Ознакомительная версия.
Я хмыкнула и заметила, что Саша вытаскивал меня только один раз, да и то по собственной инициативе – из «Сфинкса», а так, по-моему, я сама отовсюду выбиралась.
– Ксения! – процедил Сашка. – Еще одно слово…
Я все-таки предпочла заткнуться.
При виде дачи (особняка, правильнее будет сказать) мне невольно вспомнились Барселона и причудливые постройки архитектора Гауди. Зодчий, проектировавший это чудо (не знаю, отечественный или выписанный из-за рубежа), тоже явно добивался впечатления каких-то фантастических и словно вылепленных от руки форм.
Нас уже ждали. Как я поняла, там постоянно жила дама бальзаковского возраста, служившая экономкой, и парень лет двадцати пяти, выполнявший различные функции, включая охранные. Из ближайшей деревни в помощь экономке иногда приходила женщина, которая помогала убираться.
Зимой был открыт только первый этаж, на котором мне и отвели комнату. Нас с Сашкой накормили, после чего он пошел кому-то звонить, плотно закрыв за собой дверь. Вскоре вышел и сообщил мне, что должен уехать, обещая вернуться к вечеру. Я кивнула.
После его отъезда я, честно говоря, не представляла, чем бы заняться. Что вообще мне делать на этой даче? Телевизор смотреть? Книжки читать? Да я же помру со скуки.
Внезапно в дверь моей комнаты легко постучали.
– Да? – сказала я.
– Анечка, – открыла дверь экономка, которую звали Еленой Ивановной.
– Я – Ксения, – сказала я.
– Ой, простите! – молвила Елена Ивановна, опуская ладонь на грудь. – Я что-то напутала…
Вообще-то Анной звали мою маму…
Я вопросительно посмотрела на Елену Ивановну, предложила заходить и садиться, она, в свою очередь, предложила мне испить кофе. Как только мы расселись в уютной просторной кухне, я взяла быка за рога.
Но Елена Ивановна только извинялась… Она что-то напутала… Она почему-то решила, что меня зовут Анечкой…
– Не почему-то, а потому, что я похожа на свою мать, – твердо сказала я, глядя в глаза экономке. – Она бывала тут?
– Нет, – покачала головой Елена Ивановна. – Ксения, простите меня… И только не говорите Петру Петровичу, что я так вас назвала…
Елена Ивановна, как мне показалось, не только смутилась, но и немножко боялась. С другой стороны, ее, похоже, разбирало любопытство. Еще бы: наверное, тут очень скучно…
Я постаралась разрядить обстановку и расположить Елену Ивановну к себе, помочь ей расслабиться. Конечно, я преследовала корыстные цели: меня интересовали отношения моей матери и Багаева.
– Вы не выдадите никаких тайн, – сказала я. – Мама умерла. Чуть больше месяца назад.
– Ох! – опять дотронулась Елена Ивановна до пышной груди.
У меня на глаза навернулись слезы, Елена Ивановна тут же вскочила и извлекла из одного из кухонных шкафов бутыль (литра на три) с наливкой собственного изготовления. Мы помянули маму, потом выпили за знакомство, Елена Ивановна рассказала мне чуть ли не всю историю своей жизни. Оказалось, что она – жена (вернее, вдова) военного, который погиб восемнадцать лет назад. После смерти мужа вернулась в родной город, а как-то летом, когда гостила у родственников в соседней деревне, услышала, что для недавно возведенного особняка ищут экономку, которая постоянно проживала бы за городом. Елена Ивановна решила сходить и познакомиться с хозяином. Петр Петрович ее тут же принял на работу. С тех пор она здесь.
– Вам не скучно? – спросила я.
– Я привыкла, Ксения. Вы понимаете, у моих подруг юности – уже взрослые дети, внуки. А у меня… Детей, к сожалению, не было. Мне тяжело общаться с подругами. Хотя я иногда и езжу в гости. Но редко. А тут – я хозяйка. Петр Петрович бывает где-то раз в неделю. Приезжает, я ему баньку топлю, или Сережа топит. Когда с друзьями, когда один. Ну то есть с мальчиками со своими. А так… Я телевизор смотрю, читаю много. Раз в две недели езжу в город книги покупать. Мне же одна книжка на вечер. Летом за грибами хожу, за ягодами. Соленьями-вареньями занимаюсь. Мне не нужна другая жизнь. Я не представляю, как теперь пошла бы на работу с девяти до шести.
Но меня, естественно, интересовало, откуда Елена Ивановна могла знать про мою мать – если, по ее утверждению, она в этом доме никогда не была.
– Ксенечка, только не говорите Петру Петровичу…
– Ну что вы, Елена Ивановна! – заверила я ее. – Зачем мне ему вообще что-либо говорить? Я даже не знаю, будет ли он со мной разговаривать…
– Простите, а вы тут… в какой роли?
