На стенах были намалеваны всякие обитатели морей — от крабов до дельфинов. Полы были расписаны под камни и песочек. Ну а на потолке, как я уже сказала, плавали крокодилы, причем, как и положено, находясь на дне, я их видела снизу, то есть крокодил как бы пикировал на меня пузом.
Все-таки сумасшедший дом. Правильно я первый раз подумала.
— Рассказывай, что было, — скомандовала я, слезая с кровати. Как я увидела, одета я была в свой же костюм, только пиджак висел на спинке стула. Юбка помялась и… ну, в общем, не будем о грустном.
Комната, в которой находились мы с Маринкой, была небольшой: метров двенадцать. Две кровати, две тумбочки, шкаф. Две кровати навели меня на мысль, что комната эта принципиально предназначается для гостей. Единственное, что не было понятно: зачем Траубе нужно своих гостей опускать на дно морское?
Творческого замысла маэстро я не поняла. Но и не претендовала на это. Дно — так дно.
— А что рассказывать? — Маринка потянулась и встала со стула. На ней была надета незнакомая мне пижама. Наверное, хозяйская. Здорово мы здесь устроились, пока я была не в себе. То есть в беспамятстве.
— Когда ты брякнулась в обморок, майор притащил тебя в дом. Ты бы видела, как он над тобой кудахтал! Боже мой! Я уж подумала, грешным делом, что… Но об этом потом… Тебя положили в той комнате, где мы первый раз общались с Петром. А потом, когда до хозяина дошла весть о смерти старшего сына, он совсем впал в прострацию. Варвара все взяла в свои руки. Она хотела тебя отправить на «Скорой» в город, но майор помешал, добрался до старикана, а тот разрешил нам обеим остаться здесь до утра. Вот и все.
— Оперативники приезжали? — спросила я, оглядываясь в поисках сигарет. Маринка поняла меня и подала мою пачку. Наверное, она ее вытащила у меня из сумочки. Где же находится сама сумочка, я пока не заметила.
— Приезжали. Погибли Петр, его жена и оба сына. — Маринка вздохнула. — Детей за что же? Непонятно. Менты за основную версию взяли бизнес Петра, с тем и уехали… Он, кстати, оказался завязан на какие-то нехорошие истории и у ментов проходил по картотекам.
— Ну а что конкретно? — спросила я. — Какой заряд, как был заложен, ну и все прочее?
— Да не знаю я! — ответила Маринка и возмущенно покачала головой, словно я у нее спросила что-то супер-пуперсекретное. Вроде личного кода американского президента к ядерному чемоданчику.
Или у них там не чемоданчики, а «дипломатчики»? Не важно.
— Единственное, что я знаю, так это то, что бизнес у Петра не очень хорошо шел. Часть денег на покупку этой машины ему дала Варвара…
— А она откуда взяла деньги? — спросила я и тут же закивала, показывая Маринке, что заострять внимание на моем вопросе вовсе не нужно, лучше просто продолжить рассказывать. Маринка и продолжила, словно и не расслышала.
— И, кстати, твой майор, — Маринка впервые в жизни именно так выделила слова «твой майор»! — Твой майор, — с удовольствием повторила она, пристально глядя на мое лицо, — сказал, что эти деньги послужат для нее неплохим алиби. Ну, то есть если бы она хотела убить Петра, то сперва бы вернула себе долг. А так — и требовать уже не с кого… Вся семья погибла. Кошмар!
— Да уж. Это все? — спросила я.
— Ни фига! Оперативники здесь бродили до самого вечера. «Скорая» еще приезжала. Тебя чем-то кольнули, поэтому ты и продрыхла без задних ног до полуночи.
Маринка вздохнула и пожаловалась мне:
— А я, как дипломированная медсестра при смертельно больной, глаз не сомкнула…
— И маковой росинки в ротике не было, — продолжила я за нее. — Это все?
— Все. А что еще может быть?
— Ну как же. — Я подошла к окну и отдернула немного занавеску. Действительно, ночь. Вот это укольчик! А спать-то больше и не хочется! — Все-таки убили старшего сына и наследника! Как Федор Аполлинарьевич себя чувствует? Нервничает и кричит или, наоборот, впал в задумчивость?
— Впал, — криво усмехаясь, ответила Маринка. — Он потребовал у Варвары свои линзы и начал чертить эскиз памятника. Представляешь? При этом он твердит что-то про синтез искусств и про то, что талантливый в одном — обязательно талантливый и во всем, и, короче, он собирается сказать новое какое-то слово и в памятниках… Идиотизм полнейший! Варвара поплакала, да. Но она — человек. Тюфяк этот, Аркадий вообще куда-то пропал. Кажется, спрятался. Его майор, твой майор, — тут же поправила саму себя Маринка, — раскрутил на раз, и он признался, что нарочно заложил кучу петард в саду.
— Зачем?! — вскричала я.
