Я свернул на широкую улицу направо. До Лизиной гостиницы езды было семь минут.
Машин на дороге почти не было. Чтобы выплеснуть адреналин и (отчасти) покрасоваться перед Лизой, я по-мальчишески разогнал свой «фолькс» километров до ста двадцати. Впереди замигал зеленый сигнал светофора. Я хотел было, по московской привычке, проскочить на желтый, но Лиза предостерегающе воскликнула: «Осторожней!» Я послушался ее и изо всех сил надавил на тормоз. Завизжали покрышки. Сила инерции бросила меня вперед. В багажнике с шумом попадали Лизины подарки – но «фолькс» как вкопанный замер на стоп-линии.
И в ту же самую секунду поперек нашему движению, слева направо, вихрем, на скорости километров сто сорок, пронесся «Порше». Машина пролетела рядом с капотом моего «фолькса». Я похолодел. Внутри все сжалась. Рев турбины «Порше» стал отдаляться по перпендикулярной улице, я посмотрел на Лизу, а она – на меня.
Все было ясно без слов. Если бы она не предостерегла меня и я бы помчался, как собирался, на желтый, мы бы неминуемо столкнулись с этим летящим автомобилем. Скорее всего «Порше» пропорол бы обшивку с моей стороны и ударил меня в бок. Может, я бы и спасся – кто знает! – но месяца три на больничной койке мне были бы гарантированы.
Загорелся зеленый. Я совсем не спеша тронул автомобиль с места и тихо проговорил:
– Спасибо тебе, Лиза.
Она, конечно же, и безо всяких объяснений прекрасно понимала, что случилось минуту назад, поэтому только и ответила, облегченно выдохнув:
– Всегда пожалуйста.
Вскоре мы подъехали к ее гостинице на Фаворитенштрассе.
Она протянула мне свою визитку.
Концерн «Стил-Оникс» Елизавета Кузьмина Отдел маркетинга Менеджер
Написала на ней от руки свой номер мобильника, электронный адрес и даже домашний адрес и телефон.
На листке, вырванном из блокнота, я записал свой здешний телефон и e-mail. Протянул ей.
– Я буду звонить и писать, – сказал я Лизе. – Еще надоем тебе письмами.
– Не надоешь.
– А потом приеду в Москву.
– Скорей бы.
– Будешь ждать?
– Еще как.
В этом скупом обмене репликами было больше любви, чем в любом пространном объяснении. Я наклонился к Лизе и поцеловал ее. Она ответила на поцелуй, а потом оттолкнула меня:
– Все. Мне пора.
Она открыла дверцу авто, погладила на прощанье меня по щеке, выскочила и, не оглядываясь, поспешила к входу в гостиницу. Перед вращающимися дверями оглянулась и напоследок помахала мне рукой.
Швейцар поприветствовал ее поклоном и каким-то комплиментом. Еще миг – и она исчезла в холле.
Я вздохнул и нажал на газ.
Часы на приборной панели показывали пять минут первого ночи.
И снова: самолет, последняя воздушная яма, стук шасси о бетонку… и пьяненький после полета финансовый директор радостно восклицает:
– Вот мы и дома! Ух, хорошо-то как!..
– Вам не понравилось в Вене? – удивилась Лиза.
– В гостях – хорошо. Дома – лучше, – лаконично ответил собеседник.
Лиза несогласно пожала плечами. Это здесь-то лучше?! Пока самолет снижался, она краем глаза видела: Москва окутана облаком смога, Ленинградка стоит в безнадежной пробке, и солнце светит еле-еле, хотя в Вене оно шпарит уже вовсю, по-весеннему.
«Надо было плюнуть на все и остаться, – вдруг подумала она. – Остаться в Вене – навсегда».
«Какая чушь! – тут же возразил голос разума. – Евриков кот наплакал, виза истекает сегодня, да и вообще: кому я там нужна, в Вене?»
«Ты прав, разум , – вздохнула Лиза. – Только тебе не понять, что иногда, особенно в самые важные моменты жизни, нужно, не раздумывая, прислушаться к зову сердца» .
А сердце подсказывало: Вена – ее город. И Женя Боголюбов – ее судьба.
«Но тогда не надо киснуть, – утешила себя Лиза. – Раз судьба – значит, все у нас сложится!»
Непонятно только, как сложится. Ведь в жизни Евгения тоже, похоже, не все просто. Его доходы – впечатляющие, но нестабильные. И, главное, он НЕ ПРЕДЛАГАЛ ей остаться. Пока не предлагал.
«Что ж. Буду оптимисткой. Не предлагал – так предложит, – успокоила себя Лиза. – А пока надо взять себя в руки и делать вид, что ничего не произошло. И никому ничего не рассказывать. Даже бабуле».
