Ознакомительная версия.
– А что еще рассказывать? Я все уже рассказал. Все так и было, как в протоколе написано, – пожимая плечами, говорил свидетель. – Еду я. Километров семь до станции не доезжая выходит из леска мужик, прямо передо мной на дорогу из оврага выползает. Я по тормозам, думал, пьяный в ж… в дугу, – вовремя поправился рассказчик, – а он встает, за бок держится, шатается, а у него все руки и штаны внизу красные от крови. Я испугался. Он ко мне подошел, говорит: я капитан ГИБДД Бирюков, в меня бандиты стреляли, я от них убежал, скорее отвези в ближайшее отделение милиции. Ну, мне что? Я на старом «Москвиче», вроде угонщикам польститься не на что. Если бы еще на дорогой машине ехал, то побоялся бы взять, мало ли что, а так… Ну сел он, я по газам, а он в машине у меня и вырубился. Сознание стал терять. Я испугался, ну его в баню, думаю, лучше допру его до больницы, а то еще окочурится прямо у меня в машине. Довез его до больницы, сдал в приемный покой, оттуда уже и в милицию позвонили. Ну все вроде, – подкрепляя свои слова кивком, закончил парень.
– На месте сможете показать, где он вас остановил? – спросил Грязнов.
– Смогу, наверное, – усмехнулся парень. – Уже вчера ему показывал, – он кивнул на оперуполномоченного, – так че ж сегодня, забуду, что ли?
– Тогда пройдемте с нами. Сейчас мы туда съездим, вы все и покажете.
– Что, еще раз?
– Да, еще раз.
– Ладно. А с брательником что? Не заберете?
– Да черт его не схватит, твоего брательника, – огрызнулся Николай Павлович. – Участкового пришлю, с ним и разбирайся. Лечиться надо, раз контуженый, – бурчал он по дороге к машине.
Я подумал, что этот Николай Павлович, должно быть, здорово в штаны наложил, раз теперь так злится.
…– Вот это место, – топая ногой в сырой после дождя асфальт, уверенно определил свидетель.
Мы стояли на насыпном шоссе, продуваемом всеми ветрами. Справа и слева, за полосой оврага, зеленел молодой березовый лес. Стоящий на противоположной стороне дороги синий дорожный указатель информировал, что отсюда до Москвы пятьдесят восемь километров, а до Владимира сто семьдесят.
– Я с этой стороны ехал, а он примерно отсюда из молоднячка в овраг вышел и из него уже соответственно на дорогу, – показывая рукой, объяснил парень.
– Что там за труба торчит? – вглядываясь в даль поверх резных березовых макушек, спросил Грязнов.
– Да там цех металлообрабатывающий когда-то был, от Московского завода металлоизделий, – ответил Николай Павлович. – Уже лет пять, как не работает.
– А что еще в радиусе трех-пяти километров имеется?
– Да ничего вроде. Ну что теперь?
– Пойдем туда, посмотрим.
Мы двинули напролом через мокрый лес. Пока дошли, в туфлях у меня захлюпала вода.
Бывший цех металлообрабатывающего завода некогда окружала унылая ограда из бетонных плит, но теперь она была растащена рачительными местными жителями, и на ее месте в земле кое-где виднелись лишь вбитые намертво в землю бетонные столбы.
Переступая через лужи, подернутые по краям зеленой химической накипью, мы подошли к двери похожего на вкопанную в землю гигантскую бочку бывшего заводского помещения.
– Осторожно, под ноги глядите, куда ступаете! – скомандовал Грязнов. – Следы могут оставаться, не затопчите.
Войдя внутрь, оперативно-следственная группа быстро растеклась по всем укромным уголкам. Место действия напомнило мне фильм про Терминатора: те же непонятные решетчатые настилы или навесы под потолком, приваренные металлические конструкции, обилие лестниц, похожих на корабельные трапы… Милиционеры проверили на всякий случай верхний уровень и, соблюдая меры предосторожности на тот случай, если в помещении еще находились бандиты, спустились в темный полуподвал.
В бывшем заводском цехе никого уже не было. Только дырки от пуль, окурки на полу, битое стекло бутылок и разбросанные разноцветные упаковки от чипсов и соленых орешков показывали, что недавно здесь были люди.
– Здесь они его держали, – утвердительно сказал Грязнов, осматривая свежие дырки от пуль в дырявом, как решето, столе.
На полу виднелись следы крови. Пол и стены были изрешечены пулями.
– Что тут за стрельба была? Непонятно.
– Может, они тут заложников расстреливали? – предположил кто-то из следственной группы.
– Все здесь хорошенько осмотрите! Во дворе следы от протекторов должны остаться.
– Дождь же был.
– Все равно проверьте. И здесь все обыщите.
– Шеф, смотрите, как это понять?
