Ознакомительная версия.
— Но мы же не просто так предлагаем! — вмешался Олег. — Ваша супруга получит половину стоимости квартиры вместо предложенной трети. Мы понимаем, что ей нанесен моральный вред, и постараемся его компенсировать. Но поймите и вы нас — Виктор мой сын! Я понимаю, что его поступок нельзя оправдать… но у мальчика был шок…
— Что было у мальчика? — прищурился Максим. — Шок?
Проша, лежащий в углу, зарычал, услышав в интонациях хозяина что-то странное. Пес уже собирался встать, но тут раздался голос Даши:
— Олег Петрович, а ваша свекровь — Инна Иннокентьевна?
Голос ее звучал беззаботно, и Проша успокоился.
— Да, — недоуменно подтвердил тот. — Откуда вы знаете?
— Да так… выяснилось случайно… — уклончиво ответила Даша. — Так вы приехали нас уговаривать, чтобы мы забрали заявление? И решили предложить мне какие-то деньги?
— Не какие-то, а очень неплохие, — поправил ее Олег.
— Знаете что? — легко сказала Даша. — Проваливайте-ка вы все со своими деньгами, а? И вы, и ваш брат, и ваша свекровь — все! Ваш сынок преследовал мою дочь и пытался напасть на меня. И за это он будет нести ответственность по закону.
Она замолчала. Максим посмотрел на жену с изумлением, но, заметив на ее щеках два красных пятна, все понял. «Коньяку хлебнула на голодный желудок!» — расхохотался он про себя. Даша своеобразно реагировала на спиртное: не пьянела, но становилась совершенно бесшабашной. Вот и сейчас она вызывающе смотрела на Олега Боровицкого, набычившегося на диване.
— У вас, Дарья Андреевна, будут большие проблемы. И у ваших родных тоже, — негромко произнес Олег.
Максим быстро шагнул ему навстречу, но его остановил голос жены:
— Милый, не надо. А вы — пошли вон отсюда оба, — спокойно сказала Даша. — Что вы на меня так смотрите? Я сказала — пошли вон. Проша, проводи.
Черный пес встал, прошел по ковру, оставляя вмятины от лап на ворсе, и остановился около дивана. Квадратная блестящая морда с брылами оказалась так близко от коленки Олега, что тот пододвинулся. Пес потянулся следом за ним, и на дорогие серые брюки упала ниточка слюны.
— Дарья Андреевна, мы позвоним, когда вы будете более вменяемы, — Глеб поднялся с дивана.
— Не утруждайте себя, — ответила Даша. — Скажу вам сразу и окончательно: заявление мы забирать не будем, даже если ему не будет дан соответствующий ход, и квартиру я вам не отдам.
Глеб секунду пристально смотрел на нее, а потом быстро вышел из зала. Помедлив, за ним последовал Олег, и Даша с Максимом услышали, как хлопнула входная дверь. Проша вернулся в зал, подошел к Даше, положил голову ей на колени и глубоко вздохнул.
— Дашка, ты что, правда квартиру Боровицкого хочешь себе оставить? — находясь по-прежнему в состоянии легкой оторопи, спросил Максим.
— Не себе, а нам, — поправила она, гладя Прошу по голове. — Да, Максим, надоели мне мои муки совести, я решила с ними расправиться.
Максим присел на корточки возле дверного косяка и почувствовал, что его разбирает смех. Попробовал сдержаться, но не выдержал и захохотал. Глядя на него, засмеялась и Даша, и на их дружный смех из комнаты прибежала Олеся.
— Как ты им: «Проша, проводи!» — утирал выступившие от смеха слезы Максим.
— А Прошка-то, Прошка! — вторила Даша. — Вышел, проводил и вернулся обратно. Голубчик ты мой!
Она чмокнула пса в морду, и голубчик брезгливо отвернулся.
— Что случилось, скажите, а? — просила Олеся, суетясь вокруг.
— Да все в порядке, — ответил Максим. — Но мама наша была хороша! Дашка, а что ты с рукописью Боровицкого решила?
— Ничего. Я поняла, что разобраться в ней не смогу. Не знаю, чего хотел от меня Петр Васильевич, но он явно меня переоценил. Все от меня зависящее я сделала, поэтому совесть моя чиста.
— Слушай, так Окунева тоже ни при чем? — вспомнил Максим. За последними событиями он совсем забыл об утреннем визите Даши в пансионат.
Даша покачала головой и рассказала все, что узнала от Окуневой.
Та в ответ на вопросы долго описывала свою жизнь в балете, омраченную кознями завистников и бездарностей, но ни один факт ее биографии не совпадал с историями Боровицкого. Всю жизнь она жила в свое удовольствие, на пенсию ушла очень рано и ничем интересным в жизни не занималась. Родила незаметно сына и не замечала его до тех пор, пока он не начал приводить в дом невесток. Вот тогда таланты Виктории Ильиничны развернулись в полной мере — уж что-что, а делать скандалы из ничего она умела в совершенстве! Однако сын повзрослел, многое понял и отправил мать в дом престарелых.
