Ознакомительная версия.
У знакомого старика на окраине села брали красное вино, плескались в теплом лимане, чуть ли не каждый день мазались черной вязкой грязью, лежали на солнце, пока грязь не высыхала на них и не отваливалась чешуйками, выдергивая невидимые волосенки и причиняя сладкую, желанную боль. Возвращались в свою хибару, освещенные закатным солнцем, ступая босыми ногами по уже холодной пыли тропинки. Потягивая вино, долго смотрели телевизор, избегая, между прочим, уголовной хроники, словно решив для себя, что все необходимое из этой области человеческой деятельности им известно, а знать больше они попросту не желают.
Такое вот было у Епихина и Жанны состояние всю последнюю их неделю на Азовском лимане, возле поселка Алтагир. Состояние затаенной договоренности молчать о главном.
А потом настал день, когда сосед по пляжу отвез их на своей «Волге» в Мелитополь и посадил на поезд. А они, оставив ему свой адрес, уже по привычке указали на листочке еще и дату – вдруг пригодится дотошному следователю. Купе было пустым, кроме них, никто не сел, и они открыли трехлитровую банку с красным вином, когда поезд еще не тронулся.
Да, об этом надо напомнить – все было прекрасно в их отдыхе, но было одно обстоятельство, которое если и не портило счастливого алтагирского состояния, то и забывать о главном не давало – оба по каким-то маленьким оговоркам, умолчаниям, взглядам, жестам понимали, что их не двое здесь, их трое.
Да, ребята, да, их все время было трое.
Третьим был Следователь.
Отвлеченный, без имени и фамилии Следователь, нечеловечески настырный, въедливый, который о них, казалось, знал больше, чем они сами, и потому задача его сводилась не столько к допросам, сколько к оформлению доказательств. Епихин и Жанна, сами того не замечая, в каждом произнесенном слове, самом невинном, учитывали присутствие следователя. Даже ночью, в полной темноте, во время занятий срамных и безрассудных, им чудилось присутствие третьего человека в этой маленькой мазанке.
Они еще не знали, что его зовут Иваном Ивановичем Анпилоговым, именем, за которым стояла мистика и неотвратимость. Иногда им казалось, что они переживают самый сложный период в их жизни, что достаточно перейти, перешагать через пустыню очередного дня, чтобы стало чуть легче, чтобы тот ужас, то оцепенение, которое они пережили во время давней, уже давней телевизионной передачи, все отдалялись, исчезали, как ночной кошмар в слепящем свете солнечного, знойного дня на берегу лимана у поселка Алтагир.
Они ошибались, как они ошибались!
Все только начиналось.
Впрочем, нет, неправильно сказано – еще ничего не начиналось, настолько много всего было впереди. Страшного, кровавого и совершенно непонятного, необъяснимого. Не зря, ведь не зря время от времени на этих страницах возникает слово «мистика», возникают слова, которые включают в себя это сочетание букв и звуков.
Кстати, а вам не кажется, что само название «Алтагир» таит в себе нечто мистическое, враждебное человеку, его сознанию, враждебное ясному дню, когда побережье тает и дрожит, даже нет, вибрирует в знойных потоках горячего воздуха, пропитанного солеными испарениями Азовского лимана. Не кажется?
Вечером, после захода солнца они пили красное вино из трехлитровой банки не только потому, что оно им нравилось, не только потому, что хотели любовного хмеля, нет, они хотели продлить ясный день, когда им не было страшно оставаться на ночь в душистой мазанке.
И еще один момент – их начал посещать Долгов.
Уже когда они выключали свет, и только сумасшедшая луна смотрела в окно мазанки, появлялась тень, бесшумно проплывала через комнатку и замирала в темном углу. Но как бы ни был угол темен, и Епихин, и Жанна все-таки видели, различали, угадывали контур, который был темнее общей темноты. И оба безошибочно знали – опять пришел Долгов, опять с какой-то своей, уже потусторонней обидой. Хотя нет, это была не обида, что-то другое – укор. Незлобивый, мягкий, может быть, даже сочувствующий...
Но все-таки укор.
Уж лучше бы он бесновался, как полтергейст, уж лучше бы орал, топал ногами и махал прозрачными своими руками, но этот молчаливый укор они не могли выносить. И наступил день, тогда Епихин попросил соседа по пляжу, Вовушку Подгорного, и тот на своей «Волге», купленной за деньги, накопленными в Пакистане двадцать лет назад, отвез их на вокзал Мелитополя, купил в дорогу корзину мелких абрикосов, запихнул в купе и, не дожидаясь отправления поезда, бухнулся в свою вздрагивающую от неосторожно слова «Волгу» и отбыл опять же в поселок Алтагир.
Произнесите вслух это слово – Алтагир...
