— Сколько дней в сентябре? — спросил я.
— Тридцать, — подсчитав по-народному, по костяшкам кулаков, отозвался Павел.
— Значит, сегодня девятое октября, — сообщил я результат своих вычислений.
Павел и Андрей сразу резко вскинулись, глянули на меня, словно стараясь прочесть в глазах какую-то не эту, а другую правду. Но они-то знали мою память и поверили сразу. Совсем по-другому повел себя Иван. Его это сообщение просто сразило.
— Не может быть, — пробормотал он. — Врешь поди!
— Нет, Вань, все правда. Юрка никогда в таких случаях не ошибается. Память у него грандиозная.
Андрей все таки разглядел дату календаря и согласно кивнул головой.
— Точно, девятое.
А Жереба все никак не мог прийти в себя.
— Я же всего на неделю опаздывал. А сейчас я как будто и не приблизился к Баланино. Я уже на двадцать дней опоздал.
— Да придешь ты, что волнуешься? — удивился Андрей. — Сам же говоришь — день в тайге не время.
— Да что ты понимаешь! — взорвался «бегун». — Меня там мужики ждут, это их золото. Они решат, что я зажилил их «песочек».
— Почему именно зажилил? Может, тебя медведи съели? — не понял Андрей.
— Да они-то откуда знают, съели меня или я просто с ихним добром деру дал. Раньше мы толпой шли, один погибнет, другой донесет.
— Ладно, Вань. Если тебя медведь скушает, то мы твое золото, так и быть, донесем, — пошутил Андрей. — Скажи только куда.
Жереба зверем посмотрел на него, сплюнул и отошел в сторону.
— Чего это он? — тихо спросил Павел.
— Да шуток не понимает, — отмахнулся Андрей.
Иван долго маячил на носу плота, но холод не тетка, и вскоре он снова подошел к нам. Теперь он молчал, только методично подкладывал в огонь ветки. Надолго воцарилась тишина, лишь потрескивали угли костра да за спиной неумолчно ревел падун.
Во втором часу ночи топливо кончилось. Жереба молча отошел в темноту, чертыхнулся, а затем мы услышали звон топора. Он рубил наш единственный шест. Его хватило еще на час. Затем мы остались в темноте.
Как ни странно, но когда стало темно и холодно, я уснул. Просто усталость взяла свое, да тут еще в ногах пристроилась Снежка, по бокам Андрей и Павел. Лишь Жереба темной громадой застыл по другую сторону потухшего костра.
Проснулся я довольно быстро, в холоде, как ни старайся, все равно не выспишься. Все было так же, все на месте: небо, река, Андрей и Павел тихо сопели у меня по бокам, Снежка тихим теплом прогревала мне ноги. Не было видно лишь ее хозяина. Я попытался было уснуть снова, но снизу, из щелей бревен тянуло мокрой стылостью, и до конца не просохшая одежда леденила спину. Я полежал сколько еще мог, а потом все-таки встал, надеясь согреться движениями.
Меня занимал вопрос: куда девался Жереба? Иван, конечно, привык во всем полагаться только на себя, но неужели он улегся спать на этаком дубняке в стороне от нашей «теплой» компании?! Этак можно и околеть.
Лишь поднявшись, я увидел нашего таежного зубра. Остатки сна мигом слетели с меня. Жереба стоял на носу, в коленопреклоненной позе. Я знал, что Иван неверующий, да еще и богохульник, а тут получалось что он слезно выпрашивает что-то у вселенского судьи?! Я припомнил сдвиг по фазе у Павла и решил, что Жеребу постигла та же участь.
Я растолкал друзей, шепотом обрисовал им ситуацию. Как раз забрезжил рассвет. Осторожно мы приблизились к коленопреклоненному кормчему и остановились, переглядываясь. Андрей выразительно покрутил пальцем у лба. Что нам было делать дальше, никто не знал. Мало ли что придет сумасшедшему в голову, еще кинется на нас с топором, и это при его-то силище?! Но тут Жереба зашевелился и, обернувшись, взглянул на нас не только вполне здравым, но и веселым взглядом.
— Ну, поднялись, студенты! Как Юрка то говорил: «Дуракам везет». — Он кивнул в сторону реки. — Похоже, в верховьях прошли дожди, вода прибывает. За полчаса уже сантиметров на десять поднялась.
Это известие нас приободрило. А тут еще припустил дождь плотный, бесконечный, обложной. Его крупные капли барабанили по нашему брезенту словно пули. В первый раз за всю нашу эпопею мы были ему рады. Еще через полчаса плот сам, без нашей помощи закачался на волнах.
— Живем, славяне! — радосно проревел Жереба, делая первый гребок веслом.
