— Привет, проходи, рассказывай… — Гена показал рукой в комнату, где у низкого журнального столика стояли друг напротив друга два глубоких и удобных кресла. А на столе стоял кофейник, из носика которого струился божественный аромат. А еще две приличные чашечки и блюдо с маленькими пирожными. Гена был сластена, и Турецкий разделял его вкус. Но только к этим пирожным, которые делал какой-то умелец, адресом которого Чингис-хан ни с кем не делился. А все эти крем-брюле или песочные со сладким маргарином внутри не переносил — не пища и не закуска.
И он стал рассказывать о том деле, которым в настоящее время занималась «Глория», начиная с захвата «Радуги» и кончая историей с караваном в Чечне. Список фамилий, которые наметил себе Турецкий, был у него в голове, записи не требовались. Ну, прежде всего, Андрей Ловков, рядом с ним — Григорий Грошев. Затем — неизвестный пока генерал Игорь Павлович с женой Вероникой, купившие у Ловкова огромный дом на Рублевском шоссе. Далее — некое пограничное спецподразделение, которым командовал Ловков, захвативший караван с художественными и ювелирными ценностями. И, наконец, генерал-полковник Ордынцев с золотым наградным оружием, давший решительный толчок вверх карьере Ловкова. Вот, какой строй получился. И все — лица, более чем ответственные. Вопрос: что можно узнать о них?
Гена улыбнулся и почесал затылок, потом налил свежий кофе, шумно отцедил чуток вытянутыми в трубочку губами и ответил:
— Горячий. Не обожгись.
— Это деловой совет? — ухмыльнулся Турецкий.
— Нет, дружеский, — Гена показал на кофе, и губы его растянулись в хитрую улыбку. — По Ордынцеву сведения у тебя откуда?
— Исключительно в качестве предположения. Ну и плюс резкий скачок карьеры подполковника. А если ты имеешь в виду наградное оружие, то могу только повторить сказанное мне по телефону: сведения из первых рук.
— А, я понимаю, — Гена кивнул, произносить имя Кротова не было нужды, ему и самому был прекрасно ведом список сотрудников «Глории». — Я и сам кое-что слышал, но тогда, в силу ряда обстоятельств, такого рода информации предпочитали не придавать серьезного значения. Принимали к сведению. Это уже после… ну, тебе известно…
А то — неизвестно! Кончилась эра «первого президента», пора было браться за наведение порядка в стране, надоел уже бардак всем, кроме тех, кто успели стать олигархами.
— А что касается твоего Игоря Павловича…
— Моего, спасибо, — Турецкий низко поклонился, и Гена засмеялся:
— Могу предположить, что это Нестеренко, из Департамента по обеспечению деятельности — финансово-экономическое управление.
— Значит, все-таки ваш? — не упустил возможности съязвить Александр Борисович.
— А какая там, говоришь, сумма?
— Дома-то этого? На бумаге — около тридцати… очень кругленьких, ты понимаешь…
— Солидно, ничего не скажешь… А насчет картинок твоих, думаю, надо посмотреть, в первую очередь, каталог Грозненского музея. Да по соседним музеям пошарить, где зафиксированы пропажи. Не исключено, что они могут появиться на ближайших аукционах в Париже и Лондоне. Хорошо бы иметь приблизительный список. Но это уже не твоя забота.
— Ну а что мне теперь делать с парнем, которого специально упрятали в каталажку? Случай-то беспрецедентный!
— Да ладно тебе, Саша! — отмахнулся Генрих. — Сплошь и рядом, ты просто не в курсе. Ты, кстати, с дядей Костей разговаривал?
— Нет.
— А чего медлишь?
— Так ты у меня на очереди — первый и главный! — Турецкий опять почтительно раскланялся. — Только после вас продолжим удовлетворять интерес, мы субординацию чтим-с! Он же обязательно поинтересуется: а ты с нашим другом разговаривал? И что я ему без твоего совета и разрешения скажу, а?
— Льстить ты научился, — Чингис-хан был доволен. — Ладно, рассказывай, что дома?
Александр Борисович понял, что больше разговора по интересующим его вопросам не будет, Гена принял сказанное к сведению и, вероятно, в самое ближайшее время постарается ответить даже на незаданные вопросы, которые могли бы помочь разобраться в тех кроссвордах, которые подбрасывает его друзьям жизнь…
Поэтому с кофепитием покончили довольно быстро, и Турецкий собрался уходить. Это следовало делать с привычной осторожностью, как и появление здесь. Провожая его, Генрих задумчиво произнес:
— А между прочим, если память мне не изменяет, этот Грошев, ну, тот, что из ОРБ, он в известных кругах носит и, я бы сказал, весьма изобретательную почетную кличку Грош. Имей в виду, на всякий случай.