Произнесите его еще раз, еще раз, еще...
Почувствовали?
Нет, не название поселка вы произносили, нет... Это было мистическое заклинание.
– Надеюсь, здесь-то он не появится, – сказал Епихин, с грохотом захлопывая железную дверь купе.
– Кто? – невинно спросила Жанна.
– Да ладно, – протянул Епихин. – Сама знаешь.
– Значит, ты его тоже видишь?
– Случается.
– Что-нибудь говорит?
– Молчит.
– Пока, – сказала Жанна.
– Не понял?
– Пока молчит.
– Думаешь, заговорит?
– А иначе зачем ему возле нас ошиваться.
– Как-то ты непочтительно о нем...
– У него почтительности не больше.
– Откуда тебе это известно? – насторожился Епихин.
– Понятия не имею... Откуда-то известно. Одним воздухом с ним надышалась. Ты в самом деле ждешь от него чего-то хорошего, доброго, щедрого?
– А почему бы и нет?
– Ты уверен, что заслужил от него такое к себе отношение? – Жанна посмотрела на Епихина уже с откровенной насмешкой.
– Ладно, остановимся... А то нас заносит в какую-то непонятную сторону. Во всем надо уметь вовремя остановиться.
– Как ты сказал? Повтори, пожалуйста! – рассмеялась Жанна.
– Ладно, Жанна, ладно... Наливай.
– Наконец-то я услышала от тебя что-то внятное, мужское, проникнутое силой и уверенностью в своей правоте... Красиво выразилась? Возвышенно, да?
– Ох, Жанна, – и Епихин, не удержавшись, запустил пятерню в ее волосы. – Когда дело имеешь с тобой, трудно остановиться на чем-то здравом.
– Вот и нашли виноватую, – и Жанна одним движением сковырнула пластмассовую крышку с трехлитрового бутылька, наполовину опорожненного.
За окном вагона уже мелькали пригороды Запорожья, потянуло воздухом, настоянным на химических, металлургических, магниевых и прочих испарениях, в которых не то чтобы привидения, даже люди выживают далеко не все.
А те, что выживают...
Ладно... Как говорит Епихин, надо уметь остановиться.
Епихин быстрым шагом приблизился к железной калитке, вваренной в ворота, на секунду задержался у портрета бывшего директора Долгова Николая Петровича, пересеченного черной лентой. Постоял, опустив голову, потом нашел в себе силы и взглянул в улыбчивые глаза Долгова, вздохнул тяжко и уже погасшей походкой вошел в ангар, на ходу поздоровался со всеми, кто увидел его, кто успел встретиться с ним взглядом, и, не задерживаясь, шагнул в стеклянную выгородку.
Катя сидела за столом в черном глухом свитерке – Епихин никогда не видел на ней этого свитера. Подперев щеку кулачком, она безучастно смотрела на производственный процесс. После похорон Долгова прошло уже недели две, летом время проносится быстро, и, видимо, первая боль, самая непереносимая, отступила. Епихина Катя встретила смущенной улыбкой, как бы извиняясь, что не уберегла Николая Петровича, не сохранила. Она поднялась со стула навстречу Епихину, приникла к нему горестно, и он тоже обнял ее, чуть похлопал ладошками по лопаткам, держись, мол, Катя, держись, потому что ничего другого нам с тобой не остается.
– Я только вчера приехал, – сказал Епихин виновато. – Был в такой дыре... Ничего не знал.
– Да ладно, – махнула Катя похудевшей рукой и снова опустилась на свое место, одернув на себе свитерок.
– Обновка? – спросил Епихин.
– Пришлось.
– А я вчера вышел с Жанной прогуляться... Сосед все и рассказал.
– Остановись, Валя, – сказала Катя. – Похоронили мужика... В деревне похоронили... Все, хватит об этом.
– А почему не здесь, не в городе?
– Каком городе, о чем ты говоришь... Выделяют участки в такой глухомани... Люди часами добираются, чтобы цветочки положить... А в деревне все рядом... Кладбище под окнами...
– Но ты же бываешь там раз за все лето!
– Буду бывать чаще... Честно говоря, я собираюсь там обосноваться постоянно...
– Не торопись... Как все случилось?
– Ну, как это обычно бывает... Пошел Коля на обед, знаешь, просек за почтой... Заросли, безлюдье, только куры да козы... Там его и подстерегли. Бабахнули в спину... Потом, как это нынче принято в хорошем обществе... Контрольный выстрел в голову. Привезли в больницу – еще дышал... Но недолго.
– В какую больницу? – спросил Епихин неожиданно деловым голосом, спросил так, будто это имело значение. Катя вскинула удивленно бровь, склонила голову к плечу, помолчала.
Ознакомительная версия.
