Ознакомительная версия.
Никто признаков особенной растерянности не выказывал. Просто ругались себе люди и ругались. Если учесть, что никто из них, исключая Подла и Грязнера, друг к другу страстной любовию не пылал, то чему было удивляться?
Наверху не спал бедный Никитич, который все время расхаживал по комнате, сжимая кулаки. С моего места его было очень неплохо видно – правда, только нижнюю часть. Верхняя была от меня скрыта.
«Интересно, он-то знает, что Таня жива и здорова? Или его забыли посвятить?»
Оставалось так же непонятным, где пребывает Виктор. По шевелению в кустах я быстро определила местонахождение Пенса и Ларикова. А так везде было тихо, как в могилке. Или наш «соратник» умеет оставаться невидимкой?
– А чего ты так психуешь? – услышала я голос Варлаамова. – Ты-то теперь будешь главной. Может быть, ты и писала всю эту смурь, а, Ладочка?
Он произнес это громко и безразлично. Как бы обращаясь в никуда. Его лица я не видела – он сидел вполоборота к окну, но совсем от него близко. Только руку с дымящейся сигаретой.
– У тебя было поводов не меньше, – огрызнулась Лада.
– А я и не отказываюсь, – передернул Варлаамов плечом. – Может быть, это я и писал. И думайте, что хотите. Поскольку, если честно говорить, мне на ваше мнение наплевать. А милиция, похоже, не приедет. Зря дожидаетесь с таким нетерпением. И никого, к сожалению, сегодня не посадят.
– Почему это?
Они развернулись к нему все и теперь застыли, разглядывая его кто с надеждой, кто с недоверием.
– Я так думаю, – ответил он, совершенно спокойно поднимаясь и надевая пиджак. – Поэтому я уж лучше пойду домой. Надо будет – вызовут повесткой… Там вот и будем «колоться», кто чего писал.
– Подождите, подождите, с чего это у вас, Илья, такое убеждение?
Грязнер не сводил с него глаз, полных немого возмущения. Ах, ну как же! Все так покорно сидят и ждут, а этот собирается уйти!
– Это не убеждение, – усмехнулся Варлаамов. – Впрочем, вы можете продолжать сидеть тут до «пришествия» милиции. Я лучше побуду это время дома…
В принципе я была ему даже благодарна. Больше всего мне надоело торчать на этой весьма ненадежной ветке яблони и мерзнуть. Тем более что, вопреки надеждам Ларчика, никто и не собирался так запросто раскалываться.
– Так что я пошел, чего и вам желаю.
Он вышел, насвистывая, и остановился прямо под моим деревцем.
Я замерла.
Он поднял голову и пробормотал, ни к кому не обращаясь:
– Вот так вот, девочка моя! Теперь ты и сама видишь, какой тут гадюшник!
И, небрежно взмахнув рукой, отправился дальше.
«Интересненько, – подумала я. – Кого это он имел в виду? Меня или Таню? Черт его разберет, этого Варлаамова!»
Глава 8
День больших открытий
– Саша! Просыпайся…
Я еще носилась по ночному саду, прижимая к себе отвратительную куклу, и почему-то мне казалось, что все это происходит на самом деле, но оказывается, все это происходило во сне. Может быть, и вчерашний светский раут тоже был во сне, с надеждой подумала я, открывая глаза.
Мама стояла передо мной, из плоти и крови, не призрак какой-то зловредный. На столике лежал том Вийона, а из кухонного приемника неслась «нетленка» про Любочку в синенькой юбочке.
– Сейчас, – потянулась я.
– Ты опаздываешь, – строго сказала мама.
– Ну и что теперь? – поинтересовалась я. – Я каждый день опаздываю с работы, можно один денечек опоздать на работу…
– Тоже мне, работа, – презрительно фыркнула мама. – Весь день торчала в салоне, потом поздно вечером явилась домой, пропахшая дорогими духами и вином, ничего не сказала, только сообщила, что надо бы над всем подумать, плюхнулась в кровать и тут же глубоко «задумалась» на всю ночь!
– А я думаю во сне, – безмятежно улыбнулась я.
– Господи, какая противная девочка! – возмутилась мама. – Ума не приложу, в кого ты такая!
– Ма, ну какая дочь могла вырасти у женщины, распевающей по утрам шедевры «Ляписа-Трубецкого»? – спросила я.
– Какого Ляписа? – недоуменно вытаращилась на меня мама. – И при чем тут Трубецкой? Ты еще корнета Оболенского сюда приплети…
– Скорее уж поручика Ржевского, – хмыкнула я. – Кто вчера распевал во все горло «Мне ль с моей красотой бояться одиночества»?
Я поднялась с кровати.
