class="p1">Грейс покинула галдевших мамаш и вошла в вестибюль, а оттуда – наверх, где располагалась администрация. Стены вдоль лестницы украшали рисунки учеников, фотографии классов в рамках и плакаты мюзиклов и спектаклей из тех времен, когда Грейс сама училась в Рирдене. Проходя мимо, она машинально посмотрела на себя в предподростковом возрасте, когда они в седьмом классе ставили «Гондольеров» (она была в хоре), и, наверное, в сотый раз подметила, как резко выделялась прямая линия ее пробора, ослепительно-белая на фоне иссиня-черных косичек. Она не помнила, когда в последний раз заплетала косы. Или расчесывала волосы на прямой пробор.
Тяжелая дубовая дверь директорского кабинета была слегка приоткрыта, но она все-таки постучала.
– Роберт?
– Ой… – Он едва не выпрыгнул из-за стола. – Прекрасно. Ой, как хорошо, Сильвия тебя разыскала?
– Да, внизу.
– Ага. – Он все-таки выглядел немного растерянным. – Закрой-ка дверь.
Прикрыв дверь, Грейс присела на стул по другую сторону стола. Вполне ожидаемо она почувствовала себя нерадивой школьницей (или матерью таковой), которую вызвали в кабинет директора. Хотя этого с ней никогда не происходило – ни в качестве ученицы, ни теперь, в качестве родительницы. Она всегда была послушной и свято чтила правила, к чему приучила и Генри.
После нескольких секунд замешательства, во время которых Роберт вроде бы из-за какой-то странности забыл, зачем хотел ее видеть, Грейс произнесла, исключительно ради собственного успокоения:
– Какое ужасное происшествие.
– Просто страшное. – Роберт сел, как-то странно отводя от нее глаза. – Как твои дела?
Грейс нахмурилась.
– О, прекрасно. Я едва была с ней знакома, но ты поступил правильно, попытавшись сразу же взять дело в свои руки.
Об электронной рассылке она не сказала ни слова. Если бы директор хотел узнать на этот счет ее мнение, он бы просто спросил. Не спросил. На самом деле он, похоже, вообще не собирался ни о чем ее спрашивать.
Наконец Грейс поинтересовалась:
– Ты хочешь, чтобы я провела беседу с ребятами? Обычно я не работаю с детьми, но с радостью помогла бы, если в этом есть необходимость.
Роберт впервые посмотрел ей прямо в глаза.
– Грейс, – произнес он, – ты знаешь, здесь была полиция.
Она чуть выпрямилась на стуле.
– Ну, надо думать. Я полагала, что полиция явилась, чтобы сообщить тебе о случившемся, – сказала она очень осторожным тоном, тщательно подбирая слова. Но он по-прежнему глядел на нее так, будто пытался уловить некий главный смысл. «Да что он ломается?» – подумала она. В нем не осталось ни малейшего следа от непринужденного, восторженного, слегка подвыпившего Роберта, с которым она болтала в субботу вечером. Сколько дней прошло? Она сосчитала. Немного. Роберт выглядел каким-то пришибленным. Впрочем, напомнила себе Грейс, удивляться тут нечему.
– Вообще-то мы довольно долго говорили.
– О ее сыне? – нахмурилась Грейс. – О Мигеле?
Он кивнул. Луч утреннего солнца случайно упал ему на волосы, высветив их в совершенно невыгодном ракурсе: сквозь них просвечивала кожа головы. «Бедный Роберт, – поймала она себя на мысли. – Все пойдет по нарастающей. А у тебя такое милое лицо».
– Их очень интересовал финансовый статус Мигеля в школе, – объяснил он. – Зашла речь о его стипендии.
– Вот ведь странное дело, – ответила она, подумав: «Как и весь этот разговор». – Я в том смысле, какое им дело до его стипендии?
Роберт смотрел на нее, надув губы, и, похоже, пребывая в полном замешательстве.
– Грейс, – наконец выдавил он, – надеюсь, ты понимаешь, что мне нужно в полной мере сотрудничать с полицией. Я могу не до конца понимать скрытые пружины и механизмы, но данную ситуацию не контролирую.
– Хорошо, – озадаченно произнесла она. – Я… Не представляю, какое значение имеет школьная система предоставления стипендий, но, как ты сказал, главные тут они.
– Стипендия Мигелю предоставлена не школой. Ее не устанавливали и не проводили по обычным каналам.
«О господи, – мелькнула в голове шальная мысль, отчего Грейс вновь почувствовала себя подростком. – Спроси: а мое какое дело!» Затем, не найдя никакого рационального ответа, она просто всплеснула руками.
Роберт смотрел на нее не отрываясь, словно тоже утратил тонкую логическую нить неописуемо странного разговора. Сколько Грейс уже сидит в его кабинете? И по-прежнему понятия не имеет, зачем он хотел ее видеть. И с каждой секундой атмосфера становилась все более мрачной. Откровенно говоря, Грейс предпочла бы остаться внизу, даже в обществе истеричных взвинченных мамаш.
– Итак… – наконец заговорила она. – Ты хотел, чтобы я побеседовала с учениками? На утро у меня довольно плотное расписание, но я могла бы зайти днем.
– Ой… – Он сел прямо и улыбнулся очень вымученной улыбкой. – Нет. Очень мило и любезно с твоей стороны, Грейс. Но, думаю, тут у нас и без того забот полно.
Она снова пожала плечами и подумала: «Ну, тогда ладно. Я просто…» А потом быстро развернулась и вышла из кабинета, пожалев об этой встрече и разговоре с Робертом, встревоженная тем, как он вел себя и держался в чрезвычайно неприятных обстоятельствах. Снова проходя мимо своей фотографии с косичками и в костюме гондольера, она вдруг подумала, что директор, наверное, нуждался в помощи. Возможно, ему было слишком трудно облечь это в слова. «Происходящее просто сбивает меня с ног. Можно мне с тобой поговорить?» Грейс вдруг ощутила жуткую тревогу за него, почувствовав себя настолько виноватой, что замерла, ухватившись рукой за перила, и оглянулась. Но вернуться она не могла. Больше всего ей хотелось поскорее выбраться отсюда. На воздух. Сделать хоть глоток свежего воздуха.
Выйдя через парадные ворота, она повернула на восток по обсаженной деревьями улице, а затем на юг, в сторону Третьей авеню, направляясь, как ей казалось, к своему офису на Семьдесят шестой улице. Но на самом деле первые пациенты появятся не раньше чем через час, и когда она подумала, что зайдет в кабинет и усядется там в полной тишине (или, еще хуже, снова откроет компьютер), то вдруг поняла, что ей страшно. Сотовый телефон, который Грейс проверяла примерно каждые десять минут, по-прежнему не выдавал ничего нового и ничего такого, что может свести с ума.
«Си-эн-эн» предупреждала о землетрясении в Пакистане, реклама магазина, о котором она слыхом не слыхивала, – про скидку на совсем ненужный ей товар, обновленная рассылка из Рирдена, информировавшая родителей, что психологи смогут побеседовать с ними в столовой для учеников приготовительного класса после трех часов дня «насчет любых переживаний касательно эмоционального состояния ваших детей».
«Какими же мы все стали самовлюбленными! – думала она, разозленная и сбитая с толку. – Какие же мы чувствительные и непомерно важные люди! Я переживаю оттого, что в мире есть люди, убивающие женщин и бросающие