Виктория Ильинична не ухаживала за больной умирающей старухой, не делала карьеру вместе с мужем. Да у нее и мужа-то никогда не было! Правда, были многочисленные любовники, и Даша не сомневалась, что ради них Окунева была бы способна на убийство. Но в последней истории Петр Васильевич писал о муже, а не о любовнике, и, значит, бывшая балерина не годилась в подозреваемые.
— И знаешь, Максим, — добавила Даша, — я уверена, что Уденич никто не убивал. Мы с тобой ошиблись.
— Откуда ты знаешь? — вскинулся Максим.
— В пансионате уволили санитарку и охранника. Кто-то из больных, видимо, пожаловался, что ночами их периодически не бывает на своих местах, Раева провела собственное дознание, и оно оказалось вполне успешным. — Даша невесело улыбнулась. — Эти двое просто прониклись друг к другу теплыми чувствами…
— И развратничали по ночам, — закончил Максим.
— Ну да. Ирина Федотовна, наверное, звуки подозрительные услышала и вышла из палаты. А на улице с ней случился приступ.
— Не знаю… — с сомнением протянул Максим. — Сиделка с охранником запросто могли ее напугать до смерти. Или укол какой-нибудь сделать…
— Могли. Только зачем, Максимушка? Мы с тобой до сих пор не получили никаких подтверждений тому, что в пансионате и вправду убивают стариков. Так только Ирина Федотовна говорила, но она была… в общем, сам помнишь, я тебе рассказывала. Нездоровой она была. И многое могла придумать.
— А что с зайцем? — вспомнил Максим, немного помолчав. — Помнишь, с тем, которого нашел сумасшедший старик?
— С зайцем все так просто, что даже грустно, — ответила Даша. — Виктория Ильинична рассказала, что давным-давно какая-то балерина зло обозвала ее: сказала, что она прыгает по сцене, как заяц. Окунева запомнила те слова на всю жизнь. Наверное, потому, что они были правдой — балерина-то она была посредственная. Так, общий эшелон. Откуда-то об этом узнал Боровицкий и упомянул в разговоре. Она ужасно оскорбилась, прекратила с ним всякое общение. А потом, когда Красницкая случайно подарила ей безделушку, приняла зайца на свой счет.
— Даш, — подумав, спросил Максим, — а тебе не кажется странным, если человек выходит из себя из-за какой-то игрушки?
Даша вздохнула.
— Максим, я кое-что поняла, — ответила она, глядя в окно. — Помнишь, я передавала тебе слова управляющей, что жизнь в пансионате — это неправильная жизнь? Так вот я поняла, почему она неправильная. Не потому, что у этих стариков нет семей. Точнее, не только поэтому. Сам посмотри: Окунева всю жизнь помнит, как над ней посмеялись, и впадает в ярость при малейшем намеке на давний эпизод. Красницкая худшим событием своей жизни считает, что давний любовник не узнал ее спустя двадцать лет. А сокровища Ангела Ивановича — игрушка с отбитым ухом и старая салфетка.
— К чему ты ведешь?
— К тому, что для этих людей каждое мелкое событие раздувается до вселенских масштабов. Убрали рыбок из пруда, и Яковлев, математик, сразу заболел. Мне санитарки сегодня сказали. Для пансионатских стариков любая мелочь становится таким огромным событием, каким в жизни большинства людей может быть рождение детей, смерть родственников или что-то еще, значимое, действительно важное… А у них стеклянный заяц, напомнивший об оскорблении полувековой давности, или книжки, которые принесли Уденич ее приемные дети… Лишние слова, бестактные фразы, мелкие ссоры — и вот уже готов их мир со всеми его страстями. Теперь ты понимаешь, какую бурю там поднял своим появлением Боровицкий?
— Да уж… в стакане воды… — пробормотал Максим.
— Но в этом стакане его убили. Причем преступником мог стать кто угодно, потому что у каждого нашлась бы тысяча поводов для ненависти. Мы с тобой, мой милый, никогда не выясним, кто на самом деле виновен.
— Но при чем же тут рукописи?
— Не знаю, — пожала плечами Даша. — Я начинаю думать, что ни при чем. И если убийца — Денисов, то мы тоже никогда его вины не докажем, потому что сегодня утром он просто отказался говорить со мной. Сказал так злобненько: мол, сначала Боровицкий отнимал время у всех, начиная с управляющей и заканчивая пациентами, а теперь вы на его место пришли. Зыркнул глазами на меня и ушел.
— Ну что ж… — задумчиво пробормотал Максим. — Может быть, все и к лучшему. А что ты сделаешь с историями Боровицкого?
Ознакомительная версия.
