Ознакомительная версия.
Граф Ростопчин по неведению полагал, что у нас полно свободного времени на розыск Изабель. А я по-прежнему не имел права раскрывать ему правды.
—Но мадам Арнье…
— Да бог с нею, с этой француженкой, — с досадой прервал меня генерал-губернатор. — Вчера! Что ты учинил вчера!
—Вчера?! — изумился я.
—Да, ты ведь проспал всю ночь. — Его голос вновь наполнился теплотою: — Я велел не тревожить тебя.
Перед мысленным взором появилась Жаклин. Вот она сидит спиною ко мне, играет с отцом в лото. Я говорю, что скоро вернусь, а она, не оборачиваясь, напоминает Мартемьянычу: «Папа, твой ход». Я вздохнул.
— Что же теперь вздыхать? — промолвил генерал-губернатор. — Из-за тебя в Москве едва не начались беспорядки!
— Беспорядки?! В Москве?! — переспросил я, раздосадованный, что Федор Васильевич по-своему растолковал мой вздох.
—Побоище на Мясницкой, — уточнил он. — В двух шагах отсюда! Ты хоть представляешь себе, во что все это могло бы вылиться?! Пьяные толпы пошли бы громить иностранные слободы, начались бы грабежи, мародерство! Пришлось бы вызывать войска, чтобы подавить беспорядки! Да лучшего подарка Наполеону ни один французский агент бы не сделал!
— И вы считаете меня виновником случившегося?! — возмутился я.
—Полковник Дурасов подоспел в тот момент, когда ты за каким-то чертом решил выпустить арестованных французов прямо в объятия пьяной черни! Ума не приложу, каким чудом он сумел усмирить толпу…
—И что же?! И за это спасибо сказать Дурасову?!
— Не понимаю, отчего ты зубоскалишь, — ответил граф Ростопчин. — Полковнику, между прочим, и самому здорово досталось! Там в буквальном смысле началась рукопашная схватка!
—Ваше сиятельство! Я присутствовал там, на Мясницкой, и об этой рукопашной знаю не со слов Дурасова…
—Ладно, милостивый государь мой, не будем спорить понапрасну. Я принял решение и предписываю вам покинуть Москву! Возвращайтесь в Санкт-Петербург.
Граф Ростопчин перешел на официальный тон, и я пожалел, что сразу же начал спорить с ним. Нужно было воспользоваться потеплением в отношениях и постараться объяснить все, как близкому человеку. Федор Васильевич верил Дурасову. А я, обиженный наветами полицеймейстера и угнетенный нечаянной виною перед супругой, уже не мог остановиться.
—Простите великодушно, ваше сиятельство, но я пребываю в Москве по поручению непосредственно государя императора!
—Его величество далеко отсюда, — сурово ответил генерал-губернатор, — и здесь продолжением его императорской власти являюсь я.
— Уже нет, — возразил я.
— Что значит — нет?! Вы соображаете, что говорите?! — он побагровел.
— Театр военных действий переместился на территорию Московской губернии, — сказал я. — В соответствии с «Учреждением для управления Большой действующей армией» вся полнота власти перешла к главнокомандующему. И я покину Москву только в том случае, если получу письменный приказ фельдмаршала Кутузова. Засим, честь имею.
И я вышел из кабинета генерал-губернатора.
В приемной я встретил Булгакова.
— Не знаю, с чего вы взяли, что генерал-губернатор зол, но настроения я ему не улучшил, — сказал я.
—Пройдемте ко мне, — предложил Александр Яковлевич. — У меня посетитель, и мы говорили о вас.
Полковник Парасейчук рассматривал бронзовую фигуру Меркурия, стоявшую на подоконнике. Когда мы вошли, он обернулся и, увидев меня, сухо улыбнулся:
—Вы оказались правы. Мужик из прислуги…
Тут Олег Николаевич умолк, а тактичный Булгаков окинул нас любопытным взглядом и, что-то такое взяв себе на заметку, промолвил:
—Господа, позвольте оставить вас на некоторое время. Мне нужно к губернатору. Мой кабинет в вашем распоряжении.
