– Она бы ни за что не сделала этого ради себя. Согласен. Но ставка была серьезнее. Дети. Вот она и зашла попрощаться с ними. Потому-то она и показалась горничной «взбудораженной». Это было больше чем возбуждение. Это было вдохновение человека, решившегося на подвиг человеколюбия.
– Как? Человеколюбия? Я что-то не понимаю, – сказал Хивард. – То есть она пожертвовала собой ради детей?
– Именно. Вспомните, разве до этого любовь хоть раз угасала в ней? Вряд ли мы теперь до конца воссоздадим все, что было, но вероятнее всего, что Боган держал ее в своей власти, частично – гипнозом, частично – управляя ею через ее зависимость от наркотиков. Что двигало Боганом, мы тоже никогда не узнаем. Может, он хотел сделать ее своей любовницей, может, это была его мерзкая тяга мучить людские души. В любом случае я полностью уверен, что решающий момент для нее наступил, когда он пригрозил ей втянуть Джона и Присциллу. Марихуана довольно ясно показывает, на что он был способен.
– Но я не понимаю, – сказала Шарлотта. – Почему она раз и навсегда не освободилась от него, рассказав нам о детях?
– Во-первых, потому, что она искренне верила, что находится под властью его гипноза. Во-вторых, потому, что никто не внял бы словам невротичной, взбалмошной наркоманки против уважаемого доктора. У нее не было против него никаких вещественных улик, вот в чем беда. Он бы сказал, что это плод ее болезненных иллюзий, попытайся она изобличить его. И самое главное – она смертельно боялась Богана. Она знала, что, даже если бы ей удалось подорвать доверие к нему своей семьи, он бы рано или поздно добрался до нее.
– Теперь я все понимаю, – сказал Дайке. – Она хотела избавиться от Богана полностью, раз и навсегда. И тогда она убила себя таким способом, чтобы подозрения в убийстве пали на него.
– Нет-нет. Это было не так. Вы слишком легко забыли о вещественных уликах. Нет, она повесилась и оставила посмертную записку, возлагая ответственность на Богана. Репутация Богана устояла бы против любых нападок пациентки-невротички, но она бы не выстояла против полицейского расследования самоубийства его пациентки.
– Постойте, – сказал Хивард. – Так не пойдет. Там не было никакой посмертной записки. Мы ее не нашли.
– Да. Ее уничтожил Эндрю – во всяком случае, он ее унес.
Хивард вытаращился на него.
– Ах, теперь-то я поняла, как это связано с привязанностью друг к другу бедных детей, – сказала Кларисса.
– Да. Физическая агония, высочайшее психическое потрясение, пережитые Бетти во время самоубийства, передались Эндрю, как ночные кошмары в детстве. Он проснулся, пошел к ней в комнату, увидел, что дверь заперта, и, позвав ее, не получил ответа. Он поковырял в замке и вошел. Там было ее висящее тело и посмертная записка. Прочтя ее, он понял, что все его подозрения к Богану оправдались. Я и мисс Кэвендиш уже достаточно говорили о характере Эндрю. Я оставлю наши разговоры в стороне. Замечу только, что слова мисс Кэвендиш об Эндрю лишь подтвердили мою идею о том, что случившееся с Бетти в Америке искалечило его и все время сводило его с ума. Я считаю так: когда он нашел сестру мертвой и прочел ее посмертную записку, это воспламенило смертельную ненависть, которую он и так питал к Богану целые годы.
– Неужели Боган и вправду был Инглманом – тем, кто сломал Бетти жизнь? – ахнула Шарлотта.
– А также сломал жизнь Эндрю. Да. Он признался нам, что подозревает Богана. Он был так хитер, что и не пытался скрывать эти свои подозрения и неприязнь к Богану. Он даже подчеркивал свою ненависть, понимая, что все равно будет не в силах ее скрыть. Лично я убежден, что он узнал Богана сразу же, как только они встретились. Невозможно забыть того, с кем ты дрался; того, кто нанес тебе смертельную рану. Затея Эндрю с Царапкой и его участие в скетче были отчасти попытками узнать, во что Боган играл с Бетти, а отчасти – желанием просто потрепать нервы Богану. Потом, когда Бетти умерла, чувство справедливого отмщения и сложившиеся условия позволили ему отомстить Богану за те раны, которые тот нанес им обоим.
– Так это Эндрю обставил ее смерть как убийство? – спросил Вилл Дайке.
– Да. Он разыграл улики постороннего повешения. Он снял ее тело, а потом вздернул его на веревке обратно – так, чтобы мы, проверив веревку, решили, что ее убийца подтянул тело таким образом. Возможно, он кое-что изменил в обстановке – правильно, он же хотел сделать вид, будто это убийство, выданное преступником за самоубийство. Ну а самый блестящий и страшный штрих в этой картине он привнес, нанеся макияж на ее лицо.
– Господи! – воскликнул Хивард.
