Ознакомительная версия.
Служки тем временем помогли женщине освободиться от мантии, и она осталась нагой. Ее тело блестело от пота, плечи были покрыты причудливой татуировкой. С такого расстояния Смирнов не смог разглядеть ее, но ему показалось, что на ее теле были изображены два извивающихся черных дракона, спускающиеся к локтям.
Служка в красной мантии подал Валентину чашу с какой-то жидкостью, и магистр передал ее женщине.
— Кто она такая? — тронул Жериков Марго за локоть.
Она вздрогнула и несколько раз недоумевающе моргнула. Затем ее рот скривила глуповатая улыбка.
— Жрица! — объявила она с комичным пафосом.
Женщина отпила из чаши и вернула ее Валентину. Затем запрокинула голову и резко вскинула тонкие руки, растопырив пальцы. Их словно свела судорога — так напряжены они были. Все тело жрицы тоже превратилось в струну, оно дрожало и трепетало. В распространившемся вокруг дыму ее фигура казалась призрачной. Смирнов старался не потерять контроль над собой, хотя и понимал, что это практически невозможно: хочешь не хочешь, а наркотики действовали.
Валентин передал чашу служке и вдруг закричал что-то на непонятном языке. Смирнов догадался, что это латынь, только спустя минуту — так сильно магистр коверкал слова. Часть присутствующих вторила Валентину, и часовня наполнилась нестройным хором сиплых от дыма голосов.
Откуда-то раздался тоненький смех — подействовала травка. Для жрицы это послужило как бы сигналом: она рухнула на ковер и стала биться в припадке, загребая ногами и выгибаясь во все стороны. Смирнову невольно вспомнился фильм «Изгоняющий дьявола». Хрипя, жрица принялась царапать ногтями грудь. На бледной коже появились красные полосы и разводы: смешиваясь с потом, кровь легко стекала и размазывалась по телу.
Выбежали служки с серебряными блюдами в руках, на которых горками лежали церковные облатки. Жрице помогли взобраться на алтарь, и она распростерлась на нем, сотрясаемая судорогами, выкрикивая нечто бессвязное. Валентин вытащил откуда-то из складок мантии маленькую склянку и влил ее содержимое женщине в рот. Это подействовало на нее успокаивающе. Зато присутствующие в часовне возбуждались с каждой секундой. Смирнов и сам чувствовал, как по телу проходят жаркие волны, заставляющие сердце биться сильнее. Он часто дышал и постоянно вытирал катившийся по лицу пот. Руки дрожали, во рту появилась неприятная сухость. То же самое, судя по всему, происходило и с остальными. На некоторых курящиеся вокруг наркотики действовали еще сильнее: одна женщина сползла на пол и начала сдирать с себя одежду. Ей никто не препятствовал. Валентин брал облатки с блюд, которые держали служки, и осквернял их потом и кровью жрицы. Прежде чем вернуть их, он прикладывал их к гениталиям женщины. Когда мерзкий ритуал был закончен, магистр двинулся по часовне, раздавая облатки присутствующим со словами: Hoc est enim corpus meum («Это тело мое»).
Люди набрасывались на оскверненный хлеб «евхаристии» как безумные, заталкивали его в рот и закатывали глаза в экстазе. Похоже, у многих уже начались галлюцинации. Особенно сильно происходящее действовало на женщин. Некоторые вскочили со скамеек, другие повалились на пол и корчились, задирая одежды и выкрикивая богохульства. У одной изо рта пошла пена — у нее начался эпилептический припадок. Выскочили двое служек и быстро унесли ее за ширмы. Смирнову они показались похожими на стервятников, налетевших на ослабевшее животное.
Красные рога Валентина качались в дыму с каким-то торжеством, а сам магистр все больше смахивал на сатану, выползшего из ада для встречи со своими адептами. Он был бледен, несмотря на жару, на лбу и щеках блестели крупные капли пота. Зубы были стиснуты, на челюстях ходили желваки. Магистр созерцал мессу с безумным выражением глаз — очевидно, он тоже принял какое-то наркотическое средство.
Все это длилось минут пятнадцать, в течение которых каждый получил по облатке, в том числе Смирнов и Жериков. Полицейские не стали класть их в рот, за что удостоились неодобрительного взгляда магистра. Но он не сказал им ни слова, наверное решив предоставить их попечению Феофанова, который привел их на мессу. Марго тоже была недовольна и даже попыталась заставить «неофитов» съесть оскверненные облатки, но Смирнов и Жериков отмахнулись от нее. Женщина была не в себе из-за действия наркотиков, лицо ее покрылось испариной, зрачки расширились, грудь судорожно вздымалась, пальцы посекундно разжимались и сжимались в кулаки.
