Ознакомительная версия.
— О, ну да, твои драгоценные работы, тра-ля-ля, — грубо поет Сесилия. — А правда заключается в том, что ты не можешь удержаться хотя бы на одной работе достаточно долго, чтобы рассказать мне хоть что-нибудь интересное. Сколько у тебя было этих работ только за прошлый год? Пять, шесть? Мне кажется, еще больше!
Сесилия не ошибается. У меня было много работ. Права она и в том, что везде у меня не заладилось, ни одна толком не сложилась.
Сесилия встает и хватает со стола свою пустую тарелку, принимаясь нервно вертеть ее в руках.
— Думаю, у тебя было множество дурацких работ, и тебя выгнали отовсюду!
Сесилия вскидывает тарелку над головой, продолжая бушевать.
— Скажи, ну что мне с тобой делать, Хэзер? Ты не дашь мне ребенка, с карьерой у тебя ничего не выходит…
Медленно прокружившись по комнате, тарелка разбивается о стену над рабочим столом Сесилии. Ливень осколков засыпает ее последнее произведение искусства.
Я пытаюсь проглотить бутерброд, но он никак не желает проталкиваться вниз, так что просто вываливается из моего рта на стол. Я поднимаюсь. Ноги трясутся.
— Ты ведь знаешь, я хочу, чтобы ты была счастлива, Сесилия, — шепчу я, и крошки падают с моих губ. Я сжимаю ее узкие плечи, и она вздрагивает. — Просто дело в том, что…
Осекаюсь, увидев выражение ее лица, — выражение доверия, потребности, надежды.
«Не подведи меня», — буквально заклинает это лицо.
— У тебя будет ребенок, — обещаю я и ухожу, чувствуя, как мне становится дурно при мысли о том, что я должна сделать.
Теперь, когда бойлер починили, я наконец-то могу включить отопление на полную мощность. Это просто замечательно — слоняться по дому босиком и в огромной мешковатой футболке поверх тренировочных штанов. Ночной мороз продержался до полудня, ярко посеребрив нашу улицу. После занятий в дородовой группе я позвонила на работу и сказала, что сегодня не приду. Я слишком устала. Кое-какую работу я могу выполнять дома, и мне намного удобнее сейчас трудиться здесь. Зои ушла, наверное, для того, чтобы выполнить кое-какие мои поручения, и я наслаждаюсь покоем. Но, как только усаживаюсь со стопкой папок и списком телефонных звонков, которые нужно сделать, кто-то звонит в дверь. С трудом поднимаю себя с дивана и ковыляю к двери. На пороге стоят мужчина и женщина, и вид у них такой серьезный, что, клянусь, мое сердце на секунду останавливается.
Подобных моментов боится каждая жена военного.
— Это насчет Джеймса? — в панике бросаю я.
Они выглядят именно так, как я всегда себе и представляла. На женщине — темный брючный костюм, глаза скрывают солнечные очки. Мужчина в длинном черном пальто чопорно вытянулся в струнку.
— О боже, скажите, с ним все в порядке?
Работает ли Джеймс в зоне военных действий или нет, его задания часто бывают опасны. Муж как-то рассказывал мне, что в случае чего родных уведомляют двое служащих и нам с мальчиками будет положено пособие по потере кормильца. Во рту у меня пересыхает, а сердце колотится так неудержимо, что, кажется, вот-вот вырвется из груди.
— Я — инспектор уголовной полиции Скотт, а это — инспектор Лоррейн Фишер, — произносит мужчина так, словно повторял это тысячу раз в своей жизни.
— Кто такой Джеймс, голубушка? Ваш муж? — спрашивает женщина с милой улыбкой.
Я киваю.
— Не волнуйтесь, мы пришли по другому поводу. Вы — Клаудия Морган-Браун?
Снова киваю и глубоко вздыхаю.
— Чем могу вам помочь?
— Я заходила к вам сегодня. Разговаривала с вашей няней, — объясняет женщина.
Инстинктивно чувствую себя виноватой, словно они думают, что я совершила нечто противоправное.
— А, вот оно что! Она мне не сказала.
— Мы можем войти? — спрашивает женщина.
— Да, конечно, — отвечаю я, отступая в сторону и пропуская их в дом. — Проходите в гостиную. Сегодня я работаю дома.
Собираю папки и кладу их на журнальный столик, чтобы освободить место.
— Пожалуйста, садитесь. — Я опускаюсь на диван рядом с женщиной. Мужчина садится напротив.
Мне жаль, что рядом нет Джеймса.
— Дело в том, что мы здесь по поводу вашей работы, — объясняет мужчина. — Мы не задержим вас надолго.
Выпускаю воздух из легких, только сейчас осознавая, что сидела затаив дыхание.