– Ладно уж, безжалостная мать, – проворчала я. – Пойду я на эту дурацкую работу, распутывать тот ужасный клубок, который умудрился напутать Лариков! Хотя я бы предпочла оставить его наедине с созданной проблемой. Пусть себе продолжает играть в Перри Мейсона! А я бы посмотрела на него. Но это все бесплодные мечтания. У нас четкое разделение труда – Лариков запутывает, Александра Сергеевна распутывает…
Я вышла на кухню.
– Завтракать, конечно, не будешь? – спросила мама.
Я вздохнула.
– Нет, не буду, – согласилась я. – Лучше я немного попозже объем Ларикова. После вчерашнего надо же ему нанести вред, так хоть этот!
– Сашка! Нельзя так плохо относиться к собственному начальнику!
Я уже оделась и стояла на выходе. Обернувшись, я улыбнулась, послала мамочке воздушный поцелуй и сказала:
– Да что ты, ма! Я его обожаю! Честное слово!
* * *
Пока я шла к своему «обожаемому» начальнику, моя голова трещала от мыслей. Правда, очень скоро все мои размышления растворились в бессмысленной песенке.
«Синенькая юбочка, ленточка в косе…»
«Черт, – выругалась я. – Надо же, как прилипает!»
Твердо решив справиться с этой напастью в виде Любочки, я начала талдычить стихотворение Вийона.
«От жажды умираю над ручьем, смеюсь сквозь слезы и тружусь играя… Кто не знает Любочку…»
Я даже остановилась от возмущения.
Мой Франсуа с его высоким «штилем» сдавался перед напором Любочки?! Ну нет!
Я попробовала опять, с настойчивостью, достойной восхищения, сражаться с напастью.
– «Куда бы ни пошел – везде мой дом!» – вслух пробормотала я. И завершила фразу совершенно неожиданно: – Кто не знает Любочку – Любу знают все…
– Вы о чем? – спросил меня пожилой джентльмен в усах. – Вы мне?
Ах, я и забыла, что еду в автобусе!
– Нет, это я про себя, – смутилась я. Сейчас все будут думать, что я сумасшедшая девица.
Хотя – если разобраться, они правы. Ну сумасшедшая! Ну, девица… От правды не спрячешься…
Автобус фыркнул, явно издеваясь над моими умозаключениями, и остановился, выплюнув меня, такую вот девицу, из своего душного чрева. Надо будет подумать на тему того, как, каждый раз выходя из транспорта, мы как бы заново переживаем рождение.
Так как думать мне было о чем, я все-таки оставила в покое эту сложную философскую проблему.
Я поднялась на наш этаж и замерла с ключом в руках.
Из-за двери доносился громкий голос Лады.
– Надо же, – удивленно пробормотала я, посмотрев на часы. – Она прибежала раньше меня… Неужели именно ей есть в чем признаться?
* * *
– …и все смотрели на меня! – доносился из комнаты ее голос. – Думаете, я этого не заметила, да? А вот и приметила! Все эти многозначительные ухмылки и шепоток такой омерзительный!
Я тихо, на цыпочках, прошла в комнату, где Лариков прятал Татьяну.
– Привет! – прошептала я. – Кофе тебе принести?
– Нет, – шепотом отозвалась Таня и, прижав палец к губам, попросила: – Давай послушаем… Так интересно узнать, какой видят тебя люди.
Голос Лады доносился сюда как из приемника. С ее басом запросто можно рвануть в агитаторы. Слышно будет по всему городу. «Вступайте в либерально-демократическую партию!»
– Вы что, всерьез думаете, что именно я ее доставала какими-то письмами?
– Успокойтесь, никто так не думает, – проговорил Ларчик.
– Да, конечно, никто не думает! – взревела Лада, как подстреленный вепрь. – Никто не думает, но только все в этом уверены! Лада ведь интриганка, Лада обижена – только хотите правду знать? Мне на эту вашу кокотку с непомерным самомнением наплевать! Пусть воображает себя звездой, мне не жалко! Я эти письма не писала! Не писала, вы слышите?
В ее голосе явно прозвучали пронзительные ноты, показывающие, что наша Лада близка к истерике.
– О господи, – вздохнула я. – Придется все-таки искать валерианку…
Найдя нужный мне ящичек с «красным крестом» под шкафом и раскрыв его, я начала перебирать содержимое.
– Ваша, кстати, невинная жертва та еще штучка! – надрывалась в соседней комнате Лада. – Вы хотя бы поинтересовались, сколько она поменяла мужиков? А этот ее Никитич? Вы что, считаете, можно полюбить такого сморчка?
Я аж рот открыла. Таня вздрогнула и побледнела.
– Вот ведь в чем дело! В том, что он нашей Танечке сгодился для того, чтобы двигаться дальше по лесенке, ведущей вверх! Ей бы кто угодно сгодился – и ничего! Даже черт лысый ей бы подошел! Беспринципная она, как и ее братишка любимый! А вы знаете, что этот самый братишка не поймешь кто? То ли женщина, то ли мужик? У него с гипофизом проблемы и детей быть не может!
Ознакомительная версия.
