Ознакомительная версия.
Забравшись в кресло, Катя помассировала виски.
«Картинка» по-прежнему не появлялась.
Эти странные видения, похоже, действительно невозможно контролировать. Но вот если бы из этого правила было исключение! Одно-единственное!
Просто узнать, только бы узнать, чем теперь занимается Игорь…
«Изображения» нет. А тревога все возрастает. И кажется: очень много надо сказать друг другу. Объяснить, выслушать. Потому что если этого не произойдет, то жизнь будет тусклой, пыльной и серой.
– Как я себя вела! – пробормотала она и почувствовала: краснеет, щеки горят от стыда. – Я выглядела полной идиоткой! Но, когда Игорю позвонила какая-то клиентка, я словно с ума сошла. Я была готова рыдать, вцепиться в него. Не отпускать. Он все равно ушел. Работа есть работа. Сказал: эта женщина все время пытается покончить с собой. И в спецучреждение ее надолго не помещают. Подлечат, а она по новой: вены, таблетки, или угрожает из окна выброситься. Похоже, есть работа и похуже, чем у меня. Но откуда же это волнение неимоверное?…
Тревога становилась все изобретательнее. Дрель боли ввинчивается в висок.
Встряхнуть все тело дрожью.
Тяжелейшим молотком – по суставам, всем без исключения.
«Да что это со мной? – испугалась Катя. – Надо дойти до холодильника, взять таблетку. Только тело не слушается. Похоже, меня ломает, как наркоманку…»
И вот после этой мысли – нахлынуло.
Наркоманка, девочка-подросток. Она сидит на лавочке возле подъезда. Дом – хрущевка, серая старость, мрачная бедность.
И – это же Игорь, Игорь! – торопится в непривлекательное замызганное здание.
– Какой зайчик, – мечтательно комментирует внешность Игоря девчонка. – Если бы не кололась, замуж бы за такого вышла. А теперь уже все, не соскочить.
Кто сказал: красота – подарок?
Это крест, на котором распинают не получившие…
В подъезде – прохладно и сумрачно. По истертым ступенькам Игорь поднимается недолго. Он распахивает обшарпанную дверь и застывает на пороге. Большие глаза становятся от ужаса огромными.
Снова на полу ничком лежит смерть. Крови нет. Но все равно ясно – и жизни тоже в этом теле больше нет.
Почему-то Игорь заскакивает внутрь, прячется за дверь. И лишь потом выбегает из квартиры и скатывается вниз по лестнице.
– Какой красавчик. – Девчонка опять провожает его раздевающим взглядом. – А ведь я нашла бы себе такого, обязательно. Только сейчас уже поздно, героин шансов не оставляет.
Кажется, наркоманка дремлет. Потом мужчина в милицейской форме встряхивает ее за плечо – и, потерев глаза, размазав тушь черными кругами, девчонка бросается наутек…
Ну вот, теперь к «изображению» добавляется запах. Его запах, аромат свежей, с едва уловимой сладкой ноткой, туалетной воды. А еще Игорь пахнет летними оранжевыми закатами и поцелуями в теплом море.
– Глупенькая моя девочка, ты чего дверь не закрываешь? Катя, Катенька… Слушай, а у тебя лоб влажный и горячий.
Если это продолжается видение, то оно замечательно. У него голос Игоря. И его ладони. Погладив колени, они скользят вверх по бедрам, забираются под платье. Как приятно. И его трогать – тоже приятно. Почему-то все время хочется к нему прикасаться. Оказывается, иногда мужское тело становится наркотиком. Одна инъекция – и уже не остановиться…
– Кать, знаешь, а я тебя люблю давно.
От таких заявлений и с кресла можно свалиться. Впрочем, там, внизу, Игорь, наверное, присел на корточки. Хочется надеяться, не даст упасть, поймает.
– Ну, если пошла такая пьянка… Можно сказать, что и я тебя люблю. Уже целых полдня.
– Не ерничай. Я люблю тебя дольше. Я – дольше…
Ого! Этот сон хорошо целуется. Только глаза все не открываются, словно налились свинцом. И голова кружится. Простуда, что ли? Не надо было стоять в легкой пижаме у отрытого окна. На улице еще прохладно, лето все не может как следует разгореться.
Увы, ливень поцелуев заканчивается. Последние капли, легкие касания. Пустота.
– Я тебя люблю давно-давно. Мы уже встречались, ты помнишь? В университете. Ты стояла с сигаретой. А я поднимался по лестнице и упал.
Пусть это всегда будет – его руки, губы, голос. Просто все это – рядом. Надо же, как приятно – обычные объятия. В них необычно тепло. От нежности хочется расплакаться – вот же нелепое желание.
– Кать, а еще у тебя волосы были до пояса. Длиннющие. Вхожу на факультет и вижу – стоит такая русалка с сигаретой… Ты помнишь?
