Эдуард Фикер - Современный чехословацкий детектив

— И вполне оправданно.

— Вы хотите сказать, с субъективной точки зрения? Тогда, пожалуйста, не разубеждайте его пока. Нам нужно всего пятнадцать минут. А потом можно дать ему отдых — до тех пор, пока не переведем его в следственную тюрьму.

— Ну, мы его так скоро вам не отдадим, — сказал врач.

Вскоре Гадраба произнес с вялым удивлением:

— Я еще жив?

— Пока да, — ответил Скала, не решаясь подать ему надежды, — Не считайте нас ангелами божьими.

И Гадраба медленно, постепенно поведал нам следующее,

Отчаявшийся Бедржих Фидлер наговорил ему, будто Арнольд совершал акты государственной измены, пользуясь своим фотоаппаратом и кинокамерой-зажигалкой, и что ему необходимо бежать за пределы республики, к английским друзьям отца. Его уже разыскивают. Но для бегства не все еще готово, Арнольд скрывается. И Бедржих Фидлер умолял Гадрабу помочь Арнольду, дав ложное показание, что тот заходил в ателье, чтоб навести нас на ложный след...

— Когда он вас об этом просил, пан Гадраба?

— В пятницу... В прошлую пятницу был об этом разговор...

— А где был тогда Арнольд?

— Не знаю. И не хотел знать. Я сделал это не ради Арнольда. Отца пожалел. Бедржих говорил, не переживет он арест сына...

По лицу Гадрабы, постаревшему с тех пор, как я видел его в последний раз, скатились к вискам две тихие слезы, без малейшего всхлипа.

— И все равно он умер... А я последую за ним...

Карличек тихо выскользнул в коридор, он шепнул врачу одно лишь словечко;

— Хнычет...

На что тот ответил:

— Ничего. Только пускай поскорее заканчивают.

А мы и закончили. Ничего существенного Гадраба больше не имел сказать. С подробностями же можно было не торопиться.

Врач не входил в палату потому, что Гадраба не выносил его присутствия — боялся. И без сознания он сопротивлялся бы любым средствам помощи, тем более уколам. Провожая нас, доктор сказал:

— Он сам обострил кризис. Посмотрим, не понадобится ли ему клиническое лечение. Пока оставим у нас, пусть успокоится. Положим к нему в палату одного-двух пациентов жизнерадостного характера. Главный врач сам займется этим случаем. Пригласим консультантов... Конечно, было бы лучше, если б вы пока воздержались от дальнейших допросов.

Он попрощался с нами у выхода.

— Нда-а, — задумчиво протянул Скала, когда мы вышли. — Похоже, Бедржих-то Фидлер и Гадрабу обманул.

Пойдемте, Карличек! Возьмемся за этот газовый счетчик...

Я взглянул иа часы.

— В четырнадцать ноль-ноль едем на дачу. Гадраба сделал признание, которое дает нам право на обыск. Пожалуйста, разделите ваших людей. Я подожду у себя.

В отделе у меня накопилось много дел. Ждала группа, назначенная для завтрашней операции. Надо было хорошенько объяснить людям их задачи.

Гонзик Тужима все еще не ушел домой. Когда я ему за это попенял, он ответил, что, поскольку в отделе аврал, он еще и обед мне принесет.

— У кого есть зеркало?

Зеркала ни у кого не оказалось. Досадно. Я хотел посмотреть, видны ли еще на моем лице следы комариной пристрастности.

— Хорошо еще, не подцепили малярию, товарищ капитан, — изрек Трепинский, видимо желая утешить меня,

— Попробовали бы вы сами провести у реки летнюю ночь! — вскинулся я.

— Опираясь на ваш опыт, я захватил бы накомарник, — ответствовал поручик.

Все почему-то были веселы, что особенно необычно для Трепинского; пришлось мне одернуть их — собрались мы отнюдь не для забавы.

Но вот задачи распределены. Эта группа разошлась, ее место заняла другая: фотографы, эксперты, специалисты и наш вечно угрюмый патологоанатом, с которым, как я уже упоминал, мы встречались почта исключительно у чьих-нибудь трупов. Сомнительно, будет ли иначе и на сей раз... Гадраба, правда, толковал о бегстве Арнольда за границу. Возможно, в каком-нибудь садовом павильоне английского посольства и впрямь укрывается любовное счастье Арнольда и Веры... Вдобавок нам совершенно неизвестна судьба документов, существование которых мы, собственно, выдумали. Наши логические построения держались с трудом.

Скала явился около полудня с папкой, которую положил передо мной на столе, — но без Карличека.

— Наконец у нас что-то получается, — сказал он, — Резкий скачок в расходовании газа решительно есть. Пыль и сажа в вытяжной трубе явно стерты, там даже застрял обрывок тряпки. К сожалению, успели вывезти мусорные баки: в одном из них, возможно, нашлись бы детали разбитого аппарата для чтения микроточек.

