— А с зубами делали что-нибудь?
— Молодой человек, рот — это главная часть тела у вампира.
Аранджел ненадолго умолк, пока Владислав разливал кофе.
— Хорошо покушали? — по-французски спросил Аранджел с неожиданной улыбкой во все лицо, и Адамберг почувствовал, что уже успел полюбить эту широкую улыбку кисельевцев. — Я был знаком с одним французом, в сорок четвертом году, когда освобождали Белград. Божоле, красотки, луковый суп.
Владислав и Аранджел расхохотались, а Адамберг в который раз задумался над тем, как мало им нужно, чтобы развеселиться. Вот бы ему так.
— Вампир постоянно должен что-то жрать, — продолжал Аранджел, — поэтому он ест собственный саван или даже могильную землю. Иногда ему запихивали в рот камешки, чеснок или комья земли, иногда затягивали на шее тряпку, чтобы он не мог глотать. А порой его укладывали в гробу ничком, чтобы он пожирал землю под собой и все больше углублялся в нее.
— Есть же люди, которые едят шкафы, — пробормотал Адамберг.
Влад перестал переводить: ему показалось, что он плохо понял.
— Которые едят шкафы? Вы это хотели сказать?
— Да. Они называются текофаги.
Владислав перевел это Аранджелу. А он, похоже, нисколько не удивился.
— Такое у вас часто случается? — осведомился он.
— Нет, не часто, но у нас был человек, который съел самолет. А в Лондоне один лорд захотел съесть фотографии матери.
— А я знал человека, который съел собственный палец, — сказал Аранджел. — Отрезал его и велел сварить. Вот только назавтра он об этом забыл и стал от всех кругом требовать, чтобы ему вернули палец. Это произошло в Руме. Ему долго не решались сказать правду и наконец внушили, что палец откусил в лесу медведь. Вскоре в лесу нашли мертвую медведицу. Голову медведицы принесли ему, и через какое-то время он успокоился, решив, что его палец застрял в медвежьей глотке. Он так и хранил у себя эту разлагающуюся голову.
— Напоминает историю с белым медведем, — сказал Адамберг. — Медведь сожрал на дрейфующей льдине одного путешественника. После чего племянник этого человека убил медведя, привез в Женеву и отдал вдове, которая держала его у себя в гостиной.
— Интересно, — заметил Аранджел. — Чрезвычайно интересно.
И Адамберг ощутил прилив гордости: наконец-то историю про медведя оценили по достоинству, пусть для этого и пришлось ехать в такую даль. Но он потерял нить разговора, и Аранджел догадался об этом по его глазам.
— Вампир пожирает живых людей, саван, землю, — напомнил он. — Вот почему так боялись тех, у кого зубы были длиннее обычного, и тех, кто родился с одним или двумя зубами.
— Родился?
— Да, такое случается, и не то чтобы очень редко. У вас на Западе с зубом во рту родился Цезарь, а также ваш Людовик Четырнадцатый и ваш Наполеон, и еще множество никому не известных людей. У некоторых это было не симптомом вампиризма, а признаком высшего существа. Вот, например, я, — добавил он, постучав зубами по рюмке, — родился таким же, как Цезарь.
Адамберг дождался, когда Владислав и Аранджел отсмеются, и попросил дать ему листок бумаги. Он воспроизвел схему, которую набросал однажды в Конторе, отметив на ней наиболее пострадавшие части тела.
— Замечательно, — сказал Аранджел, взглянув на рисунок. — Суставы, да, — чтобы тело не могло сгибаться и разгибаться. Ступни, разумеется, и в особенности большие пальцы, — чтобы он не мог ходить. Шея, рот, зубы. Печень, сердце — чтобы душа утратила целостность. Считалось, что сердце — это источник жизни вампира, поэтому часто его извлекали и подвергали специальному воздействию. Великолепная работа, и тот, кто ее проделал, до тонкостей изучил этот вопрос, — произнес наконец Аранджел, словно его попросили дать заключение о чьем-то профессиональном уровне.
— Пришлось потрудиться, поскольку не было возможности сжечь тело.
— Вот именно. Однако то, что он сделал, равносильно сожжению.
— Аранджел, может ли кто-то в наши дни так уверовать в эту историю, чтобы захотеть уничтожить всех потомков Плогойовица?
— Что значит «уверовать»? В это верят все, молодой человек. Каждый боится, что однажды где-нибудь на кладбище сдвинется могильная плита и он ощутит на шее чье-то ледяное дыхание. И никто не ждет добра от оживших мертвецов. А значит, все верят в вампиров.
— Я не говорю о могущественном древнем суеверии, Аранджел. Я говорю о человеке, который твердо убежден, что потомки Плогойовица — самые настоящие вампиры и их необходимо истребить всех до единого. Такое возможно?
