— Понятно, — он прикрыл глаза, — я не должен видеть ваше лицо. Вдруг, когда все кончится и я окажусь на свободе, мне придет в голову искать с вами встречи? Это будет не по правилам. Получится несанкционированный контакт.
— А вам правда может прийти в голову такая глупость? — спросила она все так же шепотом на ухо, и он почувствовал едва уловимое тепло ее дыхания сквозь маску.
— Конечно, нет, — промычал он как можно громче, — когда я выйду отсюда, я постараюсь поскорее забыть вас.
— Разумно, — кивнула она и открыла чемоданчик с лазерным аппаратом, — правда, через месяц нам придется встретиться еще раз. Я должна буду убрать рубцы, которые останутся после полного заживления. Все. Закройте глаза и расслабьтесь.
Что-то с ним происходило, когда он сидел перед ней с закрытыми глазами. Едва заметно учащалось дыхание и ужасно хотелось притронуться к ней. Просто так. Или не просто так. Вероятно, он начал выздоравливать. Он вспомнил, что не приближался к женщине больше двух лет. Были случайные подружки-шалавы. Мужицкий мат через слово, полная боевая готовность любить кого угодно и где угодно сию минуту. От них несло потом и перегаром. У них не хватало зубов. С ними не нужны были никакие церемонии. Следовало только соблюдать осторожность, чтобы не заразиться. Их любили, ими не брезговали. О них забывали даже не на следующий день, а через полчаса. Их убивали точно так же, как солдат-мужиков.
«Нет, дело не в докторше. Она красивая, но дело не в ней. Просто я забыл, что существуют такие, как она. Это даже не другая порода. Это другая галактика. Таинственная и недоступная, окутанная сияющим облаком всевозможных достоинств. Если совсем уж честно, я никогда не смел к таким приблизиться. А тут она совсем рядом. Возится со мной, этак нежно, заботливо. Сначала изрезала мне физиономию, отняла мою родную внешность, а теперь ее, наверное, совесть мучает. Они совестливые, эти дамочки, им хочется выглядеть красиво не только снаружи, но и внутри».
Юлия Николаевна закончила лазерную процедуру и стала закреплять свежую повязку.
— Так удобно? Не давит?
— Нормально, — мрачно промычал он.
«Заботливая. В белых халатах все кажутся заботливыми. Я для нее подопытный кролик. Все скоро закончится, она вернется к своей обычной жизни. Какая у нее жизнь? Чистенькая, сверкающая клиника, оборудованная по последнему слову медицинской техники, большая уютная квартира. Муж… Кстати, интересно, есть у нее муж или нет? А дети? Спросить, что ли?»
— У вас муж есть? — выдавил он как можно невнятней, трусливо надеясь, что не поймет вопроса. Но она поняла и быстро ответила:
— Был. Мы развелись. У меня есть дочь Шура четырнадцати лет.
— Трудный возраст. Переходный. А бывший муж тоже врач?
— Да. Знаете, вам пока не стоит так много разговаривать.
«Ну вот. Я ей уже надоел. Конечно, кому же интересно беседовать с подопытным кроликом?»
— Последний вопрос, — произнес он тихо и мрачно, — вы меня делали по какому-то определенному образцу или это была импровизация?
Она молча, еле заметно покачала головой и посмотрела на него так выразительно, что он вспомнил то, о чем не должен был забывать. Палата была оборудована не только подслушивающими устройствами, но и видеокамерой. Собственно, этого никто не скрывал. Черный блестящий глазок вполне открыто торчал из стены, аккурат напротив койки.
— Поздравляю, келлоидов у вас не будет, — сказала она громко и радостно.
— Что такое келлоиды?
— Выпуклые рубцы. Одна из главных бед пластической хирургии. От врача здесь ничего не зависит. Просто особенности организма…
Она стала объяснять ему нечто научно-медицинское. Он не слушал. От ее близости защекотало в груди. Сердце вспухло и тяжело, часто застучало.
— Вам пора выходить на воздух, — донесся до него ее низкий спокойный голос, — надо гулять, дышать. Сейчас уже тепло. Весна. Я поговорю с полковником.
— Полковник… полковник, — тягуче пробормотал Сергей, — знаете, как я устал от него? Наверное, больше, чем от всего прочего.
— Честно говоря, я тоже, — Юлия Николаевна вдруг стянула маску и широко, весело улыбнулась прямо в глазок видеокамеры.
Она оказалась еще красивее, чем он представлял себе. Тонкое правильное лицо, как на каком-нибудь старинном портрете.
«А может, это постарались ее коллеги? — ехидно подумал Сергей. — Если человек работает в пластической хирургии, конечно, ему сделают такое вот идеальное личико. Впрочем, я дурак. Просто она мне жутко нравится и я этого боюсь».
Юлия Николаевна между тем вытащила из кармана маленький мобильный телефон и набрала номер.
— Михаил Евгеньевич? Добрый день. Спасибо, все нормально. Будьте добры, распорядитесь, чтобы моего больного выводили на прогулки. Ему нужен свежий воздух. Да, именно пока он в повязке. Потом ему придется некоторое время прятаться от солнца. Спасибо. И вам того же. — Она убрала телефон и повернулась к Сергею. — Все в порядке. Если хотите, можете отправляться на прогулку прямо сейчас.
— А вы не составите мне компанию? — выпалил он.
— С удовольствием.
На улице у него закружилась голова. Словно почувствовав это, Юлия Николаевна взяла его под руку. Она была без шапочки и без халата, в легком светлом плаще. Ее короткие каштановые волосы блестели и трепетали на ветру.
День был теплый и пасмурный. Пахло мокрой землей. Они медленно шли по тропинке вдоль голых кустов сирени. Под ногами скрипел мокрый гравий.
— У вас есть семья? — спросила она внезапно, после долгого напряженного молчания.
— Нет.
— Что, ни жены, ни детей?
— Была мама. Теперь никого.
— Как же так получилось? Вам тридцать шесть лет…
— Я лопоухий.
— Это уже в прошлом, — она остановилась, достала из кармана плаща сигареты. Огонь никак не вспыхивал на ветру. Он взял у нее зажигалку, сложил шалашик из ладоней и дал ей прикурить.
— Ну да, конечно. В прошлом. Теперь я стал красавцем, впору сниматься в кино! Премного вам благодарен. Можно мне сигарету?
— Нельзя. Вы вышли дышать воздухом. И вообще вам сейчас не следует курить. При каждой затяжке происходит маленький спазм сосудов, кровь хуже циркулирует и, следовательно, все медленнее заживает.
— Да ладно вам, Юлия Николаевна. Во-первых, мне дела нет, как скоро я выйду отсюда. Не мои проблемы. А во-вторых, на мне все заживает как на собаке.
— Ну ладно. Если очень хочется, одну можно, — она протянула ему пачку, скажите, вы до сих пор меня не простили?
— Я? Вас? — Он бы засмеялся, но опять вместо смеха получилась икота. Она, в отличие от доктора Аванесова, не приняла эти утробные звуки за сдавленные рыдания и улыбнулась.
— Ничего, очень скоро вы сможете смеяться, как все нормальные люди. Правда, я не знаю, что смешного в моем вопросе.
— Неужели вам, Юлия Николаевна, есть дело до того, простил я вас или нет? Какая вам разница? Я ведь никто. Меня усыпили, как лабораторную крысу, ничего не объясняя, а потом, когда я проснулся с забинтованным лицом, стали плести невесть что. Они даже не потрудились придумать более или менее достоверную ложь.
Он говорил невнятно, но достаточно громко. Они не заметили, как приблизились к футбольной площадке. Там гоняли мяч несколько офицеров. Двое сидели, отдыхали и обернулись на его странный голос. Увидев мужчину с забинтованной головой и высокую женщину в светилом распахнутом плаще, поздоровались громко, вежливо и опять принялись следить за матчем.
— А что, полковник Райский вам до сих пор ничего не объяснил? — тихо спросила Юля.
— Я не видел его после операции ни разу. Ко мне приходили только Аванесов, Катя и вы. Он ломает меня. Я знаю. Это старый, проверенный прием.
— Да, наверное, — кивнула она, — ничто так не мучает, как неизвестность. Вам хотят внушить, что вы самому себе не принадлежите. Впрочем, вы человек военный и привыкли подчиняться приказу. Честно говоря, я не понимаю, зачем он это с вами делает. Можно было предупредить, объяснить. Никогда не чувствовала себя так гнусно…
— Ну и что же вам помешало отказаться от этой гнусности, доктор? Ведь вы человек штатский. Или я ошибаюсь?
— Вы не ошибаетесь, Сергей… Простите, как ваше отчество? — Она провела ладонью по влажным кустам, потом по лицу и посмотрела на него исподлобья.
— Можно без отчества, тем более у меня оно вряд ли теперь есть, — он отвел взгляд и пнул ногой гравий, — вы можете не отвечать на мой вопрос. Вам заплатили. Вы одна растите ребенка, и нужны деньги.
— Спасибо на добром слове, — усмехнулась она, — могу вам сказать, что заплатили мне не больше, чем я получила бы за операцию такого объема у себя в клинике. А вообще я зарабатываю достаточно, чтобы прокормить себя и своего ребенка.
— Ну ладно. Я же сказал, можете не отвечать. Извините.
Позади громко зашуршал гравий. Они оглянулись. К ним почти бегом приближалась медсестра Катя. Она разрумянилась, тяжело дышала.
