За столом Дмитрий Владимирович погрузился в чтение свежих газет, глаза его быстро пробегали по строкам, которые заботливо выделил для него желтый маркер пресс-секретаря. Варя прихлебывала апельсиновый сок и смотрела в окно. Наверное, завтра придется встать в семь утра, вместе с ним, надеть кроссовки и пробежать пять километров. Ужасно не хочется, но придется. Если бы его жена не ленилась и бегала бы каждое утро вместе с ним, то вряд ли он бы с ней разошелся. Все очень просто. Он бегал один и встретил Варю. Он до сих пор уверен, что это произошло совершенно случайно.
– Какие у тебя на сегодня планы? – спросил он, не отрывая глаз от газеты.
– К двум мне надо в университет, потом хочу к маме заехать,
– Как она себя чувствует?
– Нормально.
– А как у тебя дела в университете?
– Все в порядке.
– Ладно. Мне пора, – Дмитрий Владимирович отложил газету, встал, одним глотком долил свой зеленый чай, – пойдем, проводишь меня.
Когда за его бронированным джипом закрылись железные ворота, Варя вздохнула с облегчением, вернулась в дом, закурила и уселась с ногами в кресло. Если бы можно было вот так сидеть целыми днями, никуда не вылезать из теплой красивой гостиной, никого не видеть и не слышать.
В последнее время на нее все чаще наваливалось странное оцепенение, не хотелось двигаться и разговаривать, глаза застывали в одной точке, она могла бы часами сидеть, замерев, как кукла. Только так она чувствовала себя в полной безопасности, только так не могла выдать себя жестом, словом, мимикой.
Один раз Мальцев застал ее врасплох, заметил выражение ужаса, с которым она глядела в ледяную глубину бассейна. Это так напугало его, что он спросил, здорова ли она.
– Со мной все нормально. Я совершенно здорова, – ответила она и заставила себя улыбнуться, – просто недавно смотрела ужастик, там из бассейна вылезают мертвецы.
– Не надо смотреть глупости. Ты уже большая девочка.
* * *
На самом деле фильмы ужасов ее успокаивали. Ей удавалось с их помощью обмануть себя, уговорить, что все пережитое четыре года назад было таким же фильмом, кто-то написал сценарий, актеры выучили роли, загримировались, помощник режиссера щелкнул хлопушкой, и на пленке запечатлелись события, от которых кровь стынет в жилах. В действительности ничего этого не происходило.
Кто-то снял такое кино, она сто раз прокрутила его на видике, потому так отчетливо все запомнила. Кто-то снял кино, она сыграла там главную роль. Ну правильно, она всегда мечтала стать киноактрисой. Особенно тогда, в семнадцать лет.
Она заканчивала школу и собиралась поступать во ВГИК, на актерское отделение. После затяжных холодов в середине марта наконец потеплело, выглянуло первое весеннее солнышко. Она отправилась погулять по центру, зашла в Детский мир, купила себе отличные босоножки, чешские, на небольшом удобном каблучке, и причем очень дешево.
У нее было замечательное настроение, она улыбнулась собственному отражению в огромном зеркале между стеклянными дверьми магазина и поймала такой восхищенный, такой теплый мужской взгляд, что улыбнулась еще раз, но уже не самой себе, а стройному интеллигентному брюнету с усиками.
Сколько раз за эти четыре года она видела во сне его лицо, такое симпатичное, Гладкое, и представляла, как расползаются живые ткани, как они стекают с костей, и череп обнажается, вместо глаз зияют черные дыры. Такое происходило с фашистами в фильме Спилберга, когда вскрыли Ковчег, и оттуда стали выплывать прозрачные грозные ангелы. Они смотрели в лица злодеев, и взгляды их были как сама смерть.
Ну что стоило тогда, четыре года назад, пролететь хотя бы одному ангелу над Кузнецким Мостом, над Лубянской площадью, над гулом автомобильной пробки и пестрой равнодушной толпой? Наверняка под грозным ангельским взглядом любезный молодой человек по имени Гарик растаял бы, сгинул, превратился в безобидную липкую лужицу, как пломбир в картонном стаканчике под лучами теплого мартовского солнца.
– Хотите еще мороженого, Варюша? Оно у вас растаяло.
– Нет уж, хватит. От мороженого поправляются.
– Это правильно, если вы мечтаете стать актрисой, надо следить за фигурой. Вообще, данные у вас отличные. Распустите-ка волосы.
Она послушно щелкнула заколкой, встряхнула волосами. Ее совершенно не смущал его внимательный, ощупывающий взгляд. Он ведь профессионал, кинорежиссер. Он заметил ее, выделил из толпы и пригласил на главную роль в российско-французском фильме.