Он удалился. А я накинулся на полковника:
—Так что, что вы узнали?
—Вы были правы. Видите ли, вчера я обнаружил, что во время убийства слуги мадам Арнье в доме отсутствовал конюх Афанасий. И надо же такому случиться, что именно ему-то однажды и довелось со слугой мадам Арнье…
— What'syourpoint[42], Олег Николаевич! — не выдержал я. — Ближе к делу! Вы узнали адрес?
—Однажды Афанасий ездил с ее слугой в дом некоего Рыскина на Швивую горку…
—Вшивую? — переспросил я.
— Швивую, — поправил меня полковник. — Я уже был там.
—Туда! Немедленно! — вскрикнул я.
Не церемонясь, я схватил полковника за руку и потащил за собой. У выхода мы едва не столкнулись с Булгаковым, выходившим из приемной графа Ростопчина. Он кинулся за нами. Мы побежали вниз по левой лестнице, а он по правой.
— Граф, — крикнул он, — я имею распоряжение генерал-губернатора подготовить приказ относительно вас…
— Готовьте-готовьте! И оставьте его себе! Для коллекции! Вы же пишете историю канцелярии, — бросил я на ходу.
—Историю почты, — печальным голосом уточнил Булгаков.
—Вот и пошлете его по почте!
Последних ступеней мы достигли одновременно и вновь едва не столкнулись.
— Его сиятельство приказал вам покинуть Москву, — выпалил Булгаков.
—И покину! — ответил я. — Но не ранее самого его сиятельства!
И более не теряя времени я выбежал на улицу. У подъезда поджидала коляска, нанятая полковником Парасейчуком. Мы сели в экипаж, дремавший возница смешно взбрыкнул ногами и взялся за вожжи.
— На Швивую горку, голубчик, — велел Олег Николаевич.
—И вот что любопытно, — поведал по дороге полковник. — Этот Афанасий сказал, что там как-то всем не понравилось, что он притащился с ее слугой. И он еще, как он сам сказал, от греха подальше за ворота вышел, чтобы не смущать никого…
—She'sdone![43]— с удовольствием воскликнул я.
* * *От вида, открывшегося то ли с Швивой, то ли Вшивой горки, перехватило дух. Внизу блестели Москва-река и втекавшая в нее Яуза. А Кремль уже не возвышался над нами величественной крепостью, а плыл в синем воздухе, и казалось, можно рукою достать его башенки и играючи переставить с места на место.
—А вон там, говорят, окончила свои дни Салтычиха. — Олег Николаевич указал на пылавшие золотом купола Ивановского монастыря.
—Кто? — не понял я.
— Душегубица из Теплого Стана, — пояснил Парасейчук.
—Из Теплого Стана? Это вы к чему? — насторожился я.
—Да ни к чему, просто, видите ли, место примечательное, — сказал полковник.
—Видите ли ему, — буркнул я.
Ворота оказались открыты, и мы прошли во двор усадьбы. Навстречу нам попался юноша лет шестнадцати в ливрее, аккуратно подстриженный и вообще ухоженный. И я поневоле проникся симпатией к хозяину дома, полагая, что только уважительное отношение барина к слугам могло пробудить в самих слугах достоинство, проявляющееся в манерах и одежде.
— Любезный, здесь квартируется иностранная особа? — спросил я.
— Есть одна, француженка, кажется, — с изящным поклоном ответил юноша и с простодушным недоумением спросил: — Но отчего же вы спрашиваете? Сейчас ее нет…
— А где она? Еще ж ранние часы! — удивился Олег Николаевич.
— Вчера утром изволили уехать, с той поры и не возвращались, — сообщил лакей.
—Damn it! — выругался я.
Вновь я опоздал! С досадой припомнил я, как несколько минут назад самонадеянно восклицал «She'sdone!», отчего-то уверовав, что мадам Арнье сидит и ждет, когда я приду и арестую ее.
— А где она проживала? — спросил я юношу.
—Вот в этом флигеле, — указал он.
—Идемте, — скомандовал я.
— Я доложу о вас барину, — произнес ливрейный юноша, поклонился и с поспешностью отступил к главному дому.
Ознакомительная версия.
