– Галина, – говорю со значением, – ты же знаешь… мама не может…
– Я сама все приготовлю, – говорит.
– Галина!
Слава Богу, Азам вмешался.
– Нет, – говорит, – не беспокойтесь. Спасибо, но… мои братья в эту часть города не ходят… да и мама…
Не ходят, значит. Еще бы. Четыре молодых арабских лба, да еще в самый центр еврейского Иерусалима. Их тут как начнут шмонать на каждом углу, никакого обеда не захочешь! Обижаются небось. А кто их знает, может, и не без причины боятся, откуда мы знаем, какой они деятельностью занимаются, эти братья. Ну, Галина, во что ты нас втянула!
– А они что, – спрашиваю осторожно, – они у тебя как…
Усмехнулся немного и говорит:
– Они у меня в школе учатся, в шестом, восьмом, девятом и десятом классе.
Мало ли что в школе. Как раз самый подходящий возраст. Но не поворачивается язык прямо спросить – мол, они у тебя, случайно, не террористы?
– Ладно, папаня, – Галина говорит. – Если ты не сможешь, мы с мамой сами пойдем. Потом тебе все расскажем.
До того все серьезно пошло, что одна надежда, что справки вообще не дадут.
Дурочка Галка, небось не сказала, что с арабом женится и будет плодить арабских младенцев, тогда бы скорей дали, русская с арабом – это нашим религиозным, которые сидят в министерстве, все равно. Не сообразила, а я дудки, подсказывать не намерен.
Да, очень хорошо, что не дают справки. И еще лучше, что нету у нас в стране гражданского брака, а то ведь, как пить дать, уже бы окрутились. А так еще, глядишь, в процессе бюрократической волокиты все это между ними и расстроится.
Из нашей братии многие настаивают, что надо гражданский брак и вообще отделить религию от государства. Да и не только наши, а многие местные, так называемые левые тоже. А я считаю, ни в коем случае. Как это отделить, когда она у нас приросла – не оторвешь? С мясом рвать придется, и как бы кровью не изойти!
Вот если бы можно было веру от религии отделить, вот это было бы дело! Сам я не верю ни в Бога, ни в черта, и в религию не верю, а в веру – верю. Вера – она горами двигает, а нам тут еще сколько гор своротить! Это дело настоящее, красивое и полезное. Правильно сказано, опиум для народа. А опиум, он для чего? Чтобы частично уменьшать боль и легче переносить существующую действительность, забывать ее хоть на время. Конечно, меру соблюдать, не передозировать, как, например, харедим, то есть ультраверующие. Но если этот опиум отобрать вообще, то у народа начнется такая ломка, такие муки, а зачем? Совсем людей безо всякой подпорки оставить? Это все равно что у меня сейчас мой ходунок отнять.
Считается, что у нас большая часть населения нерелигиозная. Но это неправда. Таких, как я, атеистов тут отдельные единицы или десятки, ну, максимум сотни. Про восточных вообще не говорю, эти все верующие, даже если совсем не соблюдают, а вот возьми таких, которые называются «светские», спроси его, верит он в Бога? Скажет, нет, не верю, но что-то все же где-то там есть. Что-то! Так ведь Бог, он и есть это самое «что-то».
И вера для государства дело самое полезное. Без какой-нибудь веры ни одно государство не проживет, у всякого какая-нибудь да есть, даже в Америке, там это называется «свободное предпринимательство и права человека» – тоже врут, конечно, насчет свободного и насчет прав, но вера есть. И если она исчезает, то начинается беспредел, как в России. Вот они там и пытаются теперь церковь обратно распространить.
А здесь, пока верили в сионизм, еще туда-сюда, можно было говорить об отделении. Но не успели, и слава Богу. А теперь осталась только одна старая вера, и чем она плоха? Худо-бедно, столько тысяч лет служила, послужит и еще, пока ничего нового не придумали.
Но это вера. А говорилось про религию, чтоб ее отделить. Религию отделить, а вера чтобы осталась? В том и штука, что веру от религии тоже не отодрать. Даже у нерелигиозных. Вера с религией так плотно срослись, что опять по живому рубить придется. Нет, отделять никак нельзя.
А что гражданского брака и развода нет и прочее – так нечего жаловаться, а помнить надо, в какую страну ехали.
Да чего там, я, честно сказать, даже иногда подумываю, не присоединиться ли и мне. Особенно в связи с Татьяной. Ну и что, что не верю? Это, они говорят, придет, а ты, главное, соблюдай заповеди и молись, молись (тут я сразу вспоминаю моих элохим).
