- Да, ваше высочество.
- И не забудьте внушить Дюшесне, что необходимо соблюдать строжайшую тайну. Если хоть что-нибудь...
Он был прерван звонком. Это звонил телефон на столе принца. Де Майд подошел к столу и поднял трубку.
Все услышали, как он сказал:
- Да, принц здесь. - Пауза, потом де Майд спросил: - Кто это? - потом: - Одну минуту, пожалуйста. - Де Майд прикрыл ладонью трубку и повернулся к принцу. - С вами хочет поговорить мадемуазель Солини.
С возгласом удивления принц поспешно взял трубку из руки секретаря и сказал:
- Вы можете идти... оба. Вернетесь через пять минут.
Когда и врач, и де Майд вышли, он сказал в трубку:
- Алина! Это вы, Алина?
- Да, ваше высочество.
- Ах, я узнаю ваш голос.
- И я узнаю ваш. - Короткая пауза. - Я хотела спросить ваше высочество... я хотела узнать, получили ли вы сегодня утром письмо от меня?
- Письмо? Нет.
- О! Значит, оно не было отправлено. Я очень рада.
Сегодня утром я послала его по почте, а полчаса назад обнаружила его у себя на письменном столе.
- Обнаружили его на своем столе? - повторил озадаченный принц.
- Да. В конверт, адресованный вам, я положила письмо, адресованное кое-кому другому. - В ее смехе прозвенело легкое серебро. - А я как раз не хочу, чтобы вы прочли это письмо. Вот потому и звоню - я не хочу, чтобы вы даже вскрывали его, - опять серебристый смех. - Вашему высочеству известно, что у каждой женщины имеются сугубо дамские секреты.
- Известно, - признался принц и чуть было не засмеялся в ответ, но тут его взгляд упал на тело генерала Нирзанна, лежавшее на полу возле его ног, и смех замер у него на губах.
- Я верну вам ваше письмо, не вскрывая, Алина.
Сейчас же попрошу об этом де Майда.
- Я опасаюсь... что кто-нибудь еще может прочесть его.
- Понимаю. Я сохраню для вас ваш секрет. Ведь я имею на это право, не так ли?
- Да, ваше высочество.
- Не так!
- Тогда... да, Мишель.
Принц удивился, что почему-то не сказал ей о смерти ее родственника, но решил, что такое сообщение, внезапное, по телефону, может вызвать слишком тяжелый шок. Впрочем, и из газетных воплей...
Он спросил, может ли навестить ее через полчаса, поскольку должен сообщить ей кое-что важное, чего нельзя сказать по телефону. Договорившись, он опустил трубку на рычаг, и тут же раздался стук в дверь.
Это был де Майд, доложивший, что слуги приготовили комнату генерала и сейчас придут, чтобы перенести его туда. Принц ничего не ответил, только мрачно кивнул.
Потом, когда секретарь вышел, он подошел к телу маленького генерала и молча стоял, глядя на него сверху вниз.
Его мысли вернулись к предсмертным словам генерала. Они были об Алине и о нем, принце. "Возможно, - так думал принц, - я и Алина ~ единственные, кого любил генерал Нирзанн. Но потом... в самом конце..."
Принц озадаченно нахмурил брови, пробормотав вслух:
- Клей! Теперь ни один черт не скажет, что имелось в виду под словом "клей".
Ответа на этот вопрос никогда не найти.
Глава 21
СТЕТТОН НАЧИНАЕТ ОХОТУ
Молодость - это возраст самомнения, высокомерия, тщеславия и эгоизма. Это возраст Ричарда Стеттона. Так что вы вполне можете догадаться о чувствах молодого человека, которому четыре раза подряд - дважды в день - у дверей дома мадемуазель Солини было заявлено, что она отсутствует.
В первый раз он поверил этому. В следующий - удивился. В третий раз усомнился. В четвертый визит он оттолкнул с дороги Чена и прошел насквозь гостиную, библиотеку, столовую и кухню. Везде было пусто, только слуги хихикали у него за спиной.
Что делать? Он все-таки не совсем еще дошел до точки, чтобы подняться по лестнице и силой ворваться в ее комнату. Кроме того, он чувствовал, что становится смешон. Он покинул дом, угрожающе поглядев на Чена, который во время этих поисков неотступно следовал за ним.
По пути обратно в отель он купил газету. И первое, что попалось ему на глаза, было сообщение о смерти генерала Пола Нирзанна.
На следующее утро, чувствуя, что ситуация несколько вышла из-под контроля, Стеттон отправился за советом к своему другу Фредерику Науманну и перво-наперво рассказал тому всю историю своих отношений с мадемуазель Солини. Даже о том пылком предложении выйти за него замуж, на которое он истратил весь свой эпистолярный талант несколько дней тому назад. Во все время повествования Науманн пристально смотрел на него в недоверчивом изумлении.