Я задумалась. Хотелось бы мне самой это знать.
– Вы… ну как бы это сказать… подруга Петра Петровича?
Подобная идея вызвала у меня приступ смеха. Мы еще выпили наливочки, и я сообщила Елене Ивановне, что я – подруга Саши, того мужчины, что сегодня меня сюда доставил и собирается приехать вечером и тут заночевать.
– А…
Елена Ивановна глубоко задумалась. Потом внезапно резко подняла на меня голову и сказала:
– Пойдемте!
Сгорая от любопытства, я тут же последовала за женщиной.
Мы оказались в комнате, которую я назвала бы кабинетом. Правда, в современном кабинете, по моим понятиям, должен был бы быть компьютер, но Петр Петрович все-таки – человек старой формации.
Елена Ивановна открыла низ секретера (мебель здесь была не новомодная, а, я бы сказала, годов семидесятых) и извлекла оттуда огромный альбом. Мы проследовали назад в кухню, где, усевшись рядом на стульях, стали рассматривать черно-белые фотографии. Ни у нас дома, ни у кого из моих подруг они не были так любовно разложены по альбомам и подписаны. Новые, «кодаковские» – да, старые же обычно или хранились в коробках, или грудой лежали в альбоме. По крайней мере, такой тематической подборки черно-белых снимков мне видеть не доводилось.
В основном на них фигурировал Петр Петрович, только с пышной шевелюрой и без животика. Надо отдать ему должное, в молодости он был очень ничего, я сама остановила бы на нем взгляд (и не один раз), если бы встретила лет этак двадцать – двадцать пять назад. Как раз тогда, когда с ним познакомилась моя мама.
Она тоже тут была. И у меня в очередной раз потекли слезы, даже пришлось на какое-то время отложить альбом в сторону, чтобы не закапать фотографии. Елена Ивановна тут же разлила нам еще по наливочке, мы опять с ней выпили. Она тоже пустила слезу. Я порыдала на ее пышной груди.
Под каждым снимком моей мамы (или одной, или на пару с Багаевым) были подписи: «Анечка в Сочи», «Мы с Анечкой в Комарово», «Анечка…», «Мы с Анечкой…».
Таких у нас дома не было.
Глядя на них, я видела, что сейчас являюсь просто маминой копией. Ведь ей здесь было примерно столько, сколько мне сейчас.
Как я поняла, Елена Ивановна, убирая дом, конечно, обследовала тут все, что хранилось. Набрела на альбомы, которые Петр Петрович по каким-то своим причинам решил держать за городом, а не в квартире в Питере. Елена Ивановна, наверное, задумывалась, почему Петр Петрович так и не женился, но не решалась спросить, что случилось с «Анечкой», фигурировавшей на стольких снимках. Других женщин в этом альбоме не было. Нет, имелись, конечно, какие-то общие фотографии, но, просмотрев все, становилось ясно, что женщина у Петра Петровича была одна. Моя мама.
Увидев меня, Елена Ивановна не сделала скидки на годы. Она просто узнала знакомое лицо. И автоматически назвала меня Анечкой…
– А еще есть фотографии? – спросила я.
– Да, много, – кивнула женщина.
Мы вернулись в кабинет, Елена Ивановна убрала на место альбом и показала мне на стопку других – в основном, правда, современных, «кодаковских».
– А вот в этой коробочке – старинные, – сообщила она. – Я так понимаю, что это мама и бабушка Петра Петровича. Дореволюционные снимки очень интересно смотреть. Какие тогда были платья, как фотограф людей сажал. Я очень люблю их. Вообще фотографии люблю смотреть. Ксенечка, вы пока тут поглядите, а мне нужно ужин готовить. В особенности если этот ваш Саша приедет.
Я предложила свою помощь. Елена Ивановна махнула рукой, сказала, что справится, ей как раз занятие и она понимает, что мне интересно посмотреть снимки. В особенности если завтра Петр Петрович приедет на дачу. Возможности-то тогда не будет. Так что надо заняться этим делом сейчас.
Я поблагодарила Елену Ивановну, она меня покинула, а я углубилась в изучение фотографий. Правда, меня гораздо больше интересовала современность, а не прародители Багаева.
Современных было много. Петр Петрович, судя по имеющимся кадрам, активно путешествовал по Европам и снимался чуть ли не у каждого памятника. Достопримечательностей как таковых не было вообще. Если уж памятник – то как фон Петра Петровича (а не наоборот), занимающего основную часть кадра.
Статуя Христа в Рио-де-Жанейро позади Багаева, точно так же разводящего руки в стороны и заслоняющего собой монумент. Какой-то египетский фараон, опять же не попавший целиком в кадр, вид на Иерусалим за спиной того же господина Багаева. Петр Петрович также фигурировал на фоне Акрополя, храма Парижской Богоматери, собора Святого Петра. М-да, любознательный хозяин у этого особнячка.
Ознакомительная версия.