Обычно Турецкий приезжал к Генриху, когда на дворе темнело, и прохожие не замечают новых людей в своем обжитом районе. В темноте ж, известно, все кошки — серые. А у Александра Борисовича уже была на «хвосте» своя «серая», и таскать ее за собой у него не было ни малейшего желания. Поэтому и парковался он обычно довольно далеко от дома, на другой стороне улицы, у постового отделения, где имелся служебный выход с противоположной стороны здания. Красные «корочки» помогали ему пользоваться этим преимуществом. Но сейчас-то играть в казаки-разбойники у него охоты не было, наоборот, появилось острое желание узнать, что за тип «пасет» его с такой откровенной наглостью.
«Серая» нахально стояла напротив выхода из почтового отделения, почти упираясь в задний бампер «ауди» Турецкого. Забавная ситуация… Александр Борисович, не подходя к своей машине и не показываясь на глаза водителю «тойоты», достал телефон и вызвал Филю.
— Закончили там?
— Да, отпустили. Оба ушли с покаянным видом, но младшенький явно затаил в душе подлость. Только Щербак — не пальцем деланный, он его очень серьезно предупредил, что любой его шаг, который будет расценен как вызов его жизненным принципам и правилам, будет для него крайне чреват. И на прощание пожал ему руку, напомнив, что следующая их встреча станет для него последней. Кажется, понял. Но им же, этим подонкам, верить нельзя.
— Это хорошо, Филя, но у меня здесь, где сейчас нахожусь, возникла небольшая проблемка. И я хочу, если у тебя есть лишний часик, чтоб ты помог мне ее решить.
— Говори, где, и я выезжаю, а остальное — по ходу дороги…
— Только еще просьба, тебе придется пересесть на «рабочую» машинку, можешь?
— Ах, вон оно что! — словно обрадовался Агеев. — Отсекать будем? Перезвоню!
Через пять минут Филипп перезвонил Турецкому:
— Сан Борисыч, я уже в пути. Давай подробности…
Турецкий предложил свой вариант плана. Филипп «помозговал» немного и внес некоторые коррективы…
Заиграл «Моцарт», значит, Филипп уже где-то рядом. Александр Борисович закурил и с рассеянным видом направился к своей машине, не выпуская из поля зрения стоящую почти впритык «тойоту». И размышлял: «Нападут? Вряд ли. Это они так демонстрируют свое превосходство. Отлично». Он увидел, как из-за дома, с проспекта во двор, вырулил Агеев на стареньком «Москвиче» сорок первой модели с усиленным корпусом и жесткими бамперами. Ну, вот, самое время…
Турецкий шагнул к машине. И тут же из «тойоты» вышел типичный братан, лысый и крепкий, и неторопливо направился наперерез Турецкому.
«Ага, значит, так решили? Очень славно».
Но браток и двух шагов не сделал, как в зад его машины с неприятным громким скрежетом ударил бампер «Москвича». Братана аж подбросило. Он круто развернулся, забыв о своем «клиенте» и споро кинулся смотреть, что с его «ласточкой». А из «Москвича» неторопливо выбрался Филя и завопил истошным голосом:
— Ты что, падла, задом ездить разучился?!
Братан оторопел и вдруг, себе на беду, ринулся на Филю. Он был много крупнее своего врага, и в этом заключалась его вторая неучтенная ошибка.
Он поднял руки, чтобы обрушить кулаки на «мелкое ничтожество», нанесшее ему урон, но ноги его непроизвольно, будто сами по себе, оторвались от асфальта, и крупная фигура, медленно переворачиваясь в воздухе, как при рапидной киносъемке, с высоты плашмя обрушилась на асфальт. И замерла так.
Известно ведь: большой вес — тяжелая, громоздкая масса… Сразу в одну кучу не соберется. Иной раз лопатой сгребать приходится… Такие мысли посетили Турецкого.
— Товарищ, — робко спросил Филя, обращаясь к нему, — не знаете, что с ним? Шел, шел и упал, странно, не правда ли? И разлегся. Споткнулся, что ли, вы не видели?
Александр Борисович неоднократно наблюдал воочию «работу» Агеева и всякий раз испытывал искреннее чувство восхищения отточеной пластикой его почти незаметных движений. И теперь, улыбаясь с почтением, отрицательно покачал головой.
— Он вас не задел, этот неуч сопливый? — поинтересовался Филипп и осмотрел задний бампер «ауди». — Нет, вроде. Это, наверное, потому, что он уже до того притерся в упор. Что ж, сам виноват, придется ему собственную задницу чинить. Он в машине один был, не знаете? — Филипп открыл дверь водителя и заглянул в салон. Потом залез на сиденье, открыл бардачок, порылся там и вытащил оттуда водительское удостоверение и… пистолет Макарова, который держал мизинцем за скобу. — Оп-па! Наверняка разрешения на ношение не имеет. Нет, вы только гляньте, чем играется наш мальчик! Вы можете засвидетельствовать, что пушка принадлежит ему?
