— Я думал, что ваш дед был тяжело болен.
— Еще до болезни он оставил несколько исторических заметок. Не так уж и много. И отец тоже. Мое единственное желание, чтобы об их исследованиях узнало как можно больше людей.
— Это безумие, — сказал Малоун.
— Сколько существующих научных истин начинали с подобной характеристики? Это не безумие. Это реальный факт. Что-то в этом есть, и это что-то ждет, когда его обнаружат.
Из-за этих поисков, возможно, и погиб его отец.
Малоун посмотрел на часы.
— Наверное, мы уже можем спуститься вниз. Мне нужно кое-что проверить.
Он опустился на одно колено и только собрался лечь на пол, как она остановила его, положив руку на плечо, и медленно произнесла:
— Я ценю все, что вы делаете.
— Я ничего не сделал.
— Вы здесь.
— Как вы и объясняли, то, что случилось с моим отцом, связано с этой тайной.
Она приблизилась и поцеловала его, достаточно долго, так что он понял, что ей это нравилось.
— Вы всегда целуетесь на первом свидании? — спросил он ее.
— Только с теми мужчинами, которые мне нравятся.
И Коттон решил, что она не сумасшедшая.
Бавария
Доротея застыла в шоке. Мертвые глаза Стерлинга Вилкерсона смотрели прямо на нее.
— Ты убил его? — прошептала она.
Вернер покачал головой.
— Не я. Но я был там, когда это случилось.
Он закрыл багажник, повернулся к ней и сказал:
— Я совсем не знал твоего отца, но мне сказали, что я очень на него похож. Мы позволяем нашим женам поступать так, как им хочется, при условии, что нам доступна та же роскошь.
В ее голове возник рой спутанных мыслей: «Откуда тебе что-то известно о моем отце?»
— Я сказала ему, — ответил новый голос.
Доротея подпрыгнула от неожиданности и испуга.
В дверях церкви стояла мать. Позади нее, как всегда, маячил Ульрих Хенн. Теперь Доротея все поняла.
— Ульрих убил Стерлинга, — сказала Изабель, стиснув кулаки.
Вернер прикоснулся к Доротее, пытаясь успокоить жену.
— Так и есть. И полагаю, что он убьет нас всех, если мы не будем послушными.
* * *
Малоун открыл дверь и повернул к верхним галереям октагона. Он чуть помедлил у бронзовых перил — каролингских, так назвала их Кристл, они были сделаны во времена Карла Великого — и посмотрел вниз. Ветер продолжал свою зимнюю работу, а рождественская ярмарка, кажется, закрывалась. Через открытое пространство Малоун смотрел на трон первого из королей. Сзади него располагались готические окна, через них лился холодный голубоватый свет. Коттон рассмотрел латинскую мозаику, располагавшуюся внизу. Заковыристая задачка Эйнхарда в этом месте казалась не такой уж и сложной.
Огромное спасибо путеводителям и умным образованным женщинам.
Малоун посмотрел на Кристл:
— Это же кафедра?
Она кивнула:
— В хоре. Амвон. Достаточно нетипичный для XI века.
Малоун внутренне улыбнулся:
— Как всегда, урок истории.
Кристл пожала плечами:
— Это то, что я знаю.
Коттон по кругу обошел верхнюю галерею, миновал трон и спустился обратно вниз по круговой лестнице. Интересно, почему железную решетку оставили открытой на ночь? На первом этаже он пересек капеллу и снова вошел на хоры. Напротив южной стены, над входом в боковую галерею, размещалась позолоченная медная кафедра, украшенная неповторимым орнаментом. Небольшая лестница вела наверх. Коттон перепрыгнул через бархатный витой шнур и взобрался по деревянным ступеням. К счастью, здесь было то, что он искал. Библия.
Он положил книгу на позолоченный аналой и открыл Откровение Иоанна Богослова, главу 21.
Кристл стояла внизу и смотрела на него, пока он громко читал.