— Конечно, возможно, если он считает, что именно Плогойовицы — виновники его несчастья. Кто страдает, ищет причину этому во внешнем мире, и чем глубже страдание, тем ужаснее должна быть причина. Здесь страдание человека, совершающего убийство, огромно. И возмездие достойно изумления.
Аранджел сунул рисунок Адамберга в карман и заговорил с Владиславом. Тот объяснил, что хозяин предлагает вынести стулья в сад, посидеть на солнышке, посмотреть на излучину реки и еще немного выпить.
— Только, пожалуйста, не ракию, — прошептал Адамберг.
— Пиво?
— Да, если Аранджел не обидится.
— Не волнуйся, ты ему очень понравился. Мало кто приходит к нему поговорить о его любимых вампирах, а ты еще описал ему новый интересный случай. Это для него большое развлечение.
Трое мужчин уселись в кружок под липой, греясь на солнце и слушая плеск Дуная. У Аранджела слипались глаза. Дымка рассеялась, и Адамберг разглядывал вершины Карпат на том берегу.
— Поторапливайся, а то он заснет, — предупредил Владислав.
— Да, здесь я обычно сплю после обеда, — подтвердил старик.
— Аранджел, у меня еще два вопроса.
— Я буду слушать тебя, пока не допью эту рюмку, — сказал Аранджел, отпивая крохотный глоток и задорно глядя на Адамберга.
Как в интеллектуальной игре, подумал Адамберг: надо побыстрее шевелить мозгами, пока в рюмке еще есть ракия, словно песок в песочных часах. Когда рюмка покажет дно, Аранджел прекратит свои мудрые речи. Адамберг рассчитал, что до этого момента осталось пять глотков.
— Существует ли связь между Плогойовицем и старым кладбищем на севере Лондона, которое называется Хаджгат?
— Хайгет?
— Да.
— Не просто связь, молодой человек, а нечто гораздо более существенное. По преданию, еще до того как на этом холме устроили кладбище, там зарыли гроб с телом некоего турка, который долго оставался в одиночестве. Люди вечно все путают: покойник был не турком, а сербом. Говорят, будто это был сам Плогойовиц, величайший из вампиров. Он покинул родной край, избрав своей резиденцией Лондон. Говорят даже, будто именно его присутствие на вершине холма и стало причиной того, что в этом месте вдруг решили устроить кладбище.
— Плогойовиц — властитель Лондона, — пробормотал озадаченный Адамберг. — Но если так, тогда у выставки обуви совсем другой смысл. Тот, кто это сделал, не приносил ему жертву, а хотел подразнить его. Вызывал на бой, демонстрировал свою силу.
— Ti to veruješ, — сказал Владислав, поглядев на Адамберга и встряхнув своими длинными волосами. — Ты в это веришь. Дедушка часто говорил мне: «Не позволяй Аранджелу морочить тебе голову. Он этим забавляется, он хитрый, как лисенок».
Опять раздался двойной залп хохота, а Адамберг опять взглянул на рюмку, проверяя, сколько там осталось. Аранджел перехватил его взгляд и выпил еще глоток. Теперь водки было совсем чуть-чуть. «Время идет, спрашивай о самом главном» — вот что, по-видимому, означала улыбка Аранджела: он сейчас был похож на сфинкса, который подвергает испытанию очередного прохожего.
— Аранджел, есть ли основания утверждать, что Петер Плогойовиц проявил к кому-то особую жестокость? Возможно ли, чтобы какая-то семья считала себя наиболее пострадавшей от злой силы Петера и его потомков?
— Абсурд, — произнес Влад, цитируя Данглара. — Я уже ответил на этот вопрос. Он укокошил свою собственную семью.
Аранджел поднял руку, призывая его к молчанию.
— Так и быть, — сказал он, подливая себе ракии. — Даю тебе дополнительное время и по этому случаю пропущу еще рюмочку перед сном.
Эта сделка, похоже, очень устраивала старика. Адамберг достал блокнот.
— Нет, — решительно сказал Аранджел. — Если это не запомнится, значит, оно тебе неинтересно. Так что и писать незачем.
— Я слушаю, — сказал Адамберг, убирая блокнот.
— Была по крайней мере одна семья, которую Плогойовиц преследовал методично. Это происходило в деревне Медведжа, недалеко отсюда, в Браничевском округе. Ты можешь прочесть об этом в «Visum et repertum»,[11] которое судебный медик Флюкингер составил для военного совета в Белграде в тысяча семьсот тридцать втором году по завершении следствия.
Ах да, ведь Аранджел — сербский Данглар, вспомнил Адамберг. Сам он никогда не слышал о «Visum et repertum» и не имел представления, где искать этот документ, а старик запретил ему записывать. Адамберг нервно потер руки: он боялся, что забудет название и автора. «Visum et repertum», Флюкингер.