- Ты же не хочешь сказать, что сделай такую глупость и послал ей предложение в письменном виде? - вскричал молодой дипломат.
Стеттон не видел оснований считать себя глупцом.
Науманн даже застонал.
- Дорогой мой друг, делать ей предложение - это ужасно, тем более делать это в письме! Конечно, самая Дурная шутка, какую она могла бы с тобой сыграть, это заставить тебя жениться на ней, но один Бог знает, что она может надумать еще. Не проси у меня совета. Единственное, что я могу сказать, - возьми обратно это письмо и сожги его, а пепел забери с собой в Сан-Франциско и развей его над Тихим океаном. Мне она не по силам, я умываю руки.
Этим Стеттону и пришлось удовольствоваться.
После этого целых два дня он не подходил к дому номер 341. На утро третьего дня в компании с Науманном он побывал на похоронах генерала Нирзанна в церкви Монтрозин. Церковь была переполнена народом, но из всей толпы Стеттон видел только фигуру стройной женщины в черном под густой вуалью, сидевшую впереди, рядом с принцем Маризи.
Это была Алина, которая, как единственная родственница генерала, представляла собой, конечно, главное лицо на похоронах.
Прислушиваясь к заунывным песнопениям священника, Стеттон заодно обдумывал только что пришедшую ему в голову мысль. Возможно, в конце концов, думал он, - поскольку вид Алины в траурных одеждах, хоть он и сознавал, что это чистое лицемерие, расположил его к великодушию, возможно, в конце концов, ее действительно не было дома, когда он заходил.
Он слишком нетерпелив. Он должен сделать... ну, он должен сделать то, что собирался сделать сегодня же.
По окончании церемонии Стеттон вместе с Науманном отправился на квартиру приятеля. Там они проговорили до полудня. Стеттон рассчитал, что похороны, включая посещение кладбища и возвращение, займут часа два, поэтому в час дня он покинул Науманна и отправился занимать пост напротив дома номер 341 на Аллее.
Он ожидал минут пятнадцать, когда увидел, что к дому подъехал экипаж принца. С его помощью из экипажа вышли Алина и Виви. Принц проводил их до дверей, потом опять сел в экипаж и направился во дворец.
Стеттон подождал еще минут пять, потом перешел улицу, поднялся на несколько ступенек крыльца и позвонил.
- На этот раз я узнаю, - мрачно пробормотал он. - Я покажу кое-что этой ловкой мадемуазель.
Он встал близко к дверям, готовый ворваться в дом, как только дверь откроется.
Но дверь не открывалась. Через минуту он позвонил снова. Прошла еще минута - никаких признаков, что внутри кто-то есть.
Он нажал пальцем на кнопку и долго держал так, не отпуская ее, потом начал со злостью колотить в дверь.
И опять никакого ответа.
Он прижался лицом к стеклянной двери и попытался что-нибудь разглядеть внутри; это ему не удалось, но он понял, что кто-то стоит в дальнем конце холла и спокойно наблюдает за ним. Еще минут пять он то звонил, то колотил в закрытую дверь. Затем, бормоча проклятия, бросил это занятие и возвратился на свое место на другой стороне улицы.
Теперь даже ему стало ясно, что мадемуазель Солини не предполагала и не желала видеть его. Он принял этот факт как данное, но понять ничего не мог. Ведь он, Ричард Стеттон из Нью-Йорка, Ричард Стеттон, который стоит или скоро будет стоить - десять миллионов долларов, собирался жениться на этой женщине!
Она что, с ума сошла? Алина Солини - никто, без гроша, изгой. - Это ли не абсурд! Да во всей Америке не найдется и десяти девушек, которые не ухватились бы за такой шанс! Положительно она не в себе!
Но в себе она или не в себе, было совершенно ясно, что она не хочет его видеть. Игнорирует. Отказала от дома! Дома, за аренду которого платил именно он! К моменту возвращения в отель Стеттон довел себя до предельной ярости.
Он постарался взять себя в руки и обдумать собственные возможности. Колотить в дверь было бессмысленно. Он надумал подстеречь ее на улице, но потом решил, что это ниже его достоинства. Жаловаться агенту месье Дюро, хозяина дома, было невозможно по той простой причине, что дом был снят на имя Алины.
Он решил, что самое лучшее для него - покинуть Маризи, записав эти расходы - что-то около полумиллиона франков - в счет оплаты жизненного опыта, и забыть мадемуазель Солини раз и навсегда. Он даже вскочил на ноги, поклявшись немедленно упаковать чемоданы, но остановился прежде, чем приступил к этому занятию. Лицо Алины стояло перед ним.
Соблазнительный изгиб губ, белая нежная кожа, дивные глаза, ощущение ее рук на его шее, ее мягкое дыхание на его щеке, сладкие слова любви, которые она шептала ему на ухо. Нет - опять! проклятие! - он не может бросить ее... он не должен! Он сел к столу и написал ей письмо на девяти страницах.
