Ознакомительная версия.
– Ну и что, гениев рождает? – усмехнулся Турецкий.
– Возможно, не знаю. А вот другое – знаю. Этот твой друг и некто, – Влад наклонился к Турецкому почти вплотную, будто снова хотел прикурить от его сигареты, – Линяев – понял? – женаты на родных сестрах.
Влад отвалился на спинку скамейки и испытующе посмотрел на Турецкого.
Так вот, значит, в чем дело! Линяев – первый зам генерального прокурора, человек, которого Турецкий просто терпеть не мог и старался с ним нигде не пересекаться, – был, по утверждению того же Кости, по сути, «теневым» генеральным. Почему? Это уже другой вопрос. Какую власть он имел над нынешним – «официальным», – никто не знал. Но без него не решались никакие серьезные административные проблемы. Костя частенько возвращался с коллегий злой и бледный от ярости. Но – молчал. Его отчасти устраивало то, что Линяев редко вмешивался в вопросы следствия. Все-таки не зря же Меркулова считали здесь «патриархом». И собственные связи были, и авторитет – дай боже всякому! Его, в общем-то, и не трогали. Ему «внушали». И хотя он этого терпеть тоже не мог, приходилось слушаться. Иногда взрывался. Но все реже и реже. И эти вспышки, как мог догадаться Турецкий, случались лишь тогда, когда Меркулов оставался с генеральным наедине. О чем они там говорили, что обсуждалось – оставалось тайной для всех остальных. И правильно, наверно. Нечего сор выносить…
Значит, Линяев. Вот и наступил, как говорится, момент истины. Да кто ж позволит трогать руками… как его? Шурина? Нет, свояка! И к тому же – миллионера! Даже по западным понятиям.
Ясно стало, почему в том году, когда Линяев уже активно трудился на ниве защиты законности в доме на Большой Дмитровке, так и пропало дело о восьмистах миллионах. Сумма-то была и в самом деле не такой уж и впечатляющей. Воровали и поболе! И сходило…
Значит, и указания об отстранении в свое время Турецкого от дела о «Центурионе» исходило от него. А Костя темнил! Сверху указание! Ну да, страшней кошки, разумеется, зверя нет. Если сам ты – мышь. Но ведь и Костя мышью себя никогда не считал. Так почему же? Передали Ване Колосову, полагая, что он окажется послушней Турецкого? И закроет дело Баранова? А он не оказался. Не закрыл. И был тут же сбит машиной. Насмерть. И вот снова невесть откуда «зашевелился» Турецкий! Ну надо же! Ведь все уже так удачно сложилось! Этот Турецкий, конечно, не близорукий Ваня Колосов, его «случайной» машиной не задавишь. Подстрелить можно. Но – зачем? А не проще ли купить? Правду ведь говорят: то, что нельзя купить за большие деньги, можно запросто приобрести за очень большие. Вот они и начали «торговлю» сразу с сотни тысяч баксов. Дошли до трех сотен. Край, говорят. Но если поторговаться, привести соответствующие аргументы – ведь пойдут же на сделку, гады! Пойдут и никуда не денутся! Потому что у них этих баксов – как у дурака махорки. «Не поверишь, кто мои соседи!» Почему ж не поверить?
– Я тебе вскрыл ситуацию, Борисыч? – негромко спросил Богаткин.
– Увы, – кивнул Турецкий. – Но только номер не пройдет.
– Ты будешь большой дурак. Точнее – покойник. И никто из твоих знакомых ничем тебе не сможет помочь. Это же не верх, а скорее – серединка пирамиды. А что наверху? Кто знает. Я туда не заглядывал.
– Ну твоя позиция мне ясна. Спасибо. Я и не рассчитывал, честно говоря…
– Ты меня неверно понял.
– Да нет, понял-то я как раз все правильно. И предостережение – тоже. Думаешь, ты – первый? Эх, суета!…
– Тем более. Ну побегу. До вечера?
– Да. Как получится. Спасибо.
– Чем могу. – Влад развел руками, встал и, не прощаясь, направился к своей машине.
А Турецкий посидел еще недолго, выкурил очередную сигаретку, выпулил окурок в ближайшую урну, обрадовался, что попал, и тоже отправился к себе. Вниз по переулку.
Пару раз оглянулся, но никому до него не было никакого дела…
И тут вдруг в голове у него мелькнула и немедленно будто высветилась шальная мысль: «Ведь это именно то самое, чего мне не хватало для завершающего штриха!»
Вот теперь он ускорил шаг.
– Суета сует, говорите? – сказал он громко.
И засмеялся, потому что шедшая навстречу ему пожилая женщина от этого вопроса так и шарахнулась в сторону. Ну да, видок у него был, конечно, босяцкий. Но не сумасшедшего же? Он даже подмигнул женщине, чем-то отдаленно напомнившей ему бабу Глашу. Но та лишь испуганно перекрестилась: ходят тут, по улицам, всякие…
– Костя, я должен сообщить тебе печальную вещь…
– А ничего хорошего я от тебя в последнее время почему-то вообще не жду.
