Тем временем я, Александр и Агеева выписались из больницы и переехали в дом Алисы Юрьевны. Агеева продолжила оформление бумаг, а я усердно тренировалась, восстанавливая физическую форму. На душе было неспокойно из-за затянувшегося расследования. Глеб, даже парализованный и в тюремной больнице, представлял для жизни моего подопечного большую опасность. Один раз он уже возродился из мертвых, может, и теперь сумеет подняться на ноги, сбежать! Дни напролет я искала выход из создавшегося положения. Не пробираться же мне в больницу, чтобы придушить его подушкой? Впечатлительная Агеева поделилась со мной, что не может спать. Ей все время мерещится Глеб, проникающий в дом. Я пообещала, что смогу защитить ее и Александра, буду рядом с ними до самого отъезда за границу. Агеева предложила ехать с ними, сказала, что сможет хоть сейчас начать оформлять для меня визу, но я отказалась, объяснив свое поведение патриотизмом.
Одним солнечным субботним утром мне позвонил Земляной и предложил встретиться. Мы встретились в кафе, и он ни с того ни с сего завел разговор о ходе расследования.
— Я в курсе, — оборвала я его повествование, — держу, так сказать, руку на пульсе.
— Вчера я ткнул в морду этому уроду отчет генетической экспертизы, а он только рассмеялся. — Расстроенный Земляной залпом осушил кружку пива, выдохнул: — Представляете, Евгения Максимовна, он сказал, что на самом деле он — внебрачный сын Корноухова-старшего и сводный брат Глеба и Всеволода! Проверить ничего не удастся, так как Джумгалиев, личность которого себе взял Глеб, был одиноким, часто переезжал с места на место, работал где придется. В общем, был невидимкой при жизни. Ни друзей, ни любимой женщины — никого. Скорее всего, он уже давно мертв, а его документы и личность забрал себе Глеб.
— История печальная, но зачем вы это мне рассказываете? — поинтересовалась я в недоумении.
— Потому, что мне надо во что бы то ни стало расколоть этого Глеба-Рашида, вот только все мои методы не дали результата. Он просто кремень, — пожаловался Земляной, рукой провел по седеющим волосам и устало посмотрел на меня. — При хорошем адвокате он получит по минимуму за превышение пределов самообороны. Ну нет больше никаких доказательств! Ну, еще на оружии его отпечатки — это незаконное хранение. Могу поклясться, что через несколько лет Глеба выпустят за хорошее поведение.
— Говорите прямо, к чему вы клоните, — потребовала я.
— У меня, если честно, есть идея, как его расколоть, но для этого потребуется ваша помощь, — признался следователь. — Взамен вам не предъявят никаких обвинений, и вообще я приложу все силы, чтобы вы были ни при чем. Что, согласны?
— В зависимости от того, что за план, — уклончиво ответила я.
Заказав еще кружку пива и какой-то крабовый салат, Земляной не спеша изложил свою идею. Мне понравилось. Естественно, имелись недостатки, и совместно мы их устранили.
Кое-что добавили, отшлифовали шероховатости. Получившийся в результате план решал все мои проблемы.
— Вас не вздрючат за самодеятельность? — поинтересовалась я на прощанье у следователя.
— Меня вздрючат, если я не доведу это дело до конца, — ответил он, горько улыбаясь, — начальство уже заездило. Еще и Интерпол. Этого французишку собираются экстрадировать. Наши артачатся, но чутье подсказывает, что уступят. Здесь большая политика.
— Тогда встретимся без пятнадцати двенадцать, — мне надоело слушать его жалобы: будто у меня самой не жизнь, а сказка.
— Да, я все подготовлю, — кивнул он.
Когда я вернулась в особняк Агеевой, Алиса Юрьевна радостно сообщила, что закончила оформление документов на усыновление, а также пришли бумаги из Бразилии. Надо вылетать и вступать в права наследства.
— Если повезет, то я сегодня вечером решу вашу последнюю проблему, — решила я не оставаться в долгу.
— Что вы имеете в виду? — наморщила лоб Агеева.
— Глеб. Я разберусь с Глебом, — пояснила я.
— Убьете? — понизив голос, произнесла она.
— Я не киллер, — был мой ответ, — есть способы и получше.
В больничной палате царила полная темнота. Оснащенная прибором ночного видения, я прокралась к постели Глеба. Ни один звук не выдал моего присутствия, тем не менее бандит проснулся и истошно заорал. Быстро выдернув у него из-под головы подушку, я накрыла Глебу лицо и подержала так, пока он не потерял сознание. Потом я отбросила подушку в сторону, прошла к стене и включила половину освещения в палате. Он должен видеть мое лицо, когда очнется. Привязывая руки бандита к боковым перекладинам кровати, я осмотрелась. В палате имелись еще две койки, пустовавшие в данный момент, старый обшарпанный стол и больше ничего. Глеб закашлялся, дернулся. Я с безразличным выражением глянула на него, наполняя из пузырька шприц.
