– Извините, что я перебиваю вашу ученую речь, – раздраженно бросила София, стоя над ним и уперев руки в пояс. Артем взял было ее за плечи, но она тряхнула ими, сбрасывая его руки. – Когда вы все это излагаете, я чувствую лишь одно: кто-то из нас – со сдвигом; но я хочу услышать ответ: чего вы добиваетесь?
– Есть вероятность, что в атмосфере той ночи Алина вспомнит, кто и как совершил убийство.
– Но если она перегружена эмоциями, зачем же терзать ее и без того больную психику? Ради эксперимента? Она что, обезьянка?! Еще и меня вмешиваете, помощницу нашли!
– Ради того, – Артем снова взял ее за плечи и увел к окну, – чтобы найти убийц. Не буянь, София!
Она мрачно взглянула на него и произнесла с упреком:
– И это придумал ты? Не жалко тебе девочку? Убили-то негодяя!
Артем привлек ее к себе, крепко обнял, словно укрыл от внешнего мира, и, тихонько раскачивая ее из стороны в сторону, напомнил шепотом:
– Я уже тебе говорил и повторяю: милиция не для таких, как ты. Так надо, София. Неизвестно, что эти сволочи натворят еще, и так уже очень много трупов, вспомни медсестру-студентку, она-то в чем виновата? Алина – это быстрый способ их найти, во всяком случае, в это хочется верить. Успокойся. Иначе я увезу тебя!
– Хорошо, хорошо, – проворчала София сквозь слезы. – Я не буду вам мешать, но то, что ты придумал… это неправильно.
– Чш-ш… – гипнотизировал ее Артем, целуя ее волосы.
Подействовало.
Анфиса уставилась на крохотное существо, невольно улыбнувшись. Золотистого цвета собачка с торчащими острыми ушками и бантиком между ними, с сизой попонкой из плотной шерсти на спинке свирепо ощерилась на нее, словно большая собака. Анфиса приподнялась и поискала глазами хозяйку собачки, но поблизости она никого не увидела, кроме дворецкого и садовника, стоявших чуть вдалеке. Она присела перед тявкающей крохой.
– Малышка, ты откуда? – И она хотела погладить собачку.
– Осторожно! Она может вас укусить!
К Анфисе уже бежала молодая женщина, точнее к своей собачке, которая, увидев хозяйку, завиляла коротким хвостиком.
– Чина! – Женщина подхватила питомицу, прижала ее к щеке. – Как ты меня напугала, глупышка! Тебя нельзя ни на секунду выпускать из виду.
– Неужто такая малышка кусается? – спросила Анфиса.
– Еще как! – заверила хозяйка, прехорошенькая кокетливая особа. – Вообще-то, сама эта порода дружелюбная, но не моя Чина. Ей кажется, что она способна разорвать волка!
– А что означает Чина?
– Ничего. Просто Чина, мне это нечаянно пришло в голову, понравилось так ее называть.
– Можно, я все же попробую ее погладить?
– Пожалуйста. Но вряд ли вам это удастся.
Анфиса протянула руку, но кроха предупредительно и очень грозно зарычала, показав малюсенькие зубки. Обе барышни рассмеялись и присели на скамейку.
В комнате Виктóра стоял лекарственный запах, который спутать ни с чем другим невозможно. Сам князь выглядел бледным, но, увидев Марго, он заметно оживился. Графиня подошла к кровати, рядом с которой стоял Медьери и давал указания сестре милосердия, нанятой Гаврилой Платоновичем:
– Эту смесь – заваривать, она способствует восстановлению крови… – И вдруг он заметил Марго, поклонился: – День добрый, Маргарита Аристарховна.
– Как наш раненый?
– Лучше, чем можно было бы предположить.
– Графиня, я покуда еще жив, – взял шутливый тон Виктóр, хотя голос его был слабым и тусклым, – о моем самочувствии можно и у меня справиться.
За редким исключением, Марго не давала спуску никому, особенно тем, кто вздумал бы ее ослушаться, тем более обмануть, да еще и шутить притом. Потому она осадила раненого, машинально протянув руку для поцелуя Медьери:
– Ах, вы лучше лежите и молчите!
– Чем я провинился?
– Да все тем же, сударь, сами знаете чем! Отвечайте: зачем вы пошли ночью на Славяновскую улицу?
– Как же я отвечу, когда вы приказали мне молчать!
– Перестаньте паясничать, князь, вам нейдет. И объясниться вам придется: со мной приехал Виссарион Фомич Зыбин, его задержал крестный.
– Прошу прощения, Маргарита Аристарховна, – обратился к ней Медьери, – с вашего позволения, мы с сестрой удалимся, чтобы она записала, когда и как давать больному мои снадобья.
– Да-да, конечно, – одарила его улыбкой Марго.
– Позвольте напомнить вам, что князю противопоказаны разного рода волнения.
– Он тоже заставил нас поволноваться! – мстительно прищурилась она.