– Да. Все очень жестоко. Я заметил, что ее губы были накрашены очень небрежно. Даже Эндрю в такой момент слегка сдал; но в то время для меня это ничего не значило. Он закрыл дверь снаружи с помощью нитки и карандаша – еще одна красивая улика в том, что было совершено убийство, и ушел с посмертной запиской. После этого он затаился, но вовсе не бездействовал. Ясно, что это он под бросил сожженные бумаги в камин к Богану. Но полиция никак не арестовывала Богана. И тогда Боган, который был весьма пронырлив и догадался, что происходит и от кого исходит опасность, решил сам принять участие в происходившем. Он подбросил щетинку от одежной щетки Дайкса в комнату. Он хотел отвести от себя подозрения, но не осмеливался дать нам понять, что Эндрю плетет для него сеть, потому что это для него значило признаться в содеянном. После этого Эндрю выдвигает гипотезу о связи между Боганом и Элизабет, которая была очень близка к истине. Он скромненько подбрасывает нам мотив, с которым Боган мог ее убить. Но Боган до сих пор остается на свободе. Тогда Эндрю устраивает эту неуклюжую затею с отравленным молоком. Он думал, что мы воспримем это как попытку Богана заткнуть рот и ему. Но все пошло не так, как он задумал. Вместо этого внимание полиции привлекли мистер и миссис Ресторик.
– Что? Вот, значит, как они?..– взбесился Хивард.
– Дорогой, у них же не было выбора, – сказала Шарлотта. – Продолжайте, Найджел.
– Теперь Боган опасается следующих действий Эндрю. Он отводит от себя удар, отлив часть отравленного молока обратно в кувшин. Эта закулисная дуэль была очень тяжелой, поверьте мне на слово, – Боган старался предусмотреть следующие ходы Эндрю, а тот кружил вокруг него, как дикий зверь, в поисках слабого места, и в то же время они оба скрывались от полиции. Я знаю, Эндрю наслаждался собой. Но он допустил ошибку. Он слишком перемудрил в попытках очернить Богана, и получилось, что он не успел выиграть. Скоро он начал понимать, что так и не дал нам в руки достаточно улик против Богана, а тут наступило время, когда нельзя было больше ничего сфабриковать. Конечно, неувязка была в том, что, будь Боган убийцей, он бы сумел сделать это врачебными приемами, намного более безопасными, чем те, в которых нас хотел уверить Эндрю.
– Минутку, – сказал Дайке. – У себя дома вы рассказали мне и Эндрю, что полиция наседает на закулисную деятельность Богана – шантаж, наркотики и все в таком роде. Почему же Эндрю не выдал его тогда? Боган был уже на подходе, чтобы схлопотать долгий срок и обеспечить крушение всей своей карьеры, ведь так?
– Да. Но Эндрю было этого мало. Он хотел убить гадину, а не прижать. Отчасти это диктовалось его личной ненавистью к тому, а отчасти – подлинным и, может быть, обоснованным страхом, что, оставь он Богана в живых, тот рано или поздно до него доберется – не только до него, но и до Джона с Присциллой. И вот, когда стало ясно, что Боган не будет арестован за убийство, Эндрю решает взять правосудие в свои руки. И вымышленный арест Дайкса только подстегнул его. Но как только Эндрю увидел, что в газетах об этом ничего нет, он, должно быть, понял, что это обман. Но он уже чересчур упоен мыслью о личной мести, об убийстве Богана своими руками, чтобы отступать. Как сказала мне Кларисса, Эндрю был словно одержимый демонами.
Наступила долгая тишина, словно в палате выздоравливающих. Они все поправятся, думал Найджел, даже Вилл Дайке, а скорее всего, именно он, Вилл Дайке, в котором так сильно стремление к созиданию. Было слышно, как талый снег на крыше сползает и падает, убегая прочь звонкими ручьями. Стоя у французского окна, Найджел глядел наружу, уносясь от террасы взглядом в разбегающиеся просторы полей и рощ, где когда-то бродили двое неразлучных детей, пока мир не встал между ними. Он бессвязно мурлыкал себе под нос мотив «Эннискильнского [34] драгуна»:
А смех ее был словно солнце над морскою водой, Но между нами обрушился мир многотонной бедой.
Что делать бедняге, если врагом обернулся весь мир,
Словно от снега, не скрыться от взглядов ее семьи?
Но в дерзости брови сведи, и исчезни в ночи,
За славой военной верхом на удаче скачи.
Словно продолжая его мысли, Вилл Дайкс прошептал:
Знаете, а я как-то и рад, что это было не убийство. Что Бетти не убили. Я не знаю почему. А, нет, я знаю. Убить себя было делом добровольным, даже если бедная крошка почти спятила в тот момент. Но быть убитой вычеркнутой из жизни – нет, такой конец не для нее. Она была словно принцесса, выгнанная из своего дворца. Не то что я сам, из породы дворцовых людей. Впрочем, ладно, теперь уж взятки гладки.
