И снова вжал в стену кнопку звонка.
* * *
Когда раздался стук по трубе, на это не обратили внимания. Веселье было в разгаре. Державшиеся до того бандиты накатили по одной сначала с Натальей. Или лучше так: с Натальей сначала по одной. Ибо и пяти минут не прошло, как ей уже снова налили. Ну, и себе.
Нет, сказать, что они опьянели, было нельзя. К сожалению. Но подобрели определенно. И хоть усадили за стол ее так, чтобы она не могла проскочить к двери мимо здорового Валька, но привязать-пристегнуть уже не грозились. И подвоха, видимо, не опасались.
Впрочем, Наталья имела достаточно опыта с мужчинами, чтобы с большой долей вероятности предполагать, какие там мысли бродят сейчас в этих мозгах. Плохие мысли там бродят. Опасные. Для нее. И если Серебряков не появится или появится не вовремя, у нее будет повод пожалеть себя.
Она вспомнила, как когда-то одна из коллег, бывшая педагогиня, рассказывала ей неприятную историю. Настолько неприятную, что, несмотря на легкомысленный тон поначалу, в конце концов разрыдалась — а дело было на какой-то вечеринке, — и Наталье пришлось долго приводить ее в порядок в ванной комнате.
Молодая дурочка, та на студенческой практике в южном лагере начала легкий флирт с местными «гусарами». Никого ни к чему не обязывающий. Да и кавалеры, несмотря на не всегда правильный русский язык, казались не дикими, даже учились в каком-то вузе. И однажды очередное точение лясов закончилось приглашением на местную свадьбу какого-то друга местного друга. Ничего не подозревая, они с подружкой, такой же дурочкой, поехали в гости, в горное селение, и испытали там неожиданное и внезапное превращение: из уважаемых подруг в личных домашних животных своих ухажеров, которые и вытворяли с ними все, что угодно было горячей горской душе, включая передаривание друзьям.
И девчонки подчинялись. Ибо первоначальная робкая попытка непослушания была пресечена очень болезненно. Причем все происходило на глазах у местных женщин, которые не то что не высказывали сочувствия, но относились к несчастным глупеньким доверчивым русским, как к какой-то швали. Как к собакам приблудным.
В общем, повезло, уже успокоившись, вздыхала подруга. Дальше — в рабыни — в горы не продали. Поизгалявшись, поизломав, кавалеры отвезли их обратно в лагерь. Чуть ли не с прибаутками и обещаниями снова зайти. Предупредили, правда, чтобы язык держали за зубами. Не то их точно в горы продадут, даже называли, в какое именно место. Плохое то было место.
Наталью передернуло — уж слишком похожей могла обернуться и ее история. Если Серебряков… Ну а пока она, как могла, тянула время.
Она, пожалуй, даже станцует с ними. Нет, не стриптиз, конечно. Так, нормальный танец. В паре. Но она хочет убедиться, что проигрыш ее был честным. «А то знаю я вас, — помахала она точеным ноготком перед лицом главаря. — Поддаетесь друг другу, лишь бы девушку раздеть».
Она знала, что играет с огнем, но играла — другого выхода просто не было. Она как будто катилась на серфдоске по склону волны. Когда надо держать равновесие и чутко чувствовать грань, предел, после которого на нее обрушится пенный водоворот павшего гребня, после которого никакое искусство не поможет удержать это самое равновесие. И тогда волна захлестнет. Вот только здесь она будет куда более жестока, нежели та, калифорнийская, где Наталья когда-то попробовала на вкус это ни с чем не сравнимое искусство. Впрочем, нет, сравнимое. С искусством управления мужчинами. Вот такими, к примеру, звероподобными, играя с которыми скользишь, как на доске, не давая грозному гребню яростно подмять тебя…
Стук в пол Наталья услышала, когда танцевала с главарем. Надо отдать должное — рук он пока не распускал. Она остановилась.
— Стучат, — сделала большие глаза.
Четвертый бандит, кличка которого так ни разу и не прозвучала, прикрутил звук. Стук шел снизу.
— Соседи, мать их, — определил причину Корень. — Нам тоже раньше стучали. Пока не поговорил с ними слегонца. Теперь тихие…
Парни загыгыкали довольно. По виду Корня было понятно, какими «аргументами» убедил он ближних своих…
— Может, прервемся пока? — не без надежды предложила Наталья.
— Ну-ну! — воскликнул Валек. — Только веселье начинается. Музыку потише сделаем…
— И вы, пацаны, каблуками не стучите, — добавил главный. — Давай, девка, пляшем дальше!
