательный палец.
У него, в отличие от нее, есть семья, пояснил он с гордостью, и сегодня вечером он не собирается задерживаться на работе. Прежде чем Дженис отведут в камеру, она сможет сделать один звонок, но его долг – не растрачивать деньги государства на преступников.
– Три минуты, не больше, – заключил он. – И разумеется, никаких международных звонков. А потом отправитесь за решетку.
– Я останусь здесь? – спросила Дженис, запаниковав при мысли, что ее план провалился.
– Нет, вас отвезут в другое место, пребывание там пойдет вам на пользу. Несколько дней и ночей на Окрестина – и вы поймете, какими долгими покажутся вам пять лет. Может быть, тогда вы решите проявить благоразумие.
Дженис взяла карандаш и записала номер, который адвокат заставил ее заучить наизусть, когда она была в Лондоне. Сотрудник набрал его и передал ей трубку.
Голос на том конце провода спросил, с кем он говорит. Дженис представилась подругой мистера Коллинза и сказала, что ей срочно нужен господин Бланский.
* * *
Вечер, Лондон
Коллинз уже собирался домой, но тут его мобильный завибрировал.
– Ваша протеже попала в серьезную передрягу, – сообщил Бланский.
– Какую?
– Ее задержал КГБ в Минске. Она только что мне звонила, ее отправят в тюрьму.
– Сможете ее оттуда вытащить?
– Пока не получится. После суда посмотрим, кому дать взятку. А пока я могу позаботиться о том, чтобы надзиратели нормально с ней обращались. Разумеется, с помощью денег.
– Не скупитесь, я все компенсирую. В каком она была состоянии, когда вы с ней говорили?
– Ее подозревают в шпионаже, и это, мягко говоря, тревожно.
– Что за чушь! – возмутился Коллинз.
– В этом нужно будет убедить судью, а не меня.
– У вас есть на месте какой-нибудь достаточно опытный коллега, способный должным образом ее защищать?
– Да, но это медвежья услуга. Одно дело – подкупить главного надзирателя, а другое – предстать перед белорусским судом под защитой известного адвоката только ради того, чтобы доказать, что речь идет об обычном нарушении закона. Это может вызвать подозрения. Ваша подруга – иностранка. Если мы будем действовать осмотрительно, больше шансов, что она отделается штрафом и выдворением из страны.
– Когда будет первое слушание?
– Немедленно, что в Беларуси означает завтра или в понедельник… Я сообщу вам, когда дата будет известна.
Бланский повесил трубку. Коллинз снял пальто и в бешенстве швырнул его на кресло. Он прошелся по офису, пытаясь собраться с мыслями, между делом налил себе виски, потом еще и осушил второй бокал так же быстро, как первый. Внутренний голос напомнил ему, что следует сохранять ясный ум, но Коллинз всегда считал, что работает эффективнее, когда немного навеселе. В тишине своего кабинета он услышал, как над Темзой разнесся звон Биг-Бена. Он снял досье Дженис с одной