— Успокойся! — прошипел ей Жериков, когда она в очередной раз попыталась навязать ему облатку. — Мы здесь, чтобы посмотреть, способны ли вы вызвать демона! — При этом он заговорщицки подмигнул Смирнову. — Если нет, то и становиться членами вашей церкви нам ни к чему!
Выражение лица Марго из возмущенного стало злым.
— Да как ты смеешь, ничтожество! — начала было она, но Жериков сильно сжал ей предплечье, заставив замолчать.
— Уймись, дура! — процедил он, наклонившись к ее уху. — Пока мы не видели ничего, кроме голой бабы и наркоты!
— Это священные травы, угодные сатане! — запротестовала Марго.
— Не сомневаюсь! — усмехнулся Жериков. — Но в курсе ли он, что вы тут стараетесь для него?
— Ты увидишь! — зловеще пообещала женщина.
Вырвав руку, она отвернулась.
Валентин тем временем успел обойти всех присутствующих и вручить им оскверненные облатки. Люди корчились на скамейках и на полу, некоторых сотрясали конвульсии. Зрелище было жутковатое и напоминало сцену в сумасшедшем доме.
Магистр вернулся к алтарю и поднял руки, привлекая к себе внимание, но никто этого не заметил, кроме Смирнова, который следил за ним во все глаза. Тем не менее Валентин заговорил. Вернее, закричал, хрипя и взвизгивая:
— Братья и сестры! Сегодня особенная ночь! Я чувствую вдохновение! Мне кажется, сатана с нами, он здесь, он наблюдает за нами! Поэтому мы попытаемся вызвать демона!
При этих словах большинство присутствующих повернули голову к магистру. Кажется, они находились под впечатлением. Люди поспешно занимали свои места, приводили себя в порядок. Лишь три человека не сумели совладать с собой, и их поспешно увели служки.
Когда все были готовы внимать магистру, он сделал своим помощникам знак, и те вынесли из-за ширм большую металлическую треногу, на которую водрузили чашу. В нее они насыпали каких-то трав и порошков, а затем плеснули туда темно-красной жидкости из большой бутыли. Все это подожгли, пока Валентин читал речитативом какой-то текст по-латыни.
— Ты хотел увидеть демона?! — обратилась вдруг Марго к Смирнову. — Сейчас это случится!
— Посмотрим, — спокойно ответил полицейский.
Женщина только усмехнулась и скользнула по нему презрительным взглядом.
Из чаши повалил густой дым, по часовне стал распространяться какой-то терпкий незнакомый запах. Валентин подошел ближе, лицо его исказилось, и он начал выкрикивать латинские фразы, делая руками резкие пассы. Служки быстро скатали лежавший на полу ковер, и полицейские увидели, что под ним скрывалась большая пентаграмма. Чашу водрузили в центр рисунка, а по периметру расставили красные и черные свечи. Голос Валентина становился все выше, он походил на хриплое карканье. Он выкрикивал отдельные слова, которые показались Смирнову знакомыми. Через несколько секунд он понял, что магистр называет имена демонов, князей ада. Тут Валентину подали какую-то книгу, и тот начал читать из нее на латыни.
— Что это за книга? — поинтересовался Смирнов. — «Гоэтия»?
— Да, — кивнула Марго и добавила: — Смотри на чашу!
Полицейский внял ее совету, и через несколько минут ему показалось, что в дыму что-то шевельнулось. Затем появился силуэт, вначале размытый, но он делался все четче, и вот уже можно было различить широкие плечи и маленькую голову с козлиными рогами. Смирнов повернулся к Жерикову, вопросительно подняв брови.
— Ты тоже это видишь? — спросил тот.
— Да. Думал, может, глюк.
— Это является демон, глупец! — раздраженно и с нарочитым пафосом выкрикнула Марго.
Несколько человек обернулись к ней, но тут же опять воззрились на дым.
— Сейчас будет жертвоприношение! — объявила Марго.
И действительно, из-за ширмы появился служка с черным петухом в руках. Птица била крыльями и всячески пыталась вырваться. Следом шел другой служка, в руке которого был позолоченный нож с кривым лезвием. Все это торжественно вручили Валентину, который зажал шею петуха и поднял его над собой, демонстрируя присутствующим. Второй рукой он взял нож.
— Приди, мамона девятого чина, властитель низменных страстей: чревоугодия, пьянства, корыстолюбия! Призываем тебя и связываем этой кровавой жертвой! — Тут магистр наотмашь полоснул петуха по шее, голова отлетела, а из раны брызнула кровь, которую Валентин направил на пентаграмму, стараясь, чтобы хотя бы часть ее попала и в чашу.
Ознакомительная версия.
