С одной стороны, это был хороший способ взять себя в руки и не думать о Старикове, а с другой… Анна решила подойти к вопросу об исчезновении людей фундаментально… А у Дубовикова в фонде, надо отдать ему должное, был накоплен немалый материал. Капитан фиксировал все известные ему случаи пропажи людей. Снабжал карточки своими пометками — остановившими его внимание деталями.
Просматривать эту картотеку было даже по-своему увлекательно… Но главное, Ане хотелось выяснить: не было ли в ней зафиксировано случаев, похожих на Джульеттин…
«Что толку возвращаться в пустую квартиру, где меня никто не ждет? — рассуждала Светлова, глядя на чернильную темноту за окном. — Лучше я немного посплю здесь, на креслах, и с утра пораньше, пока в фонде никто не появился, закончу перебирание карточек…»
Так Светлова капитану Олегу Ивановичу Дубовикову и сказала…
— Ну, как хотите… — Капитан зевнул. — А я домой. Посмотрю «Сегодня в полночь», узнаю, какие новости, что случилось за день, — и бай-бай.
— Хорошо вам…
— Это да… — пробормотал капитан. — Вам тоже будет, я думаю, неплохо. Вот тут у нас и пледик есть, и подушечка… Самоварчик… Я и сам иной раз тут заночевываю… Ехать мне домой далеко — в Подмосковье…
— А вы… разве… Вы ездите на работу из Подмосковья? — Аня, с трудом скрывая изумление, смотрела на капитана.
— Ну да… И представьте, я такой — не единственный. Наверное, половина работающих в Москве оттуда прибывает.
— Да, да… разумеется… — растерянно кивнула Светлова.
— Вот и я — с утра из Полушкова…
— Полушково?
Аня придержалась рукой за край стола и медленно опустилась на стул.
Полушково было через две остановки от Гореловки! И совсем рядом с Боборыкином…
Наконец, собравшись с силами, Аня проводила капитана до двери, закрыла ее и вернулась к карточкам.
…Ключ, слабо щелкнув, повернулся в замочной скважине. От этого звука Анна и открыла глаза.
Разумеется, она сразу поняла, что означает этот легкий щелчок. Может быть, потому, что даже во сне тревога не покидала Светлову в этом чужом казенном помещении. Все-таки ей, учитывая все ее подозрения насчет капитана (правда, пока никак не подтвержденные), не надо было оставаться здесь…
Не следовало… нет!
Мало ли, что не подтвержденные… Если они теперь вот подтвердятся — радости мало!
Хотя… Учитывая некоторые, явно авантюрные, свойства своего характера, Аня, если быть до конца честной, могла бы признаться себе, что — скорее да, чем нет! — именно потому она это и сделала. Сыскной азарт явно подталкивал ее, как бес в ребро, к обострению ситуации, когда она принимала решение остаться на ночь в этом странном фонде капитана Олега Ивановича Дубовикова.
И вот…
Кто-то открывал дверь!
Хотя угадать кто было не сложно…
Разумеется, Светловой совсем не улыбалось добывать доказательства преступности капитана Дубовикова ценой, например, собственной жизни.
Она выскользнула из-под пледа, мигом натянула джинсы и свитер. На часах слабо светящиеся стрелки показывали три часа утра. И это означало, что скромный капитан вопреки своим давешним намерениям, посмотрев новости, не лег спать рядом со своей верной подругой, или кто там у него.
Он вообще был сейчас мало похож на скромного капитана. Скорее на владельца гарема. С чего она вообще взяла, что такому хмырю можно хоть каплю доверять?
Неторопливо расстегивая пиджак, он приближался к Ане…
Между ними оставалось только кожаное кресло. Анна попробовала приподнять это тяжелое кресло.
— Смешно… — криво улыбнулся Дубовиков.
— Я буду кричать! — почти шепотом пригрозила Анна.
Это тоже, наверное, было смешно товарищу капитану, потому что голос у нее от страха сел и вместо крика получался жалкий шепот…
— Да что вы говорите?!
Не отрывая своего застывшего от омерзения взгляда от потного лба Олега Ивановича — он что же, нервничал?! — Анна медленно отступала назад… Пока спина ее не коснулась прохладного оконного стекла. Все! Фонд на третьем этаже… лучше выпрыгнуть…
И, словно откликнувшись на эту дикую мысль, стекло вдруг подалось… Но вместо того, чтобы рухнуть в бездну, Анна вдруг оказалась на балконе. Балконная дверь, к которой она, отступая, прислонилась, оказалась не закрытой. Видно, работающим в фонде, было не до таких мелочей, как меры безопасности, или же они не хранили здесь ничего ценного.