– Будьте великодушны, он очень слаб.
Медьери и сестра ушли, у Марго с губ слетела улыбка, брови ее нахмурились, она уселась в кресло и демонстративно отвернулась от Виктóра, давая ему понять, что она не желает с ним общаться. Тот прыснул, но боль дала о себе знать, и он застонал.
– Так вам и надо, – процедила Марго.
– Вы жестоки!
– А чего вы ждали? – И она выпалила длинную тираду с негодующими интонациями в голосе: – Я должна охать и плакать, глядя на вас? Нет уж, увольте! Вы помешали нашим планам, спугнули негодяев, которые держат Элизу в заточении! Теперь они станут очень осторожны. К сожалению, я не могу вам сказать всего, потому что больше вам не доверяю, но ей грозит опасность. А все вы – упрямец, думаете, вы самый умный… Почему вы улыбаетесь?
– Вы прекрасны, когда сердитесь, должно быть, вам это часто говорят.
– Пф! – фыркнула Марго. – По-вашему, я – скандалистка и только и делаю, что сержусь?
– Я вовсе не это имел в виду. А вы заметили, как на вас смотрит месье Медьери?
– И как же?
– Как хищник на добычу. Остерегайтесь его!
– Ваша буйная фантазия не имеет границ.
В запасе у Марго было еще много гадостей, и она с удовольствием осыпала бы ими Виктóра, но тут в комнате появился Зыбин, умостил свое грузное тело на стуле возле кровати, отдышался и промямлил со сладкой улыбочкой:
– Мое почтение, князь! Меня интересует одно: видели ли вы, кто стрелял в вас? Хотя бы мельком?
– Должен огорчить вас, стреляли-то сзади, – ответил тот.
– Не заметили, может, за вами следили?
– Нет, господин Зыбин, не заметил. Однако полагаю, что в меня стреляли именно потому, что я оказался там, значит, следили.
– А вы там бывали не однажды-с?
– Разумеется! Предыдущую ночь я провел на том месте, где тогда повстречался с Элизой, потом и с утра отправился, затем передохнул дома – и вновь… Я дал им повод выстрелить и тем самым получил подтверждение, что Элиза жива.
– Но когда вы гуляли, князь, что-либо подозрительное, пусть даже и не относящееся к вашим поискам, вы заприметили?
Виктóр отрицательно слегка качнул головой. Он уже изрядно устал, потому Зыбин, сильно разочарованный, засобирался:
– Ну, выздоравливайте, князь. И запомните: не стоит играть с судьбою, полагаясь только на себя!
– Да уж выводы я сделал…
Следуя к выходу за Зыбиным, Марго улучила момент и, подлетев к кровати, надменно прошипела:
– Прощайте, Виктóр! Завтра я навещу вас, коли вы пообещаете не говорить глупостей.
Он не успел дать ей это обещание, так как Нароков, жаждавший поскорее увидеться с другом, открыл дверь. Вместе с ним в комнату князя словно проник некий положительный заряд, что наверняка не должно было помешать раненому. Несколько слов приветствия, затем – прощания с Марго, наставление от нее – не докучать больному, и – Борис оказался у кровати Виктóра:
– Рад видеть тебя живым! А матушка моя уже подготовила для тебя комнату с видом на реку; как только ты немного окрепнешь, мы перевезем тебя к нам и уход обеспечим. Возражения не принимаются…
– Моя Чина – собака редчайшей породы, – не без гордости рассказывала Анфисе ее новая знакомая по имени Изольда, поглаживая собачку. – Ее вывели совсем недавно в Англии, в Йокшире. Пожалуй, в России я – единственная владелица собаки этой породы! Но я вас утомила, Анфиса, простите. Расскажите о себе.
Анфиса помнила, что познакомиться с нею должен был мужчина, насчет женщин инструкций от барыни она не получала, тем не менее не представляться же ей служанкой! Какая горничная носит бриллианты с сапфирами? К тому же эта блестящая молодая женщина, утонченная и красивая, сразу же убежит, узнав, кто ее собеседница, а одной в парке очень тоскливо.
– Я… – замялась Анфиса. – Простите, Изольда, я очень смущена, потому что многого не умею и не знаю.
– Чего же именно вы не знаете и не умеете?
И вдруг словно крутанулось какое-то колесо, на котором сидела Анфиса, а с ним – и ее голова. На ходу она придумала себе другую биографию, да так складно сымпровизировала, что остановиться она была не в силах, сама поверив в то, что рассказывала:
– Например… вести себя в обществе не умею, красиво говорить. Я воспитывалась в деревне, матушка моя умерла, когда мне исполнилось пять лет от роду, а отец был безумно строгим. Он никуда меня не вывозил, не нанимал гувернанток и учителей, всему учил сам, и мне приходилось довольствоваться обществом наших крестьян. Вообразите, мне не доводилось даже платье носить, приличное нашему положению!