— Не угадаешь, — улыбнулась Маринка, — папочке на юбилей решил фейерверк устроить. — Кретин, — сказала я и бросила сигарету в пепельницу.
— Папаша его так же сказал и прогнал его с глаз долой.
Я подумала, еще раз посмотрела в окно и еще раз подумала, что спать не хочу. Маринка, как я заметила, несмотря на ее притворные жалобы, тоже не очень-то устала.
— Наши все уехали? — спросила я и, услыхав Маринкино «ага», предложила: — Пойдем погуляем по свежему воздуху?
Маринка сперва открыла рот и явно захотела сказать что-то вроде «ты-с-ума-сошла-мать», но, немного посоображав, медленно закрыла рот и кивнула.
— А пойдем! Самой надоело до смерти торчать в этом аквариуме!.. Крокодилы еще эти…
Мы оделись и, взявшись за руки, вышли из комнаты. Немного поплутав, мы нашли, где тут выход. Дом в планировке оказался не такой уж и простой, каким казался снаружи.
Входная дверь была заперта, но мы с Маринкой постарались и очень тихо ее отперли и, выйдя, прикрыли за собой.
Оказалось, что, пока я спала, выпал снег.
Мы побродили немного по саду, потом вернулись к дому и пошли вдоль его темных окон, негромко разговаривая о каких-то мелочах. Гулять просто так было очень приятно. Я неожиданно для себя подумала, что давно уже этим не занималась. Давно у меня как-то не получалось просто выйти и просто без цели побродить.
— Здорово-то как! — прошептала Маринка, глядя на полную луну. — Кстати, сейчас самое время, чтобы повыть на луну. Не хочешь?
— Спасибо, пока нет, — вежливо ответила я.
— Как ты думаешь, может нам новый день принести какие-нибудь новости? — спросила Маринка. — Неприятные, я имею в виду?
— Может, — ответила я, доставая сигареты из кармана пальто. — Я, кстати, не рассказала тебе об одном маленьком моментике, случившемся вчера за секунду до взрыва.
— О господи, что еще? — испугалась Маринка. — Говори, говори быстрей!
— Я заметила старшего сына Петра. Он помахал мне из машины. Это был тот самый подкидыш, который мешался у нас в коридоре.
— О-паньки! Так, значит… — Маринка задумалась. Я в это время прикурила и договорила за нее:
— Это значит, что в похищении документов и в последующем похищении картин, возможно, участвовал и Петр Федорович. Что ты там говорила про его нехороший бизнес?
— Я так же и подумала, — сказала Маринка. — Только мне кажется, что тот грузин в кепке как-то полегче, что ли, будет Петра. Постройнее.
— Мне тоже так кажется, — согласилась я, мысленно сравнив фигуры вчерашнего маньяка и Петра.
— Говоришь, старый Траубе сидит в ауте? — спросила я.
— Черт его разберет, — отозвалась Маринка. — Ты же его видела. Он такой приветливый. В смысле — с приветом, — хихикнула Маринка.
Мы прошли еще несколько шагов и завернули за угол дома. Одно окно в доме было освещено.
— Кому же это не спится? — проговорила вслух Маринка.
Я сперва хотела что-то ей сказать, а потом подумала, что мы так хорошо идем и ничего не случится, если мы пройдем еще несколько шагов.
Нехорошо заглядывать в окна, признаюсь, но, как говорит один мой знакомый, «если нельзя, но очень хочется, то немножко можно». Это я Фимочку Резовского вспомнила.
Мы, замедлив шаги, подошли и осторожно заглянули в окно.
Это был кабинет Федора Аполлинарьевича.
Горела на столе лампа, тени от нее падали на стены, расписанные черт знает как, и на картины, которые изображали родные просторы. Мадонн, кстати, среди этих просторов видно не было.
Сам Траубе сидел в кресле-качалке и, жестикулируя, что-то говорил. Судя по его мимике, разговор был довольно-таки живой и занимательный, но голосов не было слышно.
— С кем это он? — тихо спросила Маринка. — С Варварой, что ли?
Каюсь, каюсь, но, что поделаешь, мне тоже стало интересно.
Мы с Маринкой, крепко сцепившись руками, приблизились к окну почти вплотную. Сразу стала видна вся комната. Траубе продолжал разговаривать, а вот в комнате, кроме него, никого не было.
Лестница, ведущая из кабинета на второй этаж, была пустой, да и располагалась она слева от Федора Аполлинарьевича, а смотрел он в другую сторону.
С минуту или чуть больше мы с Маринкой молча смотрели на эту пантомиму, потом вдруг словно кто-то нажал на кнопку. Стала слышна негромкая музыка, и как бы издалека до нас донесся женский голос. Женщина пела: «Жалобно стонет ветер осенний, листья кружат пожелтевшие. Сердце наполнилось грустью томления, хочется счастья ушедшего».