Раздавать подарки всегда приятно. А уж радовать бабушку, которая даже от пирожка из «Макдоналдса» счастлива, – и вовсе огромное удовольствие.
Крошечная фарфоровая кроватка, которую Лиза купила для бабушки, могла быть сделана только в буржуазной Вене. На миниатюрной подушке надпись: «Gute Nacht», на спинках – уютные бюргерские цветочки. А снимешь одеяльце – обнаруживается полость для колец-сережек.
– Какая изящная вещица, – растрогалась бабушка. – Спасибо тебе, Лизонька!
– Будет теперь, где драгоценности хранить. – Лиза торжественно водрузила кроватку на почетное место у зеркала.
Бабушка с внучкой с улыбкой переглянулись. Драгоценностей у обеих не было: пара золотых цепочек да темное от времени колечко
с фианитом не в счет.
– У меня, наверное, уже вряд ли, а у тебя – бриллианты еще будут! – утешила Лизу бабушка.
– Да ну их, эти стекляшки! – отмахнулась внучка. – Нужны они мне сто лет!
– Бриллианты всем женщинам нужны, – серьезно ответила бабушка.
Странное заявление для человека, который всю жизнь прожил при социализме.
– Но все равно пока драгоценностей не предвидится! А подо что нам эту кроватку сейчас приспособить? – И Лиза принялась фантазировать: – Давай, мы тут будем валерьянку от Пирата прятать!
Пират – хоть и кот, а по-человечески вполне понимает – при слове «валерьянка» немедленно насторожился. Тут же спрыгнул с дивана, подбежал к Лизе, уставился на нее умильным взглядом.
– Лиза! И думать не смей! – тут же испугалась бабуля. – Он как валерьянку учует – сразу же шкатулочку разобьет!
– Мы-ыр… – искательно заканючил Пират. На заспанной морде читалась обида: слово «валерьянка» уже два раза произнесли, а не дают!
– Да ладно, шучу я, шучу, – успокоила бабушку Лиза. А на Пирата цыкнула: – А ну, брысь отсюда, алкаш несчастный!
Кот разочарованно ретировался.
– Может, будем класть сюда пуговицы? – Бабушка снова взяла в руки изящную кроватку-шкатулку.
– Пуговицы? Как пошло! – скривилась Лиза. – И потом: у тебя пуговиц – целая коробка, они здесь сроду не поместятся.
– Ну, тогда… – старушку явно забавляла их игра, – тут будут лежать любовные записки! От твоих кавалеров!
– А то ты не знаешь, что у меня сейчас никого… – начала Лиза и осеклась.
Нет смысла врать бабушке. Она хоть и не ведьма, но Лизу чувствует , будто у нее в голове – настроенный на внучку сканер. Еще с детства из-за этого сложности возникали: конфет шоколадных из тайника не потаскаешь, двойку в дневнике не затрешь…
– Да все я понимаю, – вдруг сказала старушка. – Вы только что познакомились, и ты его едва знаешь, и ничего еще не решила, и волнуешься…
Ну, и зачем ходить к колдунам, если у нее есть бабушка? Только она на сей раз угадала не все: хотя Лиза и знает Женю едва-едва – только уже решила: он – это навсегда.
Но, заяви она такое, придется не кота – бабулю валерьянкой отпаивать. И потому Лиза небрежно спросила:
– Слушай, бабуль, мне просто интересно – а как ты догадалась?
– Потому что глаза у тебя сияют, внученька, – ласково сказала та. – И румянец на щечках… – Озорно подмигнула и добавила: – И покупки делаешь – точно по Фрейду.
На старости лет бабуля увлеклась фрейдизмом: наверстывала упущенное при социализме, штудировала труды отца психоанализа.
– При чем здесь Фрейд? – не поняла Лиза.
Бабушка лукаво кивнула на фарфоровую кроватку:
– А почему же в форме постельки?
– А вот и неправда! – воскликнула Лиза. И без зазрения совести соврала: – Я эту шкатулку еще раньше купила. Еще до того, как с ним познакомилась!
Сказала и подумала: «А ведь раньше я бабушке никогда не врала . Только недоговаривала . А теперь обманываю – и не краснею. Эх, Женька, Женечка, что же ты со мной делаешь?!»
На работу Лиза ехала без малейшей радости. Вот тоска – жить так, как она живет! Все вокруг такое убогое… Подъезд – грязный, улицы – в серых лужах (интересно, а куда деваются лужи в Вене?!). От трясучей маршрутки тошнит, от крикливых пенсионеров на автобусной остановке начинается мигрень. И «Стил-Оникс» – такой простенький в сравнении с офисом австрияков… А еще увидишь кислую физиономию Дроздовой, так и вовсе: хоть топись.
Но стол Дроздовой оказался пуст.
– Аденовирус у нее, – доложили практикантки.