— Я есть хочу, — надула губки Наталья. И где этот Серебряков, в конце концов? Сколько времени уже прошло после ее звонка! Да и ладно, решила она с внезапным ожесточением. Поиграю еще с фауной…
Звонок в дверь — даже по звуку ощущалось, какой он злой был, — раздался как раз, когда Корень усаживал ее к себе на колени.
Бригадир сразу выключил звук. «Тихо!» — прошипел он, смахивая Наталью в сторону.
— Бочка, поди, позырь, кто там, — приказал он. — Если что не так, тихо сюда. Отстегиваем ту биксу и на прорыв. А вы все приготовились. Ты тоже, — обратился он персонально к Наталье.
— Да по ходу соседи, — оптимистично ответил Бочка. — Вона как нервно звонят.
— Ну вот и глянь! — рявкнул — впрочем, вполголоса — Корень. — Ежели соседи, разберись по-тихому. Денег дай там…
Через полминуты Бочка вернулся.
— В натуре сосед. В халате, — доложил он, повеселев. — Бухой, по ходу. Лается, хуже тебя…
— Ну так успокой его! — разозлился старший. — Только тихо, без лажи. Денег ему дай, пусть отвянет. Вот тебе штука…
Еще через пару секунд от дверей донеслась перебранка. Потом щелкнул замок…
* * *
Виктор давил на звонок, пока за дверью снова не послышался голос. Хозяин его был настроен миролюбиво:
— Все, все уже, мужик! Прикрутили музыку, больше не будем…
— Кого ты мужиком назвал, чурка ты гнилая! — взревел Серебряков. — Ты кого так назвал, петух ты обтерханный! Да я пайку хавал, когда тебе еще в малолетке всей хатой вдували!
Как выгодно иногда, что за плечами твоими служба в ВВ! Пусть и не конвойником-охранником, а в элите, в боевых частях. Но лексика подопечных и там широко ходит.
По ту сторону двери, похоже, были несколько удивлены. По крайней мере, паузу для переваривания информации взяли заметную.
— Открывай, козел, ты мне ща за мужика ответишь! — продолжал распоясываться Виктор. Он уже чуточку и сам поверил в свой образ полупьяного бывшего зэка, раздраженного постоянным шумом наверху.
Для бандита с той стороны получалось, видимо, тоже убедительно.
— Ладно, братан, — пробубнили из-за двери. — Погоди, решим вопрос. Не хотел я… — клацнул замок двери. — Я тебе денег…
Договорить покладистый нарушитель тишины не успел. Серебряков рванул дверь на себя — только бы ручка не вылетела! — тут же толкнул вперед — почувствовал, как она ударила в нечто мягкое, — и снова на себя, со всей возможной резкостью.
Бандит, правда, не вылетел на лестницу, как предрекал Тихон. Дверь отпустил, но пребывал на пороге в явной растерянности. Каковое состояние Виктор и прервал без всякого милосердия, прыгнув прямо от двери, используя ее как опору, и пробивая бандиту в грудь сразу двумя ногами.
Жаль, что туфли — не собровские берцы. Но мало оппоненту не показалось: с утробным всхлипом он впечатался в ребро тумбочки у противоположной стены коридора. И бескостой куклой осел на пол.
«Если пробил грудину — каюк ему», — без всякого сожаления отстраненно подумал Виктор.
Где Настя? — это сейчас было важнее всего.
Но его уже отпихнули в сторону, и квартира наполнилась грохотом тяжелых ботинок, криками «Лежать!» и звуками ударов чего-то жесткого по чему-то мягкому. Как правило, погружение приклада в область печени ощущается очень болезненно. Что и подтверждали стоны и мат из кухни.
Но Серебрякова это уже не занимало. Через проем двери в комнате он увидел свою Настю. А она смотрела на него, быстро, но глубоко дышащего, по пояс голого, с лицом, на котором быстро сменяли друг друга выражения беспокойства, облегчения, радости…
И она потянулась к нему… А он бросился к ней.
Собственно, так та история и завершилась. Я имею в виду настоящую, главную историю. Историю ошибки. Семейного разлада, едва не закончившегося семейным распадом. Виктор и Настя еще имели серьезный разговор. Может, и не один. Но я присутствовал при одном.
Нет, это не был, как называется, «разбор полетов». Или был — но не в традиционном понимании этого оборота речи. Наоборот, по моей просьбе клиенты вспоминали эпизоды, когда, несмотря на обстоятельства, несмотря на собственные ошибки, несмотря на вполне закономерную ревизию чувств, — когда через все это проходила, прорывалась, проявлялась их любовь друг к другу. Стремление… Верность.
Да, именно верность! Ведь когда оказывается — должно было, и оказалось, — что Виктор не совершил… почти не совершил супружеской измены. А был частично загипнотизирован. Опутан. Подавлен чарами чужой женщины…
