Мила получила смертельное ранение в спину, нож вошел по рукоятку, угодил в сердце. Упала девушка на бок с охапкой роз в руках. Романтичная смерть: лицо лежит на подушке из роз, да и сама девушка с открытыми прозрачными глазами похожа на цветок.
Носов взял вещдок в пакете, повертел, будто видел первый раз. Вообще-то, в руках он держал не нож, а натуральный кинжал класса стилетов, просто в его понимании нож – он и в Африке нож, и на кухне нож. Но криминалист просветил, мол, в Средневековье таким стилетом добивали раненых рыцарей, чтоб те не мучились, потому штуковина получила названия: «кинжал милосердия», «укол милосердия», «удар милосердия». Во как! Милосердное убийство! Можно сказать, благородное!
Тонкий и недлинный клинок, заточенный с обеих сторон, аккуратная рукоятка, прямой упор (или ограничитель), лезвие на конце заострено. Такое оружие не требует особых физических усилий, входит в тело – как нечего делать. Короче, удобное оружие и для мужчины, и для женщины. Мало того: кинжал не сувенирный, хотя рукоятка украшена серебром. В связи с чем эксперт предположил, что вещица антикварная, значит, чего-то стоит.
Второе предположение (но только предположение!) эксперта и криминалиста: скорей всего, кинжал метнули с близкого расстояния. Вошел он точно по горизонтали, что является большой редкостью, обычно лезвие входит под каким-нибудь углом. Убийце, опасавшемуся, что его увидят, пришлось драпать, расставшись с вещицей, вот она и осталась в теле девушки.
Видимо, сомнения Носова вызвал как раз кинжал. А все фигуранты уверяют, будто в глаза не видели «милосердный» клинок, а также их знакомые, друзья, родственники. Лично Носов непременно похвастал бы перед друзьями и показал ножичек, мол, смотрите, у вас такой игрушки нет, а у меня – вот она! И приврал бы, дескать, достался стилет от дедушки, а тому от его дедушки… Народу свойственно фантазировать на тему великих предков.
Итак, хозяин неизвестен. А кому может принадлежать стилет?
Парень девчонки нездешний, живет в общежитии, подрабатывает, следовательно, предпочтет купить джинсы, гитару, но не дорогую и бесполезную игрушку. Кстати, денег у него и не хватит на такое приобретение. Разве что попал к нему случайно. Мотив-то у парня все же есть.
Два старика вполне способны обладать кинжалом, оба далеко не голодранцы. У Седова в доме выдержан современный стиль, однако дорогих безделушек полно. Правда, опять же стильных. Муравин предпочитает старину или сработанные под старину предметы интерьера. Но они же оба старики, одной ногой, пардон, стоят в могиле, а убийство и старость несовместны. Во всяком случае, редчайшее явление.
Остается Ирина Ионовна… Но она – с ба-альшой натяжкой. Тем не менее женщина достаточно молодая, ей нет и пятидесяти, при потасовке, безусловно, взяла бы верх, так как крупнее Милы, следовательно, сильнее, к тому же по характеру деспотична, груба, нагловата. Где могла взять кинжал? Живет в двухкомнатной квартире без шика, купить ей не по карману, а вот взять тайком вполне способна. Взять там, где имеет доступ к ценным вещам. Значит, у Муравина. А тот уверяет, что из холодного оружия видел только кастет и финку, кинжалы – в кино, впервые слышит такое слово «стилет». Вероятно, врет. Родственницу покрывает. Между тем, если Ирина отважилась на убийство, она подставила его.
Трудно представить, что прохожий бандит решился на безмотивное убийство, да еще экзотическим стилетом, к тому же не ограбив жертву. Нет, стилет – адрес убийцы. Кто же он, убийца?
Третье предположение: подобные кинжалы имеют ножны, а обыски ничего не дали.
Носов встрепенулся и выпрямился, так как в кабинет завели парня. Минут через пять пришел Седов, еще через пару минут Муравин с родственницей. Расселись. Друг на друга не смотрят, угрюмые. Пора. Главное, чтоб уверенность хлестала через край. И недоговаривать, то есть создавать впечатление, будто Носову известна правда, это вносит смятение в души.
– Я созвал вас, граждане, – начал Носов, честно сказать, не веря в затею, – чтоб уточнить кое-что. Возникли сомнения, потому что ваши показания разнятся, вы валите друг на друга, а все дорожки ведут к вам четверым. Поэтому хочу услышать еще раз, но подробно и при всех – при всех вам соврать будет сложно, – где вы находились, что делали восьмого марта по минутам, начиная с четырех часов дня. Предупреждаю, малейшая неточность, ложь или небольшое искажение и – предъявлю плутишке обвинение. Начнем с тебя, Павел. Почему ты поехал в тот район?
– Я ж уже говорил… – вяло промямлил тот.
– Еще раз давай, – жестко приказал Носов.
