- Американская компания, - продолжала администраторша. - Гостиничному ресторану презентовали холодильный шкаф, скатерти с фирменным лейблом, пепельницы. На площади угощают прохладительными напитками. И все это за счет фирмы. Вечером фейерверк будет... - Она подала ключ от номера вместе с рекламным буклетом. - Возьмите, Дмитрий Иванович. Мне стопку директор принес, просил среди постояльцев распространить.
"Стар-дринк" - название фирмы, - словно репей, прицепилось к языку. Смывая под душем запахи мусорной свалки, которые впитались в волосы и кожу, Дмитрий повторял про себя эти два слова.
"Дебильная реклама. - Он злобно намыливал голову, будто пена могла избавить его от чужестранного словосочетания, застрявшего занозой под черепной коробкой. - Дебильные дыбящиеся загорелые рожи...
Человек не способен думать о деле, когда его извилины силком выпрямляются... "Стар-дринк" - неиссякаемый источник наслаждения, заряд бодрости в каждом пузырьке! Тьфу!.. - сплюнул в сердцах Рогожин. - Прилипла эта "Стар-дринк" как банный лист к..."
Он так и не сумел объяснить себе раздражения, вызванного названием иностранной компании, чьи рекламные щиты с аршинными буквами он видел еще в Москве. Но тогда Рогожин не выделял их из общей массы вывесок, плакатов и прочей наглядной агитации, призывавшей курить исключительно сигареты "Кэмел", развивать бульдожьи челюсти, жуя жевательную резинку с удивительно устойчивым вкусом "Ригой Спермент", и лечить все болезни быстрорастворимым аспирином "Упса".
Озарение пришло внезапно. Шлепая мокрыми ногами, Дмитрий добрался до шкафа в прихожей номера, проверил карманы куртки, извлек картонный прямоугольник визитной карточки.
Несмытое мыло щипало. Напрягая зрение, Рогожин прочитал: "...Анатолий Бокун, менеджер по продаже совместного российско-американского предприятия "Стар-дринк", телефон, факс..." С обратной стороны надпись была продублирована на английском.
"Ну Толик и жучара, - без зависти подумал Рогожин, вернувшись под обжигающие, тугие струи душа. - Менеджер по продаже! Звучит! Был офицером Советской Армии, стал представителем американской компании. Скажи о такой перспективе тогда, в училище, мгновенно бы комиссовали как идиота с шизофреническими фантазиями".
Дирекция гостиницы экономила на отоплении.
В номере было прохладно, и Дмитрий, плохо вытершийся маленьким махровым полотенцем, покрылся гусиной кожей. Он завернулся в одеяло, лег на кровать.
Листовка рекламного проспекта, отпечатанного на глянцевой бумаге, оказалась под рукой.
- Полюбопытствуем, на кого работает Толик! - пробормотал Рогожин, рассматривая текст, набранный мелким шрифтом.
"...Кларк Остин, основатель транснациональной корпорации, являющейся символом Соединенных Штатов, создал эликсир бодрости "Стар-дринк" в отцовской аптеке. Секреты изготовления напитка он перенял у индейских врачевателей племени семинолов, дававших пить настой из трав воинам, вступившим на тропу войны и не знавшим поражений.
"Стар-дринк" - это победа!
"Стар-дринк" - дух Америки!
Она вобрала в себя аромат прерий, утреннюю свежесть Скалистых гор, солнце Калифорнии. Пей "Стар-дринк"! Момент для этого подходящий. Пей "Стар-дринк" - и ты почувствуешь себя стопроцентным американцем. Пей "Стар-дринк" - и ты будешь свободным!"
Рогожина едва не стошнило от рекламного бреда, растиражированного в десятках тысяч листовок.
- Промочи горло "Стар-дринк", и все твои проблемы побоку! перефразировал рекламные призывы Дмитрий, разрывая глянцевый буклет на узкие полоски бумаги...
- Дорогие граждане нашего города! - Девичий голос, обезображенный усилителем, заставлял дребезжать оконное стекло. - Перед вами выступит мэр города, которому мы благодарны за этот чудесный праздник, Валерий Александрович Сапрыкин. Поприветствуем...
Дмитрий, присев на подоконник, с высоты второго этажа обозревал трибуну, ожидая появления мэра.
Высокий, неплохо сложенный мужчина в ладно сидящем костюме и расстегнутом светлом плаще подошел к микрофону. Его единственным недостатком была лысина, прикрытая редкими прядями волос. Ветер поднял эту маскировочную прядь, поставив ее торчком, тем самым придав городскому голове сходство с вождем папуасов. - Внешне Сапрыкин напоминал президента одной из западных республик бывшего Союза. Та же прилизанная прядь от уха до уха, пышные усы, вытаращенные глаза и спортивная фигура. Даже речь была похожей: фальшиво-трогательной, с гавкающими интонациями человека, которому абсолютно нечего сказать, но выступать надо. Он заводился постепенно, выдавая в микрофон банальный набор фраз о демократии, светлом будущем города и его великом прошлом.