Покайфовать на твердой почве Жереба нам не позволил. Мы запаслись топливом, Иван вытесал запасное весло и пару шестов, я едва успел набрать уже промерзших грибов, да, подбежав к мощному кедру и лупанув по нему здоровенной корягой, собрал с земли штук двадцать шишек, заработав при этот себе одну на затылке. Орехи поспели и легко шелушились, так что полдня у нас было занятие чуть получше, чем ворочание проклятых тяжеленных весел, да ощущения текущей за шиворот воды. Мужики соорудили посредине плота палатку из брезента Ивана и нашей пленки. У нее не хватало двух торцевых стенок, но и подобное сооружение все-таки хоть немного защищало от дождя.
Свое нетерпение Жереба объяснил очень просто:
— Надо проскочить, пока вода высокая. Чем дальше, тем лучше.
Мы с Павлом были как бы на подхвате, а основную работу на веслах выполняли наши рулевые. У Ивана с Андреем выработался даже какой-то свой язык. Жереба руководил теперь обрывками слов, а то и какими-то междометиями. Андрей же в точности выполнял его указания. Получалось у них хорошо. Длинный, узкий плот на загляденье точно и даже изящно вписывался в самые крутые повороты. Иногда мы все-таки цепляли камни, но самый тяжелый случай произошел, когда на входе в шиверу нос плота залез на пологий камень. Течением всю остальную часть поволокло вперед, развернуло нашу «каравеллу» на сто восемьдесят градусов и так же легко и непринужденно стащило с валуна.
Иван хотел было плыть даже ночью, чего я абсолютно не понимал. Правда, случай помешал этому. Уже вечерело, когда нас с приличной скоростью вынесло из-за крутого поворота, и мы с маху налетели на топляк, большое дерево, застрявшее на отмели. Андрей первым увидел лежащую поперек русла преграду, сразу понял, что миновать ее не удастся, и закричал нам:
— Берегись!
Мы с Павлом как раз были в нашей мини-палатке, оба только встали, но резкий толчок бросил нас обратно на бревна. Подняв голову, я увидел над собой здоровенный сук. Прикинув его высоту, я пришел к выводу, что если бы плот не уперся в ствол, то эта штуковина вполне могла пропороть меня насквозь. А вот Андрею, чтобы избежать столкновения с ощетинившейся кроной, пришлось прыгать в воду. Чтобы согреться, он лично отрубил вершину проклятого дерева, и она еще некоторое время гордо плыла перед нами, пока не села на мель, вовремя предупредив нас о грядущей опасности.
После этого мы все-таки свернули к берегу. Нам повезло, метрах в десяти от воды мы нашли сухую лиственницу, и хотя пришлось попотеть, разрубая плотное дерево, но благодатный огонь скрасил нам ночь. Утром дождь перестал. По высокой воде мы шли еще один день, затем вода пошла на убыль, но, как оказалось, мы уже прошли самый сложный участок реки.
Каждое утро начиналось с того, что Андрей разворачивал карту и пытался определить, где мы находимся. Пройдя перешеек от Оронка до Попутной в самом узком месте, мы удалились от Оронка километров на сто пятьдесят, а затем начали снова сближаться. Вот на каком из участков этой дуги мы находились, и пытался узнать Андрей. Лейтенант смотрел на свой маленький сомнительный компас, затем пытался разобраться со сторонами света, и по направлению реки и рельефу ее берегов все-таки определиться.
Чем донимала нас тайга в те дни, так это сыростью. Одежда, не успевая просохнуть, начала расползаться на глазах. Даже Иван, выглядевший раньше по сравнению с нами франтом, теперь смотрелся самым обычным оборванцем. Он, кстати, давно перестал бриться и зарос густой щетиной, превратившей его из благодушного здоровяка в угрюмого верзилу. Что-то изменилось и в его характере, он стал молчаливее и сдержаннее. Хотя и не потерял способности делать иногда просто королевские подарки. Глядя, как мы с Павлом покорно принимали небесный полив на непокрытые головы, он достал нож, отчекрыжил от своего брезентового полога солидный кусок и протянул его нам.
— Сшейте себе что-нибудь на башку, голодранцы, — буркнул он.
В портняжном деле мы с Павлом не слишком поднаторели и после всех ухищрений соорудили два странных колпака. Увидев впервые нас в этих обновках, Лейтенант засмеялся и сказал:
— Ну, теперь у нас настоящий корабль дураков.
Но больше всего нас донимал голод. Поднявшаяся, мутная вода не позволяла добывать нам рыбу. Иван каждый день на часок-другой уходил в лес, но удача отвернулась от нас. Ивана это приводило в бешенство. Он никак не мог подтвердить свою репутацию «настоящего охотника». Единственный из нас, кто не бедствовал, так это собака. Стоило плоту ткнуться в берег, и она тут же исчезала в кустах. Появлялась к утру, сытая и довольная. Иван материл ее как любимую тещу, подтаскивал к себе и разглядывал оставшиеся на морде частички пуха или перьев, угадывая меню собачьего ужина:
