Ознакомительная версия.
– Нет, у нас с ним об этом и речи не шло, мы ему не открывались. Он просто был одинокий, жалкий, всеми брошенный старик, больной – я повторяю вам, мы беспокоились о нем чисто по-человечески. Мы помогали ему, чем могли. Он боялся умереть, и мы утешали его, говоря, что смерть – это не так страшно.
– Что смерть – это только начало? – спросил Страшилин.
– Нет, это тоже предрассудок, – сестра Римма вздохнула, – но и я, и сестра Пинна, и сестра Инна искренне хотели помочь Илье Ильичу, убрать из его сердца и мыслей тот животный страх перед тем, что скоро все равно предстоит покинуть этот свет. Не мы убили его.
– А кто? – спросила Катя. – У вас есть какие-то догадки? Подозрения?
– Я не знаю. И подозрений у меня нет никаких, – ответила сестра Римма. – Старик умер. И теперь все уже не суть важно – даже это ваше уголовное расследование.
Глава 44
Одноместный номер
Сестер Римму, Пинну и Инну отвезли в монастырь сотрудники ОВД, после того как Страшилин прочел протоколы допроса двух последних. Пинну и Инну допрашивали оперативники, и на вопрос: «Где вы находились вечером в день убийства?» – они вслед за своей патронессой послушно изменили показания – находились не в монастыре, нет, приехали в часовню для генеральной уборки.
Страшилин прочел оба протокола Кате и спрятал в папку, а папку в свой портфель. Время шагнуло далеко за полночь, когда они, наконец, покинули ОВД и направились в сторону санатория.
– Перебудим там сейчас всю их инвалидную команду, – хмыкнул Страшилин. – Надо еды какой-нибудь купить. Только вот где? Все уже закрыто.
– Ой не надо, – Катя отмахнулась, – с ног валюсь. Не до ужина.
– Целый день ничего не ели. И я с вами за компанию. Вот как – прямо горим на службе, о еде забываем. – Страшилин рулил, зорко оглядывая придорожные магазины. – Вон «24 часа». Подождите, я мигом.
Катя осталась в машине на обочине. Внезапно она поняла – это то самое место возле остановки автобуса, где она тогда столкнулась с той монахиней-анонимом. Вряд ли они узнают, кто она. Да, именно тут все и случилось. Вон вывеска «Зоотовары» на павильоне. Но сейчас кругом ни души, остановка пуста. И на шоссе – редкие машины, слепящие глаза огни фар…
Страшилин вернулся быстро с полными руками. Сгрузил на заднее сиденье нехитрую снедь – нарезки с колбасой и ветчиной, батон белого хлеба, коробку чая в пакетиках, две бутылки минералки. Никакого спиртного.
Они подъехали к воротам санатория в темноте – охрана уже погасила подсветку ворот и парка. Охранник сначала никак не мог взять в толк – кто такие. Потом куда-то позвонил по мобильному и открыл ворота, указал на аллею – вот по ней до конца, до гостевого дома.
Домик – маленький, двухэтажный – располагался в глубине парка вдали от санаторных корпусов. На крыльце в свете лампочки их встретила заспанная дежурная.
– Звонили насчет вас из полиции. Что ж, можем разместить, за плату, конечно. Только это… вас разве двое?
– Так точно, – ответил Страшилин.
– А у нас лишь один номер, одноместный, – дежурная повела их к лестнице на второй этаж.
Затем они прошли по сумрачному коридору, и дежурная открыла дверь.
Катя увидела двуспальную кровать.
– Вот, только эта комната свободная, – дежурная моргала спросонья.
– Ладно, – сказал Страшилин. – Катя, устраивайтесь. Я переночую в машине.
– Я вам раскладушку могу дать, – невинно предложила дежурная. – Тут в номере и душ, и туалет.
Катя прислонилась к косяку. Она дико пожалела, что не уехала в Москву, как он предлагал. А теперь… А что теперь?
– Несите раскладушку, – велела она.
Дежурная поплелась искать. Страшилин закрыл дверь, по своей вечной привычке подпер ее торсом.
Катя подошла к кровати. Забрала одну из подушек, потом взяла второе одеяло и протянула все это Страшилину. Он не взял. Она положила на кресло.
– Лучше в машине, – сказал он.
– Бросьте, Андрей Аркадьевич, мы взрослые люди. – Катя хотела показать: ей не до выяснений.
Да, ей не до выяснений вот этого самого.
Дежурная принесла раскладушку и чистую простыню. Страшилин забрал их и спросил, нет ли электрического чайника.
Катя подошла к окну и открыла форточку. Надо тут все проветрить. Страшилин звякал, возился с раскладушкой, молча сопел.
Катя думала о том, что… вот она в чужом городе, в чужом номере, далеко от дома и у нее с собой нет даже… да что там крема ночного для лица, у нее нет даже зубной щетки, полотенца, халата и ночной рубашки! Она ничего не ела весь день с самой этой ЦКБ, она узнала сегодня столько всего нового – странного, даже пугающего. Но что толку – она очень устала. Она устала до такой степени, что ей все равно.