У подножия импровизированной трибуны умирал от скуки персональный телохранитель Сапрыкина, флегматичный амбал ростом с маленькую гориллу. Он беспрестанно зевал, не прикрывая широченную пасть рукой. Когда приступы зевоты проходили, принимался ковырять в носу. Иногда взглядом сторожевого пса телохранитель простреливал толпу.
После смерти Хрунцалова следовало быть начеку.
Но обстановка празднества расслабляла. На трибунах, в театральных ложах, на митингах убивали царских министров, пролетарских вождей и президентов, когда покушению придавали политическое значение.
Банкиров, мэров и бизнесменов в новой России мочили в подъездах их собственных домов, поднимали на воздух машины, стреляли по окнам офисов. Убийство стало будничным ремеслом, выполнявшимся без лишнего шума и театральных эффектов.
Окончательно обалдев от лившегося рекой словоизвержения своего патрона, телохранитель, нацепив на нос черные очки и скрестив на груди руки, навалился спиной на дощатый бок трибуны. Застыв в позе отдыхающего Геракла, он изредка цыкал на неугомонных мальчишек, стайками перебегавших перед трибуной.
Сапрыкина охватил приступ красноречия. Казалось, еще немного - и он проглотит микрофон.
"Трепло! - дал свою оценку Рогожин. - Пора, Дмитрий, разрубить узел одним ударом. Этого пустобреха надо скрутить в бараний рог..."
Довольный собой, Валерий Александрович Сапрыкин сошел с трибуны, полагая, что его речь имела успех у слушателей. Вялые аплодисменты подняли настроение преемнику Хрунцалова. До знакомства с Петром Васильевичем он был мелким служащим в управлении горпищеторга, давившим от скуки мух на оконном стекле.
Хрунцалов через него передавал взятки начальнику управления, распределявшему спиртное в магазины, где директора были своими людьми. Когда торгашей разоблачили парни из ОБХСС, Сапрыкин на допросах свалил всю вину на своего непосредственного начальника, выводя Хрунцалова из-под удара.
Смыв вину безупречным трудом на стройках народного хозяйства, а конкретнее, во вредном цеху химического комбината Кандалакши, Валерий Александрович, заслуживший на зоне кличку Валик-Фарш за пресмыкательство перед лагерной администрацией, вернувшись, ползал перед Хрунцаловым на брюхе, моля отплатить добром за добро.
Жена, подавшая на развод, пока супруг чалил срок, переписала квартиру на себя. О восстановлении на работе нечего было и мечтать. Петр Васильевич предложил Сапрыкину покантоваться грузчиком на его полуподвальном складе. Валик-Фарш быстро зарекомендовал себя, закладывая коллег, подворовывавших у Хрунцалова или болтавших лишнее в пивных.
- Песья у тебя натура, Валек! - шутил Петр Васильевич. - Покуда хозяин кормит - не кусаешься, а как перестанет - горло перегрызешь...
Сапрыкин, за плечами которого были бухгалтерские курсы, взял на себя бремя ведения "черной кассы" предприятия Хрунцалова. Все расчеты осуществлялись исключительно через него... Соответственно, любые претензии со стороны правоохранительных органов адресовались бы в первую очередь Сапрыкину.
От беспокойства Валерий Александрович заимел язву желудка, пристрастился к рюмашке коньяку перед сном, постепенно увеличив дозу до бутылки. Приятелям, справлявшимся о здоровье, он скорбно отвечал:
- Сгораю на работе!
Когда Хрунцалов, позвонив в два часа ночи, поднял своего бухгалтера с постели и хрипло пробасил в трубку: "Хватит дрыхнуть, пора двигаться в политику!" - Сапрыкин грешным делом подумал, что шеф спятил.
Они выгребли из заначек почти все деньги для организации предвыборной кампании, покупки продуктовых наборов для ветеранов, взяток членам избирательной комиссии на местах и товарищам из контролирующего органа в Москве.
Сапрыкин лично отвозил обернутые в целлофан, похожие на кирпичики хлеба стопки "капусты", передавая по указанным шефом адресам или явкам, где его встречали солидные дяди с неподкупными взглядами и влажными от волнения руками.
Валерию Александровичу не хватало полета фантазии. Он вечно оставался в тени могущественных фигур. На зоне Фарш шестерил перед надзирателями и блатными, за что бывал бит и теми и другими. На воле им помыкал Хрунцалов, представляя своего зама шутом, готовым вывернуться наизнанку, чтобы угодить боссу.
