– Да, про фальшивый синодик и я читала, – подтвердила Елизавета Викентьевна. – Там было сказано, что этот синодик затребовало Общество любителей древностей.
– А что там было в этом синодике, газеты сообщали? – спросил доктор.
– Сообщали, – ответила Елизавета Викентьевна, – там написано, что в поминальном списке Рюриковичей после царя Бориса Годунова следует какой-то инок Леонид.
– Неужели Шуйский? – удивился доктор.
– Карамзин сообщает, что Шуйский умер в Гостинском замке, близ Варшавы, в плену, «кончил жизнь бедственную, но не безславную», – сказала Мура и охрипшим голосом добавила, повернувшись к Климу Кирилловичу: – Но, может быть, он ошибся. Есть над чем подумать.
Кто? Полина Тихоновна смотрела на молодых людей и решала важную проблему: Мура или Брунгильда? Кто по-настоящему волнует сердце Климушки? Действительно, было над чем подумать.
А тремя днями раньше вереница черных экипажей, сопровождаемая эскортом императорских гвардейцев, медленно продвигалась по каменистой дороге, ведущей к Ливадийскому дворцу. Подходило к концу путешествие господина Пановского, не столь долгое, сколь опасное, заставившее его поволноваться и быть в непреходящем умственном и душевном напряжении. По всей железной дороге задействовали огромные полицейские силы, которые под присмотром высших чинов и в тесном взаимодействии с железнодорожными службами обеспечивали безопасность движения – тщательно проверяли пути перед тем, как дать зеленый семафор для маленького состава, состоящего из одного специального спального вагона и трех обычных, Перед составом – на некотором отдалении – двигалась дрезина, а за составом еще один, сформированный из товарных вагонов.
Пановский был готов к любому развитию событий, он не исключал покушения и взрыва, поэтому продиктовал министру путей сообщения главе Департамента полиции свои жесткие требования. Состав со специальным вагоном двигался, лишь дважды сменив паровозы и машинистов. Окна вагона скрывали плотные шторы, но господина Пановского там не было. Он с группой своих агентов сидел в одном из товарных вагонов второго состава, специально оборудованном для тайного броска в Крым. Если покушение произойдет, то ведь не на грузовой же состав направят свою месть террористы из проюлиановского окружения, они будут думать, что Пановский в первом составе.
Но он их перехитрил и в целости и сохранности доставил через всю страну маленькую шкатулку с документом, который Государю казался таким опасным. Он его нашел, вычислил – добыл! – и уложился в указанные сроки. Он сразу же послал шифрограмму в Крым. И следом, получив приказ, отправился туда сам. Всю дорогу Пановский очень хотел выпить шампанского, но сдерживал себя, боясь потерять осторожность и бдительность. Он довольствовался горячим шоколадом и сладкими пирожками, печеньем, медовыми пряниками, конфетами от Эйнема, орехами – нервное напряжение требовало соответствующей разрядки. Рядом с ним находились надежнейшие люди, но и они не могли представить себе цены содержимого маленькой шкатулки. Они не могли даже догадаться, какая бомба заключена в ней, – пострашнее динамита. И он, Пановский, почти обезвредил эту адскую машину.
Миновав татарские деревушки, наполовину вросшие в обнаженные скаты гор, и ярко-белые мечети, которые своим блеском выделявшись на фоне старых кипарисов, обрамляющих Кладбища, вереница экипажей въехала на территорию Ливадийского дворца. Прекрасный дворец из белого мрамора в стиле итальянского ренессанса, белая дворцовая церковь и окружающие их постройки под стать дворцу, – жемчужина, какую можно было встретить скорее в Италии, чем в России, – располагались в окружении величественных гор, оголенных скалистых утесов. Зима в Крыму, без морозов, бесснежная, оставалась зимой. Редкие низкие облака нависли над морем, сильные порывы ветра раскачивали вечнозеленые кроны кипарисов и сосен, слышался неумолчный шум воды, причудливо перекатывающейся между скалами. И все-таки порывы ветра гасли в чудесном парке с аккуратно расчищенными дорожками, с беломраморными лестницами, балюстрадами, скульптурами и экзотическими вечнозелеными растениями.
Но все это Пановский заметил лишь в первую минуту, когда вышел из экипажа, остановившегося у парадного крыльца. Он ступил на твердую почву и направился к широким ступеням, на которых его уже ждал флигель-адъютант, настороженно смотревший на приближающегося шефа сверхсекретного бюро, но более – на сопровождавших его агентов, не вынимающих рук из карманов. По железному указанию Пановского они держали там взведенные револьверы. Пановский не доверял никому даже здесь. Флигель-адъютант решил не обострять ситуацию и, поклонившись Пановскому, сделал приглашающий жест. Визитеры из столицы проследовали во дворец.