Она изо всех сил старалась ему понравиться, улыбалась, чтобы он видел, какие у нее красивые белые зубы, смеялась и запрокидывала голову, чтобы он обратил внимание, какая у нее длинная, ну просто лебединая шейка.
– Съемки будут в Париже и в Риме. У вас есть загранпаспорт?
– Нет.
– Ну, это не проблема. Французы взяли всю организационную часть на себя, так что паспорт они вам сделают сами, очень быстро. Главное, чтобы вы прошли конкурс. Претенденток на роль очень много.
– А какой будет конкурс? Что надо делать?
– Как обычно. Фотопробы, потом кинопробы, потом проба в роли. Делать ничего не нужно, главное, быть как можно свободней, раскомплексованней. Как говорил великий Станиславский, актер должен раскрепощаться. Вы понимаете меня?
– Да, конечно, – с готовностью кивнула Варя, – и когда будет первая проба?
Он посмотрел на часы, задумался на секунду и вдруг подмигнул, наклонился к ней, положил руку на плечо.
– Мы с вами всех перехитрим, Варенька. Мы сейчас поедем в гости к лучшему фотографу Москвы, к Зоечке Ивановой. Вы наверняка о ней слышали. Она снимает всех знаменитостей, работает для западных журналов. У нас будут такие снимки, что французы с ума сойдут. Вы пройдете вне конкурса. Только нельзя терять времени. Завтра утром Зоечка улетает в Нью-Йорк, у нее контракт на съемки конкурса «Мисс Вселенная».
– В гости? – смутилась Варя. – Но это неудобно…
– Ерунда. Мы с Зоей учились вместе во ВГИКе, она на операторском, я на режиссерском. Знаете, что такое студенческое братство? Это когда в любое время суток ты можешь завалиться в гости, и тебе будут рады. Ну что, поехали? Здесь совсем не далеко.
Если бы тогда, хоть на минуту, она засомневалась – нет, не в намереньях молодого человека, которого звали Гарик, и даже не в подлинности знаменитого фотографа Зоечки, а в самой себе, в собственной удачливости, неотразимости. Но нет, не было никаких сомнений, наоборот, было чувство заслуженной победы. Над кем, интересно? Наверное, над всеми другими девочками, которые толпами осаждают приемные комиссии театральных училищ, присылают свои снимки в журналы, стоят в очередях на просмотры, чтобы участвовать в конкурсах красоты, атакуют рекламные агентства и школы фотомоделей. Их много, их страшно много, но она единственная. Она самая лучшая. У нее большие, яркие глаза, синие, как васильки, как чистые драгоценные сапфиры. У нее атласная белая кожа, черные, тяжелые, с шелковым блеском волосы. Редкое сочетание – синие глаза и черные волосы. К тому же высокий лоб, тонкий прямой носик, яркий, крупный, чувственный рот, нежный, чуть удлиненный овал лица, высокие скулы. И совершенно идеальная фигура, рост сто семьдесят пять, все объемы как на заказ, девяносто-шестьдесят-девяносто. Спрашивается, до каких пор, с такой вот потрясающей внешностью, можно вместе с интеллигентной безработной мамой торговать цветами на привокзальной площади, жить в коммуналке, радоваться, что удалось купить по дешевке приличные босоножки? Это несправедливо.
Лет с тринадцати, каждое утро, глядя на себя в зеркало, она мечтала увидеть собственное лицо на киноэкране, крупным планом, в разных ракурсах. Она не сомневалась, что сразу после десятого класса легко, без всякого блата, без малейших усилий, поступит на актерское отделение Института кинематографии.
Варя Богданова всегда знала, что ей суждено стать звездой, и поэтому спокойно, с высоко поднятой головой, отправилась неизвестно куда, вместе с первым встречным сексуальным маньяком, который представился ей кинорежиссером. Впрочем, он показал ей какую-то синюю картонку, на которой было написано «Мосфильм».
Они ехали на метро, потом на троллейбусе, потом, в подъезде панельной пятиэтажки, ударил в нос запах мочи. А в однокомнатной квартире воняло еще сильней. Позже она поняла почему. Гарик пичкал своих жертв психотропными препаратами, чтобы было меньше шума, и они слабели, переставали соображать, ходили под себя. Глухонемая сообщница Зоя, которой принадлежала квартира, и ее дочь, четырнадцатилетняя дебильная девочка Раиса, не успевали стирать белье.
Вонь и грязь в квартире немного смутили Варю в первый момент, но Гарик объяснил, что это обычный художественный беспорядок. Из кухни появилась рыхлая женщина в грязном ситцевом халате, с отечным испитым лицом.
– А это Зоечка, познакомьтесь. Женщина что-то промычала в ответ. Позже, давая показания следователю, Варя как будто пересказывала содержание фильма, и собственный рассказ запомнился ей лучше, чем сами события. Она столько раз повторяла эти свои показания, что выучила их почти наизусть.