Почему? Хм… Чутье не обманешь, оно подсказывало: Мила хитрит. Паша и раньше замечал, что она слегка мнется, когда речь заходит о ее работе, которую преподносила так, будто трудится не заурядной домработницей, а референтом у крупного промышленника. Последней каплей стало восьмое число. Нет, все празднуют, а она не может оставить дедушку! Да еще переселиться к нему вздумала. И ничего страшного в этом не видит. Паша решил посмотреть, что там за дедушка и чем занимается Мила, не исключено, что тревоги его напрасны.
Он нарочно затянул время на пикнике, договорившись с ребятами, чтоб те не говорили ей, который час. Телефон Милы выкрал, она подумала, что забыла его дома. В четыре подружка все же настояла вернуться в город. Никто и не возражал, все устали, замерзли, от души повеселились.
Самое интересное: она не поехала на свою работу в чем была, дома переоделась, тщательно выбирая одежду, подкрасилась. Паша молча наблюдал за ней. Наверное, Мила почуяла негатив с его стороны, потому объяснила, как оправдывалась:
– Праздник все-таки… Не хочу смотреться чучелом.
А по логике – какая разница, в чем мести и мыть пол? Если до ее оправдания Паша и раздумывал – следить за ней или не стоит, то после нежелания «смотреться чучелом» решил: надо последить. Хотя бы для того, чтоб раз и навсегда исключить обман с ее стороны.
В шесть Мила спрыгнула с подножки автобуса, Паша разорился на такси. Как раз стемнело – весна весной, а темнеет рано. Паша шел за ней, стараясь оставаться в темноте, а Мила торопилась, иногда переходила почти на бег. Но дороги здесь типично деревенские, на каблуках тяжело скакать по кочкам.
Когда-то эти места пустовали, потом советская власть выделила уважаемым людям участки под дачи. Но уважаемые люди не имеют привычки тыкать в землю лопатами и царапать ее граблями, им желательно отдохнуть, поэтому вскоре здесь развернулось строительство пригодных для жилья домов. Позже район стал чертой города, сюда пустили транспорт.
Мила вошла во двор одного из таких особнячков. Паша отметил про себя, что собака не залаяла, значит, ее нет. Даже если псина хорошо знает человека, все равно пару раз гавкнет, потом увидит и заскулит или просто замолчит. Перемахнуть через забор Паше – раз плюнуть, что он и сделал. В окнах первого и третьего этажей горел свет, парень подбежал к ближайшему окну и увидел внутри Милу – она поднималась по лестнице. Паша огляделся, присмотрел дерево и вскарабкался…
– Пока достаточно, – прервал Носов и перевел взгляд на скульптора. – Теперь вы.
– Я? – словно не понял Седов.
– Мила же к вам пришла, значит, вы и продолжайте.
– Я… ждал ее… – неохотно начал тот. – Думал, она уже не придет, но не закрывал ни ворота, ни дом. Ждал в мастерской, приготовил ей подарок. Мила любила подарки…
– Ну, ну, – подстегнул его Носов.
– Она увидела мой подарок и ушла.
– Не понял. Увидела, и все? – недоуменно пожал плечами Носов. – А подарок девушке понравился? Что вы ей подарили?
– Мой подарок был слишком большим…
– Дед, что ты врешь? – зло бросил Паша.
– Молодой человек! – вскипел Седов.
– Спокойно, спокойно, граждане, – повысил голос Носов. – Павел, в чем ложь?
– Мила не ушла, – процедил Паша, глядя на старика с ненавистью. – Она разделась! Догола! Он еще ее целовал! Меня чуть не стошнило. И подарка никакого дед не дарил.
– Дарил! – вторично пыхнул Седов. – Просто юноша его не увидел ввиду ограниченности…
– Поэтому я, ограниченный тупица, должен сесть за тебя? – огрызнулся Павел.
– Рассказывайте, – приказал Седову Носов.
Мила вбежала в мансарду:
– Привет, это я!
– Как ты долго, – упрекнул Владислав Иванович. Но он был рад ей.
– Так получилось. Ну, поздравляй…
Девушка раскинула руки в стороны, тем самым открыв доступ к телу. Таких моментов в жизни скульптора сейчас было мало, и все они врезались в память. Сам Владислав Иванович не смел настаивать на поцелуях, потому что горд и не хотел очутиться в униженном положении, когда его могут высмеять. А также помнил: целовать старость в губы, должно быть, малоприятное занятие. Но когда Мила разрешала, он священнодействовал.
Владислав Иванович подошел к ней, взял лицо в ладони. Не впился в ее губы – нет, нет. Медленно приближаясь, сначала почувствовал ее запах, затем ощутил дыхание, тепло, потом услышал удары ее сердца… И только в последнюю очередь поцелуй – честный, ибо выстраданный, заслуженный, страстный. Так целовать ее никто не будет, потому что не переполнится упоительным счастьем. Длился он долго, Миле наверняка надоел, она тактично опустила голову, уткнувшись лбом в его плечо.