— Помогу всем, чем только смогу, — заверяю я. Мы в нашем отделе все время имеем дело с полицией, но я впервые встречаюсь с детективами. И все же ничего необычного в этом нет. Я начинаю успокаиваться.
— Вы наверняка видели в новостях, что было совершено уже второе нападение на беременную женщину, — начинает инспектор Фишер. Она смотрит на мой живот, и мне понятен ход ее мыслей. Детектив боится расстроить меня упоминанием об этом. — Просто чудо, что эта бедная девочка выжила, — сочувственно добавляет она.
— Хотя, увы, ее ребенку повезло меньше. — Беспокойство мужчины-детектива кажется более деловитым и практичным. — Так что мы расследуем еще одно дело об убийстве.
— О, какой ужас… — Я даже не знаю, что сказать.
— Надеемся, это не огорчит вас… — Женщина снова бросает взгляд на мой живот.
— По работе мне регулярно приходится сталкиваться с неприятными вещами, которые происходят с детьми, — честно объясняю я. — Не сказала бы, что стала бесчувственной или ожесточилась, просто научилась разделять личную жизнь и работу.
Мне хочется, чтобы они поняли, и я добавляю:
— Социальные работники никогда не заводили бы детей, если бы не умели разграничивать эти два понятия.
Я пытаюсь свести все к шутке, но безуспешно. Детективы остаются серьезными.
— Боюсь, жертвой последнего нападения стала та, с кем вы работали. Нам очень жаль, что приходится выступать в роли гонцов с дурными вестями. — Повисает пауза, и я собираюсь с силами, готовясь услышать страшное. — Той беременной женщиной была Карла Дэвис. Нам очень жаль.
Решение оградить личную жизнь от работы мгновенно разлетается на мелкие осколки. Я почти воочию вижу Карлу в моей гостиной, бедняжка пронзительно кричит, что я подвела ее, бросила в беде, позволила такой кошмарной вещи случиться с нею. Но разве я могла что-то изменить?
Закрываю лицо ладонями и чуть не задыхаюсь от рыданий. Ради Карлы я не могу позволить себе распускаться, давать волю эмоциям. Я должна оставаться сильной и помочь полиции.
— Вот это да! — вырывается у меня. — Я и понятия об этом не имела. Что-то слышала вскользь об этой истории, но не знала, что речь идет о Карле… Не могу в это поверить.
По-прежнему сидя на диване, я чувствую, как начинает кружиться голова, как подступает слабость. Боюсь, вот-вот упаду в обморок. Это ужасные новости.
— Мне очень жаль, — сочувствует инспектор Фишер. — Для ваших коллег это известие тоже стало ударом.
— Мы так тесно работаем с этими людьми… — тихо произношу я, не в силах до конца осознать весь ужас произошедшего. — Мы узнаем их, становимся частью их жизни, направляем их, контролируем, следим за их успехами, пытаемся дать их детям лучший старт в жизни. Да, знаю, я сказала, что стараюсь эмоционально не втягиваться в чужую жизнь, но это очень сложно.
— Я понимаю вас, голубушка. — Женщина-детектив произносит это так, словно искренне разделяет мои чувства. — К несчастью, ребенку Карлы только что отказали в этом праве на жизнь. Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов о Карле. Она сейчас в больнице и пока не в состоянии о многом нам рассказать.
Я снова прячу лицо в ладонях, погружаясь в раздумья. Все тело томительно ноет от жалости.
— Пожалуйста… — вскидываю руку я. — Обязательно расскажу вам все, что знаю, но я тяжело реагирую на кровавые подробности… ну, вы понимаете, по поводу того, что с ней случилось.
Мне действительно хочется им помочь.
— Просто скажите: она выкарабкается? — спрашиваю я.
— Слишком рано говорить об этом, — отвечает мужчина. — Но врачи не теряют надежды.
Я мрачно киваю.
— Впервые я встретилась с Карлой, когда ей было лет двенадцать, хотя мне известно, что она находилась под наблюдением нашего отдела гораздо дольше. Насколько я помню, к нам обратились из ее школы, сообщив о грозящей девочке опасности. Это была обычная история: неблагоприятные условия дома, безработная мать-наркоманка и отец, то и дело попадавший в тюрьму. Ее мама недавно умерла.
— Нам крайне необходимо знать, с кем дружила Карла, а главное, выяснить, кто мог быть отцом ее ребенка.
Я на мгновение погружаюсь в раздумья. Хочется дать им максимально полную информацию.
— Помнится, у нее была близкая подруга. Эмили — так, кажется, ее звали.
— Может быть, Эмма?
— Да-да, Эмма. Точно, она. Эмма была для Карлы настоящей опорой. Она родом из более благополучной, прочной семьи и, в сущности, работала вместе с нами над реабилитацией Карлы. Подобно своей матери, Карла страдала героиновой зависимостью.
Ознакомительная версия.
