Синтиньш кусал губы.
— Товарищ майор, это большая и хорошо организованная банда… Предложенные мне сто костюмов в денежном выражении составляют около десяти тысяч рублей. Он их предложил, не моргнув глазом. По ту сторону тюремного забора у Зутиса сильные сообщники, если они сумели разыскать покойного Мозера, на которого можно свалить вину.
— Это не так уж трудно. Зутису годился любой покойник, Мозер лучше других только потому, что работал на швейной фабрике. Хороший ход, чтобы повлиять на решение суда. Зутис ведь ничего не говорит, он дает возможность суду как бы самому обо всем догадаться. Что вы, Синтиньш, предлагаете?
Синтиньш пожал плечами.
— Знаете, Синтиньш, выпустим Зутиса на свободу! За недостатком улик. Он ведь этого ждет, не так ли?
На лице Синтиньша расцвела широкая улыбка, он понял майора. На свободе Зутис выведет их на своих друзей и тогда против него улик будет достаточно.
На следующий день Вилберт Зутис покинул жесткие тюремные нары и перебрался на свой мягкий диван. Было уже за полдень, когда он вернулся в объятия тети Агаты. Старушка от неожиданного счастья умчалась в магазин за курицей.
Вилберт вел себя странно. Он ходил и ходил по своей комнате, разглядывая картины и на расспросы тети Агаты отвечал только «да» и «нет». Жареного цыпленка уплел, не почувствовав его вкуса. Потом сказал, что пойдет отдохнуть, потому что его клонит ко сну. Но сон не шел, он лежал с открытыми глазами, смотрел в потолок и размышлял. А мысли были невеселыми.
На сей раз ему повезло, причем очень даже повезло. Сам ангел-хранитель прислал в его камеру парня, который попался за драку. У него только что умер тесть Вячеслав Мозер, ночной сторож швейной фабрики «Вия». Да, на сей раз ему еще повезло, но что будет дальше? Что готовит ему будущее?
Он изобрел и привел в действие огромную машину. Машина работала четко, помол был тонкий. Он радовался этому. Радовался своей машине. Но изобретя ее, он не придумал, как эту машину остановить. И теперь это его пугало. И чем больше он об этом думал, тем становилось страшнее. Он понял, что привел в движение машину, которая в конце концов задавит его самого.
Суммы были слишком большие. Суммы были настолько велики, что соответствующая статья Уголовного кодекса запахла не только лишением свободы, но даже свинцом и порохом. Теперь он жил уже на мушке заряженного карабина, курок в любую минуту мог щелкнуть.
Зутис спрыгнул с дивана и вошел в комнату, где висели картины.
Карабин мог выстрелить в любой момент! Если хочешь жить, надо машину остановить. Зутис сел у телефона и набрал номер квартиры Цауны, но, услышав его голос, положил трубку. Он знал, что скажет Альберт. Он как-нибудь отшутится — ведь все идет превосходно, деньги текут рекой. Аргалис строит невероятно роскошную дачу — в самый раз конфисковать… На полдороге не бросит… Если дойдет до суда, то он, Зутис, окажется из них самым плохим и предстанет как главарь, ведь у него четыре судимости. Ему достанется больше всех, в лучшем случае дадут пятнадцать лет. Вот радость-то!
Он не сомневался, что однажды все лопнет. Это закономерно. Каждый раз, когда он создавал какой-нибудь филиал своей фирмы, он был уверен, что предприятие крепкое, и все-таки оно, в конце концов проваливалось. Так что провал — это закономерность.
Он кружил по комнате. Из золоченых рам на него глядели портреты. Тут были старики и юноши, тут были женщины и девушки. Одни одеты богато, другие — в лохмотья, и все-таки в глазах у всех он видел радость жизни.
А он был в западне. Он мог уже не принимать участия в делах фирмы и все-таки это не спасало, потому что, провалившись, Цауна с Аргалисом заложат и его, Зутиса. Сразу же. Чтобы спихнуть вину на изобретателя машины, чтобы выпихнуть его вперед и сделать жертвой. Ох, какая же подлая эта машина со стальными челюстями!
Кто он, Зутис, теперь? Свободный человек? Какой вздор! Он уже почти покойник. Как неизлечимо больной, который живет в ожидании смерти. Через полгода. Через год. Через полтора. Но костлявая все равно придет. Что же ему сейчас делать? Кутить? Швыряться деньгами? Да, теперь уже все равно.
И тут Зутис разглядел крошечный лучик надежды в этой кромешной тьме. Этот лучик призывал его немедленно упаковать вещи и уехать. В потайном ящике письменного стола лежала пачка денег, он не хотел ждать завтрашнего дня, поэтому отправился в путь, прихватив только это.