Да, ей абсолютно все равно.
Не глядя на Страшилина, она направилась в ванную.
И тут осознала, что не сняла даже куртку! Она вернулась, сняла куртку, сняла пиджак своего брючного костюма, потом села на кровать и сняла ботинки-лоферы и гольфы. Чувствовала, что Страшилин смотрит на нее.
В брюках и водолазке, шлепая босиком по холодному полу, она наконец-то достигла ванной.
Огляделась – душевая кабина, полотенца есть, даже два, и мыло в мыльнице приготовлено. Но ни щетки, ни пасты.
Она уже стягивала водолазку через голову, как вдруг – стук в дверь.
– Андрей Аркадьевич, в чем дело?
– Чуть не забыл, – он просунул руку в щель. В руке тюбик с зубной пастой, наполовину выдавленный!
– Ой, надо же, – Катя забрала.
– Это я в комнате отдыха при дежурке свистнул перед отъездом, – покаялся Страшилин.
Катя включила горячую воду. Разделась и шагнула под душ. Как же хорошо. Как мало человеку надо, чтобы почувствовать себя счастливым и… полностью живым, да, живым.
Она грелась под душем минут десять, поворачиваясь то так, то так. Вода шумела, смывая все, как горячий дождь.
Затем она вытерлась полотенцем и снова оделась. Выходить в полотенце не решилась. Размышляла, что спать будет в трусиках и лифчике и… наверное, в водолазке тоже, снимет лишь брюки. Нет, водолазку тоже снимет, а то жарко. Но потом, когда свет погаснет. Или не надо гасить? Не надо, да… Она попросит оставить ночник на прикроватной тумбочке. Так правильно и хорошо.
Когда она наконец-то покинула душ – свое убежище, оказалось, что Страшилин уже разложил на маленьком столе купленную снедь и успел вскипятить электрический чайник, принесенный дежурной вместе с двумя керамическими чашками.
Он опустил в чашки чайные пакетики и сейчас заваривал их, стоя спиной к Кате, не смотрел, как она выходит из душа.
Он снял плащ и пиджак, снял галстук. Рукава белой сорочки засучил до локтей. Он делал бутерброды с ветчиной. К счастью, батон он взял нарезной, уже разделанный на ломтики.
Катя скромненько села на кровать. Босые ноги ее сразу замерзли после душа, потому что из-под двери, из коридора, дуло.
– Батареи у них тут греют неважно, – заметил Страшилин.
Он обернулся и…
Катя отметила – очки он тоже снял.
– Прошу к столу, – сказал он, – чем богаты.
Катя взяла бутерброд и кружку с чаем.
– Завтра вы с утра тут в администрации и на совещании? – спросила она.
– Да, придется. Языки начнут молоть вовсю. Уже начали. – Страшилин жевал бутерброд. – Я вам оставлю машину, вы отдыхайте часов до одиннадцати, даже до обеда тут. К обеду приедете в отдел и подождете меня, а потом мы с вами поедем в монастырь к игуменье Евсевии или где она там еще – в клинике, у врачей. Короче, найдем, где бы она ни пряталась.
– Вы не стали задерживать этих троих.
– У меня нет прямых доказательств причастности их к убийству Уфимцева, – ответил Страшилин. – Эти их художества в часовне – до сих пор не понятно, прямое или косвенное отношение все это имеет к делу, которое мы расследуем.
– Но вам казалось все это чрезвычайно важным сегодня утром.
– Это важно, – сказал Страшилин, – это очень важно, только…
Катя смотрела на него – вот он опять умолк, как и тогда. Пьет чай, думает о чем-то.
– Сестра Римма там, в часовне, упомянула о вашем отце, – сказала она.
– Мне сорок, нетрудно предположить, что я уже потерял своих родителей.
– Да, но у многих людей вашего возраста родители живы-здоровы.
– Моего возраста? – он усмехнулся. – Такой преклонный мой возраст?
– Нет, но… Я заметила, что у сестры Риммы своеобразная манера – она пытается наладить личный контакт и выбирает очень болезненные темы. Как с Гуляевым, так и с вами.
– Она же жрица смерти. Таковой себя воображает. – Страшилин еще подлил Кате кипятка из чайника. – Не нужно придавать этому значение.
– Чему?
– Тому, что она так себя ведет. Видимо, когда она подбирала себе единомышленников там, в монастыре, она не случайно выбрала этих двух – Инну и Пинну. Обеих смерть коснулась так, что они, по сути, получили глубокую душевную травму. Тот, кто травмирован, тот легко подчиняется. Это сестра Римма – Маргарита Полторак – смекнула и решила использовать. Этот же самый ход она пробует и с остальными.
Ознакомительная версия.