Здесь любопытно отметить такой момент. Я в России про религию практически и не вспоминал никогда, другой раз слышишь, такой-то ходит в церковь, а этот крестился, но всегда считал, что ненужная трата времени. А здесь я как был неверующим, так и остался, и ничто меня не берет, даже если присоединюсь ради Татьяны, но при всем том религия занимает в моих мыслях большое место.
То есть не могу даже сказать, что меня этот вопрос интересует, или волнует, или что – но против воли сам навязывается, и начинаешь думать. В данном случае с чисто практической стороны, но часто и без повода. Если уж она даже мне, человеку равнодушному, так, то это лишнее доказательство, как она тут глубоко въелась и что отделять никак нельзя.
Нет, я на здешнюю религию совершенно не жалуюсь, а принимаю, что есть. Тем более, спасибо, справки не дают.
Парочка моя благополучно отбыла, и вернутся только через два дня. И можно было бы спокойно полежать и подумать.
Я и лежал, и размышлял про религию и еще про многое, и утром встал, и упражнения сделал, и сам позавтракал, и обратно лег, и все практически спокойно. Но только потому, что поджидаю Ириску с рецептом, сразу и сгоняю ее в аптеку, а может, сама догадалась и купила по дороге. Уже очень надо. А то ведь я вечером предпоследнюю проглотил, а сегодня ни одной, последнюю берегу.
Не исключено, конечно, что они там как-нибудь исхитрятся и поженятся без справки. Но уверен, что развестись при такой женитьбе раз плюнуть, и рассчитываю, что так и будет. Тем более парень, надо признать, классный. И по внешности, и ласковый, и воспитанный, и о семье печется, и учиться хочет… Еврея такого еще хорошо поискать.
Лежу спокойно.
Вот наконец и Ириска. Веселая и хорошенькая, как всегда. Сияет своими зубками, ну, как мой больной? Вставал? завтракал? мыться будем?
Но что мне сейчас ее зубки и улыбки.
Катастрофа. Полный облом.
Не принесла!
Не принесла рецепт. Сегев категорически отказал, пусть, говорит, принимает акамол форте.
Акамол форте! Чтоб им всем провалиться, и с доктором Сегевом вместе. Ирис тоже хороша. Не сумела ему объяснить, какие у меня боли.
И что теперь? Ведь катастрофа! Прямо хоть вставай и беги в больничную кассу. Да и побежал бы, она у нас близко, с ходунком дополз бы, но я по лестнице сам не спущусь, а Ириска не поможет, рано тебе, говорит, по лестнице. Да она меня просто на смех подняла, что за истерика, говорит. А я и впрямь готов истерику закатить, даже слезы подступают. Так обидно, что никто не хочет понять, какие у меня боли и как мне нужно это лекарство.
– А ты вот возьми, – она говорит, – попробуй алголизин. Увидишь, поможет ничуть не хуже, – и протягивает мне коричневую таблетку. А мне даже вид ее коричневый противен, я свою хочу, беленькую. Готов вышибить у нее таблетку из пальцев, но сдержался и переменил тактику. Взял, заглотал эту гадость, чуть не подавился, горькая, сволочь. Думаю, подожду немного и докажу тебе, чего твой алголизин стоит.
Стала она меня упражнять. Немного совсем позанимались, и чувствую, что делаю почти свободно, в бедре практически не тянет, шея и спина тоже расслабились. Все боли на уровне среднего моего обычного дня, то есть, как я обычно это называю, что не болит.
Радоваться надо, да? А я не только не радуюсь, а, наоборот, раздражение ужасное, и чего-то сильно не хватает, словно есть хочу или курить. Но есть точно не хочу, а курить Ириска во время упражнений не позволяет. Говорю ей:
– Хватит, Ирис, я устал.
– А как боли?
– Как были, так и есть, – вру.
– Не может этого быть, – говорит, – сколько мы с тобой раньше занимались, ты так быстро не уставал и не жаловался.
– Потому и не жаловался, – говорю, – что перкосет хорошо облегчал.
– А алголизин не облегчает?
– Нисколько, – говорю, – наоборот, тошнит от него.
– Ладно, подберем тебе что-нибудь другое, чтоб не тошнило.
– Да чего подбирать? Подобрали уже, лучше не надо. А теперь не даете. У тебя с собой есть? Дай хоть парочку.
– Ладно, – говорит, – парочку дам, но больше не проси. У меня уже мало, другим надо. И в поликлинику ходить не пытайся, тоже не дадут.
Мыться я отказался, и обед, сказал, сам возьму.
Она хотела прибрать, но я ей говорю:
– Все, ничего не надо, отваливай к своему Эйялю.
Она прямо оторопела. Я с ней так никогда не разговаривал.
– Ты чего? – говорит.
– А ничего. Ступай, ступай, я устал.