Единственная запертая бронированная дверь во всем этом разобранном и разбитом цехе вела неизвестно куда. Дверь казалась новой, недавно вставленной. Выломать ее с налету не получалось.
– Тут автоген нужен, – высказался спец.
– Николай Павлович, узнай, не снимала ли на территории цеха какая-нибудь частная фирма помещение? – приказал Грязнов. – Если да, то все разузнайте о фирме и ее хозяине. Кто, что, когда и так далее…
Я вышел из здания цеха на свежий воздух, чтобы не мешать работе фотографа и трех экспертов. Какие такие дела могли занести папашу Бирюкова в это чертово место? Каким бандитам он успел перейти дорогу за недолгие дни своего пребывания в Москве? И как нелепо он погиб – за два шага до настоящей свободы…
Возле бочкообразного здания цеха имелось заросшее камышом и ряской озерцо. Стоя на берегу и покуривая сигарету, я и представления не имел, что в паре метров от меня, на дне озера, в черных полиэтиленовых мешках покоятся трупы брата и сына покойного заместителя председателя Спецстроя Сурена Осепьяна.
– Пожалуй, мне тут уже делать нечего, – сказал я, увидев во дворе Грязнова. – Вячеслав Иванович, ваши ребята, – я показал на «газон», – не подкинут меня до больницы? Там моя машина осталась.
– Садись к ним. Мы все равно мимо поедем.
– Если будет что-то интересное… Ничего, если я вам позвоню?
– Звони, конечно, поделимся информацией. И ты не пропадай.
– А что вам рассказал родственник Бирюкова, который на опознание приезжал, когда Бирюков пропал?
– Пять дней назад, во вторник двадцать шестого, ушел во второй половине дня, вроде бы у него была назначена встреча с кем-то в городе, но с кем, он то ли не знает, то ли не хочет говорить. Вообще, у меня такое впечатление, что этот его шурин недоговаривает чего-то. То ли боится, то ли скрывает. Но я же вижу, крутит что-то человек.
– А давно Бирюков был в Москве?
– Недавно, вот у меня тут записано: приехал двадцать четвертого, пропал двадцать шестого. Еще сказал, что в поезде папашу твоей знакомой кто-то обчистил, все документы его тю-тю.
– А чем Бирюков эти два дня в Москве занимался?
– Так вот я и говорю, что родственник его крутит, не говорит. Искал, мол, знакомых своей дочки, а больше я ничего не знаю, покойный, дескать, мне ничего не рассказывал.
– Как вы думаете, а если мне с ним поговорить? – предложил я.
Грязнов на меня уставился, словно я только что на свет народился у него на глазах.
– Вроде я человек не совсем для них посторонний, – развивал я свою мысль, – и в то же время я вроде бы на их стороне, адвокат все-таки. Представлюсь, скажу, что защищаю дочку покойного Бирюкова, то есть их родственницу, рад познакомиться с ее семьей, то да се. Может, мне они больше расскажут?
– А мы, значит, не на их стороне? – хмыкнул Грязнов.
– Так я же с их точки зрения…
– Ладно, господин адвокат, попробуй, только лишнего им сам не наболтай. Вы, адвокаты, поговорить любите.
– Тем и кормимся, – с фальшивой скромностью развел я руками.
Семья покойного Бирюкова пошла со мной на контакт охотно. В этом не было ничего удивительного. Если бы я первым не дал о себе знать, то, скорее всего, через несколько дней мать Лены Бирюковой сама бы меня отыскала.
С детства не люблю я ни свадеб, ни похорон, ни своих, ни тем паче чужих. И в том, и в другом случае вечно мелькают перед глазами заплаканные женские лица и толком невозможно ни с кем разговаривать, потому что едва присядешь, как твоя собеседница уже вскакивает и со словами: «Ой, я про холодец забыла!» – пропадает на полчаса.
Только отыщешь ее, только снова привлечешь к себе внимание, как новая мысль напрочь заслоняет все кругом: «Ой, на столе хлеба мало! Надо нарезать».
И такая круговерть целый день, и некогда людям сесть и сосредоточиться ни на своем горе, ни на своей радости. А потом сваливают все на национальный характер.
Вдова Бирюкова приехала в Москву за телом покойного супруга на один день и остановилась на квартире у своего брата. По телефону я наврал, будто хочу с ней встретиться, но на самом деле мне был нужен ее брат, единственный возможный свидетель похождений Бирюкова в Москве в последние дни жизни. Мать Лены тоже хотела со мной встретиться и очень переживала из-за того, что не успевает заехать ко мне на работу. Я убедил ее, что мне абсолютно ничего не стоит самому приехать.
Мне открыла дверь пожилая женщина с опухшим от слез лицом, в черной кружевной косынке на голове и в темном платье.
Ознакомительная версия.