Дальше все происходило молниеносно, как будто само собою. И не с ней… Мозг работал, мгновенно выискивая малейшие зацепки для спасения. Казалось, все происходило помимо Аниных намерений. Поскольку от переживаемого стресса этих намерений у Светловой и вовсе не было…
Ограда балкона… выступ карниза, несколько шагов на высоте… опять окно… Закрытое! Звон выбиваемого каблуком стекла, и она проникает внутрь, надеясь изо всех сил, что люди, в квартиру которых она попала таким странным в три часа ночи способом, не прикончат ее с испугу, не успев разобраться, что к чему… Или что — гораздо хуже! — это соседнее с балконом окно, до которого она добралась, тоже ведет в помещения фонда… И ее встретит ухмыляющийся Олег Иванович: попутешествовала, и хватит…
Но это было окно подъезда. В нем было пустынно и гулко: лестничная площадка была пуста. Но слышно уже было, как открывается — на звон разбитого стекла! — дверь фонда.
Анна бросилась по лестнице вниз…
Она выбежала на безлюдную утреннюю московскую улицу, и, казалось, легкие у нее разорвутся от волнения и недостатка воздуха…
Добежала до машины. Пистолет — трофей, оставшийся у нее от прежней истории с «милыми дамами», — лежал под сиденьем. Почему-то в последнее время, после ухода Пети, Анна решила извлечь его на свет божий и хранила в машине…
Носить его с собой в сумочке она не решалась — как-то уже слишком, чересчур! И зря. Нынче в фонде, этой ночью, он бы ей, как выяснилось, пригодился… А так она оказалась беззащитна перед капитаном…
Аня лихорадочно вытащила «Макаров», сняла предохранитель и, когда подняла глаза, обомлела: в окно заглядывала ухмыляющаяся рожа Дубовикова.
И она вспомнила, что забыла! Забыла, торопясь добраться до пистолета, закрыть дверцу машины…
Что за мерзкая, злодейская у него, однако, улыбочка! Словно приклеенная к физиономии, как фальшивые усы. Почти как у Жванецкого, «и самовар у нас электрический, и сами мы неискренние…»
— Вы не хотите успокоиться, Анна Владимировна? — Ухмыляющийся капитан уже открывал дверцу и лез в машину.
— Послушайте! Я ничего не могу пока доказать, — зашипела, сама удивляясь своему поистине змеиному шипению, Светлова. — Но я советую вам держаться от меня подальше…
Это было похоже на заявление американского правительства белорусскому президенту: «Мы не считаем вас президентом, но будем в дальнейшем исходить из факта вашего существования».
— Да ну?!
— А стодолларовая банкнота? Обагряете купюры кровью своих жертв, так сказать?! — Аня от волнения перешла на высокий штиль.
— Что-что я обагряю?
Капитан изумленно уставился на Светлову.
И надо отдать ему должное — изумление сыграл он очень натурально.
— «Что-что»… — передразнила Аня. — Ништо! Оплошка вышла, товарищ капитан… Забыли про деньги, что мне давали? Так вот, эта банкнота хранится в надежном месте… И это, поверьте, неопровержимое, ну, во всяком случае, серьезное доказательство. Так что аккуратнее надо быть, Олег Иванович! И если со мной что-нибудь случится!..
— Фигня какая-то… И что, спрашивается, с такой чумовой бабой может случиться?! Это со мной, кажется, сейчас что-то случится… Крыша точно вот-вот поедет — того гляди! — от таких обвинений. Давай хоть поговорим нормально…
— Не подходить!
Аня предостерегающе навела на Дубовикова пистолет.
— Ну ты, Светлова, даешь! — растерянно протянул капитан.
Дубовиков, уже втиснувшийся в машину, повернулся к Ане, протягивая свою огромную жесткую ладонь.
И это было его ошибкой!
Дело в том, что у Светловой, считай, с нежного детства был вечный глюк, что ее задушат… Кому вода, кому огонь, кому операционный стол, а ей — вот такие вот жесткие, страшные, заскорузлые ладони…
«И пальцы-то как хищно скрючены!» — успела подумать Светлова.
Анна сжимала в руках пистолет. И с ужасом понимала, что ни за что сейчас не посмеет из него выстрелить. А если она ошибается все-таки насчет капитана?! Что-то останавливало ее. Не было у нее настоящей злости к Дубовикову. Что все-таки значат «критические минуты»! Вспомнишь даже не то, что забыл, но и то, чего и не знал никогда, — так, с генами от родственников перешло… А еще, говорят, в такие решительные минуты перед человеком проходит вся его жизнь, начиная с детства.
И именно детство проносилось сейчас перед «мысленным взором» Ани Светловой с быстротой перематываемой видеокассеты… Точнее, его школьная часть…