Через неделю майор устроил взбучку Синтиньшу за исчезновение Зутиса.
— Мне и в голову не могло прийти, что он исчезнет моментально, в тот же вечер, — оправдывался инспектор. — Машина в гараже, квартира в полном порядке, а самого нет.
— Может, вернется? — подумав, сказал начальник отдела.
— Обязательно! Ни одна из таких птичек еще не бросала своего добра.
ЛЕЙТЕНАНТ ДОБЕН, ЗАЙДИТЕ КО МНЕ!
Эти три дня были не из тех, что тянутся как вечность. Эти три дня пролетели быстро.
По утрам я сидел в отделе, а к полудню отправлялся в управление прослушивать в маленькой комнатушке магнитофонные записи за прошлую ночь и утро. Все единодушно решили, что мне нет смысла скучать рядом с помощниками дежурного всю смену, тем более, что целые сутки я все равно сидеть не мог. Добрые и любезные коллеги, помощники дежурного, отмечали время, когда сообщалось что-нибудь такое, что могло меня заинтересовать, и таким образом прослушивание занимает у меня не больше часа.
Утром последнего дня, из отпущенных Шефом, я встречаюсь с ювелиром. Он работает в небольшой мастерской, где ремонтируют также часы.
Ювелир завел меня за барьер, чтобы клиенты в очереди не слышали, о чем мы говорим.
Заключение он уже написал, и я быстро пробегаю его глазами.
— Дымчатый топаз, — читаю я. — Что значит дымчатый топаз?
— То самое и значит, — ювелир морщит лоб.
— Драгоценный камень?
— Так называемый полудрагоценный.
— Кольцо даже не из серебра. А мне показалось дорогим и красивым.
— Я думаю, что его сделал кто-нибудь из народных умельцев. Тонкая работа. Мельхиор вместо серебра взят умышленно, потому что прочнее, а цвет такой же.
— Сколько такое кольцо может стоить?
— Не меньше двухсот.
— Ого!
— Это вам не какой-нибудь искусственный корунд, это настоящий минерал. И цена его непрерывно растет.
— В Риге я мог бы купить такое кольцо?
Ювелир пожимает плечами.
— В комиссионке случается встретить даже индийскую слоновую кость, — говорит он.
— Я имел в виду не комиссионный магазин.
— По-моему, кольцо оригинальное, потому что вряд ли у одного мастера могут оказаться два топаза одинаковой величины, одинаковой шлифовки и одинаковой окраски. Для каждого камня мастер рисует свой эскиз оправы, хотя элементы орнамента могут повторяться.
— Где это кольцо изготовлено?
— Утверждать я не берусь, но думаю, в Крыму. Мне рассказывали, что во время шторма в Коктебеле на берег моря выбрасывает сердолик, яшму и агат — так же, как у нас на побережье в Курземе — янтарь. Попадаются там и топазы. И кроме того, в орнаменте есть что-то татарское, хотя спиральные пирамиды можно увидеть и у других степных народов.
Слово «Крым» в течение последних дней я слышу уже второй раз.
В отделе меня ждал ответ от московских дактилоскопистов.
«На Ваш запрос № 215/275 сообщаем, что таких отпечатков пальцев в картотеке не имеется».
Ребята Артура реставрировали лицо женщины. Артур по телефону рассказывает мне, что это было не так уж трудно.
Рисунок уже перефотографирован, могу за ним хоть сейчас ехать в лабораторию.
Фотоснимок мне нужен, потому что к вечеру третьего дня мой список пропавших женщин снова увеличился — до шести человек. Мать Кристины Томниеце, правда, получила от дочери письмо, но мне надо видеть саму Кристину Томниеце — письмо могло быть написано и за неделю до отправки.
Артур был прав с самого начала — на фотографии я вижу действительно молодую женщину со скуластым монгольским лицом, большими, чуть раскосыми глазами и чувственными губами.
Лестница в доме, где живет мать Кристины Томниеце, очень узкая, хотя квартира безупречна. По поведению матери видно, что милиция ей больше не нужна.
— Вы всегда приходите незваными? — она сердита. Может, дочь написала все, что думает о своей матери, и это было не очень лестно? Или, может, дочь написала, что находится там, где мать меньше всего хотела бы ее видеть?
— Покажите, пожалуйста, какую-нибудь фотографию вашей дочери! — Я не намерен пускаться в дискуссии.
Мать приносит целый альбом, и я имею возможность полюбоваться Кристиной с раннего детства до цветущей молодости. Нет, не ее я ищу: у нее узкое личико.
Чувствую, что мать хочет меня о чем-то спросить, но не решается.