Меркулов был мрачным и усталым после почти двухчасовых прений с «упрямыми думцами». Готовили новые поправки к Закону об уголовном праве. Обсуждали новый УПК. И всем до зарезу необходим был заместитель генерального прокурора по следствию. Замучили поправками.
– Твой сарказм мне был бы понятен, если бы основывался на известных реалиях. А ты можешь мне, к примеру, просто по-товарищески, как бывало когда-то, объяснить, почему у нас больше нет времени поговорить по душам? Почему не тянет высказаться? Поспорить? Нет, мы перешли незаметно для себя на «указания», Костя. И это очень скверно. Извини, я не желаю вовсе обижать тебя, но появилось ощущение, что между нами однажды пробежала кошка. Черная, поганая и вонючая…
– Оттачиваешь перо? – с иронией заметил Меркулов.
– Ну вот видишь? Ты отвыкаешь принимать людей всерьез. То есть я выразился не совсем точно: ты не хочешь больше понимать никого. Кроме себя. Ну в трех лицах, разумеется.
– Это кого ж еще ты имеешь в виду? – нахмурился Меркулов.
– Тебе прекрасно известно. Но дело даже и не в том…
– А в чем? Ну говори же наконец! – почти вскипел Костя. – Ты что, считаешь, что у меня больше забот не осталось, кроме как выслушивать твои дурацкие прогнозы? Это ты, Саша, на мой взгляд, потерял ощущение реальности! Тоже извини. И проживаешь в каком-то непонятном, самим собой выдуманном мире! Где тебя окружают сомнительные личности, какие-то проститутки, пьянь и шваль! Семью разрушил! Какой ты пример показываешь единственной дочери?!
О– о! Меркулов становился грозен… Одно из трех его лиц все больше напоминало внешний облик Зевса-громовержца. Он обличал и не оставлял никаких надежд оправдаться…
Точно, что-то подобное недавно уже ощутил Александр Борисович. Но не сразу вспомнил, в какой ситуации. А когда вспомнил, чуть не рассмеялся в лицо Меркулову. И слава богу, что сдержался, иначе это был бы трагический момент в его жизни. Хотя как посмотреть. Имея в виду смысл трагедии, как таковой.
– Ты, конечно, прав, Костя, – собрав все силы, чтобы не сорваться и самому, вклинился Александр между двумя очередными восклицаниями Меркулова. – Я с тобой согласен, что и с семьей далеко не все в порядке… и дочку вот… воспитываю как могу. А где взять хороший-то пример, чтоб был перед глазами, а? – И он с вызовом посмотрел на Костю. У которого, кстати, у самого тоже были далеко не в порядке дела с дочерью Лидкой. Скоро уже тридцать лет девке, а не замужем. И похоже, не предвидится торжества. Правда, не родная Костина дочь, а приемная, но все же…
Костя намек, конечно, понял и сник маленько. Пыл, во всяком случае, как-то подрастерял. Но заведомой мрачности своей не изменил.
– И насчет окружения моего ты тоже прав. Отчасти. Поскольку по долгу службы порой приходится иметь дело с такими отбросами, что бывает и самому потом отмыться трудно. В бане, я имею в виду. И шлюхи есть, и алкашня. Бывшие, к слову, наши сотрудники. Но я о другом, Костя. Мы сами, что ли, перестали верить друг другу? Ответь честно.
– Честно, говоришь? А я тебе и не соврал ни разу. Тебе выгодно было так думать. Это оправдывало бы твои заскоки. Мол, как вы со мной, так и я – с вами. Но ты прав, суть не в этом. Хочешь правды? Изволь. Мы оба – служащие. В своем государстве. Не нравится, как говорится, не служи! Иди на все четыре стороны. Но если служишь, тогда подчиняйся законам этой службы. Не своевольничай! Не устраивай чудовищных спектаклей! Потому что ты подводишь этим не только себя, но в первую очередь своих товарищей… Уф-ф! – тяжко выдохнул он. – Нужны тебе эти мои нотации? Как ты мне надоел, кто бы знал…
И вот эта очень искренняя интонация почему-то повергла Турецкого буквально в шок.
Это означало, что вся жизнь, прожитая с Костей бок о бок, в которой тот, как старший и более опытный товарищ, друг наконец, учил никогда не сдаваться, не пасовать перед трудностями и опасностями, жестко стоять на своей точке зрения, если считаешь ее не делом случая, а собственным убеждением, – значит, все это коту под хвост? Ничего не было?! А то, что было, приснилось?
– Ну чего ты пришел? Пятница. Конец дня. Люди устали. Чего тебе одному все неймется? Есть что-то важное – говори, а нет… – Костя вдруг потянулся за очередной папкой с бумагами, до которой, как показалось Турецкому, ему решительно не было никакого дела. – Ты ничего не хочешь рассказать?
Ознакомительная версия.