Они прошли в полном молчании по широким лестницам, устланным коврами, через анфиладу безлюдных залов. Восхитительный аромат цветов и фруктов, выращенных в дворцовых оранжереях, – вазы, наполненные ими, стояли на столах в комнатах – насыщал царскую дачу. Пановский явственно различил щекочущий, возбуждающий аппетит запах персиков. Наконец они подошли к высоким дубовым дверям, у которых стояли часовые. Флигель-адъютант сделал знак Пановскому и его людям подождать, открыл дверь и произнес, вытянувшись во фрунт:
– Ваше Императорское Величество, посланец из Петербурга прибыл.
– Пусть войдет, – послышался мягкий баритон Николая.
Адъютант дал дорогу Пановскому и, закрыв дверь кабинета, встал между часовыми. Сопровождавшие Пановского лица остались в аванзале.
Пановский увидел Государя тотчас. Николай стоял у окна, из которого открывался вид на уютный, спрятанный от ветра уголок сада, и еще дальше – на великолепную панораму Ялты, и не сразу обернулся к вошедшему.
Пановский молча стоял у дверей, не двигаясь и крепко прижимая к груди маленькую шкатулку.
– Проходите, друг мой. – Император отошел от окна, шаги его скрадывали невысокие шагреневые сапоги с голенищами гармошкой, в которых были заправлены широкие шаровары. – Садитесь. Верно, вы устали с дороги. Я получил ваше донесение. Я рад, что наше дело благополучно завершилось.
Пановский сделал несколько шагов и поставил на письменный стол шкатулку. Государь, оправив по военной привычке простую косоворотку, подпоясанную шнурком, оглянулся на киот, где теплилась лампадка, перекрестился, тяжело вздохнул и сел в кресло.
Он смотрел на шкатулку, поглаживая аккуратную желто-табачного цвета бородку большим и указательным пальцами правой руки.
– Садитесь же, – уже нетерпеливо сказал он, устремив свои ясные, голубые глаза на все еще стоявшего Пановского, и тот присел на краешек стула, не сводя глаз с Императора. – Значит, все оказалось правдой? Я, признаюсь вам, не до конца верил во все это. Если б не Алике, может быть, и не предпринял бы таких мер предосторожности. Но Алике – необыкновенная, умная женщина с прекрасной интуицией. Значит, она оказалась права, умолив меня уехать на несколько недель из Петербурга, и не зря просила держать нашу яхту в полной готовности, чтобы в любой момент можно было бы отплыть с детьми и спастись.
– Государь, – сказал устало Пановский, – опасность была реальной. Теперь она миновала.
– Ну что ж, – ответил Николай, – взглянем еще раз на писульку, которая лишила нас покоя.
Он протянул руку к серебряной вазе, стоявшей на столике с флорентийской мозаикой, откинул куполообразную крышку вазы и вынул листок пожелтевшей бумаги, свернутой в трубочку. Развернув, он прочел вслух то, что Пановский слышал тогда, давно, во время первого тайного разговора с Государем:
– «Я, монах Авель, вижу время, когда воссияет над святой Русью солнце победы над войском антихриста. Много воды утечет и пошлет Господь благословенного пастыря овцам земли русской. Но не узнают его нечестивые и погибнет он от коня и бросившегося ему под ноги
Пламени. И тогда сойдутся три звезды под Престолом от Рождества до Крещенья Господня – и зашатается престол. Имя одной звезды Йудет – образ, другой – откровение, а третьей звезды будет имя Сын Человеческий. Если сойдутся они в одно солнце, говорю я, монах
Авель грешный, трус великий начнется, и потекут реки крови из павшего трона земного».
Николай отбросил желтый свиток.
– Трону действительно угрожала опасность?
– Да, Ваше Величество. Теперь мне этот текст кажется совершено прозрачным. Пророчество монаха Авеля не сбудется. Одно звено мы из этой цепочки убрали – и предсказанное событие не произойдет.
– И все-таки странно. Откуда какой-то монах, который бродил по столице и время от времени оказывался в тюрьме, мог обладать даром предвидения. Пророчество написано более ста лет назад. Теперь я ясно вижу, что в нем идет речь о войне с Наполеоном. Да и смерть деда? От бомбы на Екатерининском канале. Разве это не смерть от бросившегося в ноги пламени?