Для поездки на дачу Фидлера приготовили три машины. Скала заехал за Дворничком, Алоизом Бедрной, и привез его ко мне. Это был тщедушный пятнадцатилетний паренек с мелкими чертами лица. Его глаза-булавочки смотрели немного испуганно, но довольно честно. Ноги и руки у него были несоразмерно велики.

— Ты ведь хорошо знаешь Арнольдову дачу и местность вокруг? — спросил я его.

— Знаю, — кивнул он с некоторым напряжением.

— Любил ты Арнольда?

Алоиз Бедрна уставился на носки своих больших ботинок и ответил:

— Я любил этот дом. Хотел когда-нибудь сам такой иметь. Может, и построю, когда кончу учиться. Мне очень не нравится, что там орут и пьют. Правда, несколько раз я сам был вдребезину. Только я не виноват.

Я объяснил ему, что с Арнольдом случилось несчастье. Правды я ему сказать не мог, поэтому Сочинил историю, будто однажды Арнольд положил на стол пистолет, отнятый у Ферулика. Один из дружков стал баловаться оружием, выстрелил нечаянно и убил Арнольда. Он постарался, конечно, скрыть несчастье и где-то тайно закопал труп, а на даче произвел страшный разгром, чтоб казалось, будто туда проник чужой.

Алоиз слушал с открытым ртом.

— Мамочки мои! — вырвалось у него под конец. — Да кто ж это был?

— Из тех, кого ты знаешь, — никто, — ответил я, не погрешив против истины.

Мы выехали в два часа. Алоиз Бедрна — я посадил его рядом с собой — был по-детски взволнован. Он ни о чем не спрашивал, и я молчал.

Приехали, сняли печать с дверей. Бедрна словно онемел, только губы у него дергались.

— Походи-ка по дому где хочешь, — сказал я ему. — При этом хорошенько присматривайся. Один из моих людей будет ходить с тобой. Как заметишь что-нибудь, пускай самую малость, что тебе покажется необычным, скажи сопровождающему. Ты лучше нас разберешь, что тут не так или чего тут раньше не было, хотя бы гвоздика.

Дрожащей рукой мальчик показал на черный шкаф.

— Хорошо. Это можешь оставить без внимания, — сказал я, давая знак Карличеку сопровождать его.

Алоиз растерянно глядел на людей, которые разошлись в разные стороны. Их спокойно-серьезные лица, их молчание, их осторожные шаги, вероятно, внушали ему мысли о чем-то страшном.

Мы со Скалой остались ждать снаружи.

Мои люди осматривали метр за метром, притопывали, раздвигали траву, острым концом длинной палки прощупывали почву. В доме они разгребали обломки, обследуя пол. Наблюдали за полетом мух.

А день опять стоял роскошный. От леса тянуло смолистым духом.

Отшвырнув ногой выпавший ящик, чтоб привлечь наше внимание, на пороге появился Карличек. Мы оглянулись. Он стоял молча, подзывая нас жестом. Не дожидаясь, пока мы подойдем, он снова вошел в дом. Мы поспешили за ним.

Дверь террасы была открыта настежь. На террасе, выложенной квадратными плитками искусственного камня, в стороне от двери стоял Алоиз с совершенно белым лицом.

— Он говорит, — приглушенно объяснил нам Карличек, — что в щелях между плитами везде проросла низенькая травка. А здесь вот и здесь, — он показал, — травы нет. Значит, плиты недавно поднимали. И заново зацементировали.

— Только я их не выламывал, — в страхе пробормотал мальчик. — И никто...

— Ступай, сядь в машину, Лойзик, — мягко сказал я.

Час спустя заступ коснулся трупа в кожаном костюме.

— Тут и впрямь античная трагедия, — заговорил Карличек, когда мы наконец вернулись в Прагу. — Но мне видится еще нечто более ужасное... — Он медленно повел рукой вдаль. — Сумерки, вечерняя тишина — и эта девушка, белый призрак, одинокая на березовой скамье... Перед ней чернеет высокая крыша дома. Там, под плитами — навеки затихший возлюбленный. Мертвый... А она его ждет... — Он поморгал. — Что бы с ней сделалось, если б тогда она вдруг узнала?..

— Сошла бы с ума, — просто ответил Скала. — Но зачем вы сами на себя нагоняете ужас?

— Я вижу в этом устрашающий пример, к чему может привести неправильное воспитание...

Никто из нас не избежал потрясения, когда теоретический вывод о существовании могилы подтвердился на деле. Первопричиной всего действительно, было, искривленное сознание молодых людей.

Мне показалось, что Скала смотрит на Карличека так, словно тревожится за него.

— Вы уже достаточно поработали, и с пользой для дела, — тоном библейского патриарха сказал я Карличеку. — С ролью Августа Майера вы справились гениально. Теперь вам уже нельзя показываться у Коларжа, не то, пожалуй, Госсарт свалится с ног от удивления. А посему спектакль мы доиграем без вас. Другими словами, если только ваш начальник не поручит вам розыски грузовика или Веры Климовой, можете заняться воспитанием своего сынишки.