Как много можно сделать, не открывая глаз. Соскользнуть с кресла на пол. Расстегнуть его рубашку, пробраться ладошкой к животу – плоскому, твердому, нежному. Теплая кожа, чувствуются мышцы, и пальцам чуть щекотно от волосков.
– Кать, послушай…
– Мы будем болтать или целоваться? Да, я курила. Но только на первом курсе! Наконец-то… А… еще ниже можно? У меня грудь есть, соски, и еще там много всякого-разного…
Опять он не понимает прямых намеков? Его что, всегда насиловать надо?! Впрочем, голос Игоря – тоже удовольствие, нежная ласка.
– Ничего ты не помнишь. Я так шлепнулся, когда тебя увидел. У меня шрам на ноге остался. И дырка в сердце. А потом я думал, все прошло. Когда ты на меня в больнице набросилась.
Картинки меняются быстро, как в калейдоскопе. Картинки-щелчки.
Упавший парень? Факультет психологии? Столовая, лестница?!
А ведь точно – все так и было. Тогда почему-то невыносимо сильно захотелось совершить странный поступок: войти вдруг в корпус, где не учится никто из знакомых. Но зачем, с какой целью? Бесполезные вопросы, напрасные попытки остановиться. Как волной внутрь занесло. Корпус и корпус. Что делать – непонятно. Прямо по курсу – столовая. Стакан компота – теплый, сладкий, противный. Площадка-курилка – сигаретой можно подымить.
Щелчки, щелчки.
Стриженая макушка, ступеньки. Потом – из-за чьей-то фигуры – видна лишь рука, потирающая ушибленную коленку. Оказывается, Игорь.
Извиняйте, судьба, четче надо действовать!
Калейдоскоп все не останавливается.
Теперь понятно: надо было подняться этажом выше, там расписание, и тогда были бы его пушистые ресницы, и упавший к ногам конспект, и встретившиеся взгляды.
Сколько времени-то потеряно… Или – все, что ни делается, – к лучшему? Или – твое от тебя все равно никуда не уйдет?
Да ну их, эти вопросы!
– Игорь, у вас на факультете доска с расписанием была на третьем этаже?
– Да. Если ты крутила роман с кем-то из наших, не говори мне ничего, хорошо?
Романа не случилось. Тогда. А вот теперь – уже, кажется, без вариантов.
– Хватит трепаться. Целуй меня!
– Ты не понимаешь. Я пятнадцать лет тебя хотел.
– Бедный… А почему в больнице выпендривался? А сейчас… Ты это, будь или не будь. Я же не железная, чтобы меня просто так трогать за всяческие эрогенные зоны.
Он доиграется! Дождется! Уже давно была бы вторая серия эротической картины «Совращение строптивого». Если бы не эта дикая головная боль…
– Катя, мне поговорить с тобой надо. Похоже, Арина человека убила. Я перепугался, что это подстава, и удрал. И потом, мне с тобой надо было переговорить. Объяснить, что могут быть проблемы. Все-таки я слишком долго тебя ждал и искал, чтобы исчезнуть без объяснений… Там, кажется, уже менты были. И девчонка возле подъезда. Так таращилась, наверное, узнает? Меня скоро поймают? Ты же в таких вопросах разбираешься.
Глаза мгновенно открылись, голова перестала болеть.
Катя изумленно уставилась на бледного расстроенного Игоря. Она собиралась задать тысячу вопросов.
Какая Арина? Что значит – убила? При чем тут подстава? Удрал – откуда?
Но только ничего она спросить не успела. В квартиру ворвался наряд милиции, на запястьях Игоря щелкнули наручники. От растерянности она даже забыла потребовать разъяснений. Все произошло очень стремительно, буквально за несколько секунд…
* * *
– В чем не виноват Игорь? В чем?
Лика подскочила к Ольге, присела на корточки и снова повторила:
– В чем не виноват Костенко?
Ольга молчала. А вот ее взгляд – говорил, и ни одной цензурной фразы в этом мысленном монологе явно не присутствовало.
– Я хочу извиниться, – с трудом пробормотала Вронская. И пылко добавила: – Но вы сами виноваты! Тоже мне, придумали, досками размахивать! Ой, подождите, подождите, – увидев, что Ольга приподнимается, заволновалась Вронская. – Может, вам даже лучше пока не вставать! Вдруг вы головой ударились и вам нельзя шевелиться?! Я вызвала «Скорую». Не волнуйтесь, с минуты на минуту вас осмотрит врач.
Из глаз Ольги хлынули слезы.
– Вы меня так напугали… Который час теперь? Игорь скоро придет, обеда нет. Обеда нет. Что, яичницей мужа кормить, что ли?…
Она отвернулась к стене, сжалась в комок. Изумленно наблюдая за вздрагивающими в искреннем горе плечами, Лика размышляла о месте обеда в системе ценностей.
Ольгу не заботит, что у нее могут быть проблемы со здоровьем. Что журналистку пыталась побить – ей тоже не стыдно. А вот котлет милому не нажарила – ой, беда, беда.
Ознакомительная версия.