— Очухался? — мельком я заметила, как вытянулось его лицо.
— Ты! — воскликнул он в изумлении. — Как ты… — И вдруг во всю глотку завопил: — Охрана! Охрана! Убивают! Помогите!
— Благодаря моим стараниям они проснутся только под утро, так что можешь не утруждать свое горлышко, — посоветовала я спокойно. — А утром они проснутся, попьют кофе, а потом, обнаружив тебя окоченевшим, так удивленно скажут: «Вот, бля!»
— Как, как ты сюда проникла? — спросил с ужасом Глеб, прекратив бессмысленные попытки звать на помощь.
— Все объяснять долго, — бросила я, — скажу только, что один раз мне дали задание выкрасть заключенного из самой современной тюрьмы в мире, в Осаке. Так вот, я сделала это. И что ты думаешь, после такого я не смогу проникнуть в какую-то вшивую тюремную больницу? Обижаешь! — Подняв шприц так, чтобы ему хорошо было видно, я аккуратно выпустила из него воздух, бросив: — Не надо, чтобы ты загнулся раньше времени, хочу, чтобы ты помучился, как мучились другие, убитые тобой люди.
— Нет, ты что, не надо! — воскликнул Глеб. — Ты же видишь, я конченый человек, зачем тебе брать грех на душу? Пожалуйста, не надо!
— Извини, но я не могу оставить тебя в живых. Ты представляешь угрозу для моего клиента, — неумолимо сказала я, схватив его за руку. Он завозился, изворачиваясь. — Не дергайся, будет только хуже.
— Подожди, мы можем договориться! — заорал Глеб в панике. Его попытки вырваться только затягивали узлы.
— Это аконитин, страшный яд. Он используется в КГБ в различного вида «кололках». Ядовит настолько, что действует даже под водой, — медленно, смакуя каждое слово, проговорила я, — при введении внутрь действует на организм кошмарно. Сначала закипает кровь, потом отовсюду начинают вылезать внутренности, кровь свищет… — Говоря, я приблизила иглу к вене на его руке, второй рукой надежно фиксируя ее.
— Сто миллионов! — закричал Глеб в истерике. — Я дам тебе половину!
— Какие сто миллионов? — выразила я заинтересованность, остановилась, медля делать укол.
— Наследство Александра. Если поможешь его получить, я отдам тебе половину, — с жаром пообещал он.
— Ха-ха-ха, — с интонацией робота спокойно сказала я, готовая вот-вот всадить иголку.
— Подожди! Подожди! У меня у самого есть деньги. Не делай этого! — взмолился Глеб пуще прежнего. — Я заплачу!
— У тебя что, деньги с собой? — с недоверием спросила я и предупредила: — Учти, у меня большие запросы, и одним контейнером «из заднего прохода» тебе не обойтись.
— Нет, деньги в банке, — хрипло прошептал Глеб. — В камере хранения на вокзале пластиковая карточка. На ней двести тысяч. Это задаток. Остальные снимешь со счета. Уверен, ты сможешь.
— Продиктуй мне номер счета, номер ячейки, ну, все, что надо, короче, и останешься жив, — пообещала я, — если, конечно, ты не врешь. Иначе я вернусь и сделаю все в десять раз больнее.
— Нет, нет, я не вру, клянусь, — горячо заверил Глеб. Он продиктовал информацию, которую я требовала, и вздохнул с облегчением.
— Не расслабляйся, я все равно тебя убью, — жестоко огорчила я его. — То, что ты будешь жить, я немного приукрасила, имея в виду, что будет жить твой бессмертный дух, а тело отойдет земле.
— Ах ты, тварь, — прошипел Глеб, зеленый от ненависти, — чтоб ты сдохла!
— Сначала ты, — улыбнувшись, я вонзила иглу ему в руку.
— Подожди-и, — взвизгнул Глеб тоненько, — что мне еще сделать? Я все сделаю! Только не убивай!
— У меня есть с собой видеокамера, — сказала я, глядя ему в глаза, — если признаешься во всем перед ней, то будешь жить.
— Да, тогда я заживо буду гнить в тюрьме до конца дней! — воскликнул он с выражением безысходности на лице. — Уж лучше смерть!
— Ладно, — плавным нажатием я ввела препарат ему в вену.
— Ах ты, паскуда! — заревел Глеб, дергаясь. — Будь ты проклята! Проклята! — в дело пошел трехэтажный мат.
— Может, ощущение близкой смерти очистит тебе разум, не знаю, — вздохнула я, роясь в кармане черной легкой куртки на липучках. Наконец я нащупала пузырек и, вытащив его, продемонстрировала Глебу: — Прикинь, совершенно случайно у меня оказалось противоядие.