…И вознес меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых: с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот. Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца. Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его. Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела. Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопраз, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист. А двенадцать ворот — двенадцать жемчужин…[42]
— Откровение Иоанна Богослова имеет огромное значение для этого места. На канделябре, подаренном императором Барбароссой, есть цитаты из этого текста. Он же лежит в основе мозаики на куполе. Карл Великий не просто так назвал это место новым Иерусалимом. И это не тайна, я читал об этом во всех путеводителях. Один каролингский фут равнялся примерно одной трети метра, что чуть больше, чем современный фут. Внешний шестнадцатисторонний многоугольник имеет в длину 36 каролингских футов, что равняется 144 современным футам. Внешний периметр восьмигранника такой же по величине, то есть 36 каролингских футов, что равняется 140 современным футам. Высота тоже важна. Изначально она составляла 84 современных фута, без учета шлемовидного купола, он появился спустя столетия. Вся капелла представляет собой множители чисел семь и двенадцать, а ее ширина и высота равны. — Малоун указал на Библию. — Они просто перенесли размеры нового Иерусалима, божественного города из Откровения, на это здание.
— Это изучалось веками, — сказала Кристл. — Какое это отношение имеет к тому, чем мы занимаемся?
— Вспомни, что написал Эйнхард: «Откровения, полученные там, станут понятными, как только будет разгадан секрет этого удивительного места». Он умно использовал это слово. Понятно не только Откровение, — Коттон показал на Библию. — Но и другие откровения тоже важны.
* * *
Впервые за долгие годы Доротея почувствовала растерянность. Она даже и представить не могла, что все так повернется. И сейчас, отступая в глубь церкви, смотря в лицо матери и мужу, глядя на покорного Ульриха Хенна, находившегося чуть в стороне, она отчаянно пыталась сохранить свое привычное хладнокровие.
— Не оплакивай потерю этого американца, — сказала Изабель. — Он был жалким карьеристом и приспособленцем.
Доротея посмотрела на Вернера.
— А ты не такой?
— Я твой муж.
— Чисто номинально.
— Это ты сделала такой выбор, — сказала Изабель, повысив голос, и, сделав паузу, добавила: — Я понимаю и уважаю ваши чувства в отношении Георга. — Взгляд пожилой женщины обратился к часовне. — Я тоже скучаю по нему. Но он умер, и никто из нас ничего не может изменить.
Доротея всегда презирала то, как ее мать справлялась с горем. Она не помнила ни одной ее слезинки, когда исчез их отец. Казалось, ничто не может вывести ее из себя. Всегда подтянута, холодна и высокомерна. А Доротею все еще трясло от безжизненного взгляда Вилкерсона. Верно, он был приспособленцем, но она думала, что их отношения действительно могли перерасти во что-то более прочное.
— Почему ты убила его? — спросила она мать.
— Он мог принести нашей семье очень большие проблемы. Да и американцы в конечном счете убили бы его.
— Именно ты привлекла к этому делу американцев. Ты захотела получить отчет по субмарине отца. Это я устроила, с помощью Вилкерсона. Ты хотела, чтобы я не только достала отчет, но и вошла в контакт с Малоуном и продолжала бы ему всячески мешать. Ты хотела, чтобы я выкрала бумаги отца и камни из монастыря. Я всегда делаю только то, что требуешь ты.
— А я тебе говорила убивать ту женщину? Нет. Это была идея твоего любовничка. Отравленные сигареты… Смехотворно. А что с нашим охотничьим домиком? Он теперь лежит в руинах. Внутри — два мертвых тела. Я знаю, что этих людей отправили американцы. Кого из них убила ты?
— Это нужно было сделать.
Ее мать вышагивала по мраморному полу, как командир на плацу.
— Ты всегда была очень практичной. Это нужно было сделать. Это верно и в отношении твоего американца. Если бы он продолжил участвовать в деле, это могло привести к разрушительным последствиям. Это не его дело, оно его абсолютно не касалось, поэтому я и вывела его из игры.
