Не один лист бумаги испортил Самсон, а все еще не переступил первую страницу… Он слышал за дверью осторожные шаги Данилы, покашливания и легкие постукивания молотком. Тюкая шваброй, прислуга убирала полы. Вскоре в дверь просунул голову Данила с требованием отправиться завтракать на половину госпожи Май. Самсон повиновался.
Госпожа Май, ласковее и мягче, чем обычно, пыталась вовлечь юношу в разговор, но поняла, что ее старания бесполезны. Она отпустила юношу с миром, ибо весь вид его свидетельствовал, что он в лихорадочном состоянии, бессмысленный его взгляд был обращен куда-то внутрь, – начинающий журналист обдумывал рождающийся в голове текст.
Вернувшись в буфетную, Самсон устремился к бумаге и карандашу… Весь день писал и почти не ел. Опытная госпожа Май не мешала творческому процессу и послала стажеру ужин в буфетную. Только к полуночи Самсон поставил в своем творении последнюю точку.
Обессиленный, он упал, не раздеваясь, на ложе и мгновенно погрузился в сон.
Очнулся он только в пятницу утром – и довольно поздно. От немилосердных тычков Данилы, который бурчал, что завтрак остыл и скоро редакционный сбор по номеру.
Приведя себя в порядок, Самсон ужаснулся: а где же его труд? Хитрый Данила подмигнул ему и сообщил, что материал за завтраком уже читала госпожа Май. И осталась довольна. А завтракала она с самим господином Арцыбашевым!
От сердца Самсона отлегло.
Юноша покинул свое убежище и едва ли не сразу столкнулся с Фалалеем.
– Ну, брат, ты и дрыхнуть, – хохотнул фельетонист, – я уж пытался нос сунуть к графинчику, да Данила меня шуганул. Завел ты себе Цербера… Ты статью написал?
– Написал, – ответил Самсон, стоя в дверях и наблюдая, как Фалалей ловко достает потаенный графинчик и наливает в рюмку живительный напиток. – Вчера весь день корпел. А ты?
– Я тоже вчера строчил. Не знал уж, что и выдумать о злодейке Бетси. – Фалалей ухмыльнулся. – Ольга Леонардовна связала меня по рукам и ногам. Сам слышал, о князе Темняеве писать мне запретила. Но я все-таки его туда ввернул… Ты про пирожные не забыл?
– Про какие пирожные?
– Вижу, брат, не выполнил ты своих обязательств перед клиентом. Попробуй все-таки вставить пару слов, чтоб кондитерщика ублажить. Ему же реклама нужна, как ты не понимаешь. И кредит тебе будет открыт всегда.
– Эх, забыл, – Самсон почесал затылок, – не до пирожных было. Хотя, постараюсь еще словцо втиснуть.
– Давай! – взбодрившийся Фалалей хлопнул друга по плечу. – Пойдем, там уже все в сборе!
Молодые люди вошли в сотрудницкую. За большим столом, вновь установленным у окна, на своем обычном месте сидел Антон Треклесов. Он беседовал с Мурычем, тот при виде Самсона приветственно поднял руку, но не встал. Возле другого окна Сыромясов перелистывал журнал парижских мод, давая пояснения Але, которая выглядела свежее, чем обычно. Особенно был ей к лицу ажурный белоснежный воротничок, пришитый к стоечке и обнимающий шею. На подоконнике примостился Платонов, черкая на колене грязный, недоделанный, как обычно, перевод. Два разбитых венских стула валялись в углу, прикрытые скатеркой. Театральный обозреватель сидел на стуле у печки, здесь, правда, в кресле, в прошлый раз размещался господин Либид. Сам Эдмунд отсутствовал.
Из соседнего смежного закутка несся торопливый стук печатной машинки.
– Всегда все в последний момент, – проворчал Треклесов, указывая Самсону и Фалалею на уцелевшие стулья. – Лиркин мог бы еще вчера свой шедевр напечатать. С голоса диктует. Гений…
– Вчера Ася занималась другими срочными материалами, – защитил девушку Мурыч, – мой очерк печатала, Астростеллу да еще эту, «Энциклопедию девушки»…
Самсон сел поближе к Мурычу.
– Хотите свежий анекдот? – возвестил громогласно Фалалей. – Только вчера услышал. Два приятеля, один зовет другого в бордель. Тот возражает: «Я женат». – «Помилуй, – удивляется другой, – разве ты не можешь отобедать в ресторане потому только, что у тебя дома есть кухня?»
Мужчины засмеялись. Аля презрительно фыркнула, демонстрируя нетерпимость к пошлости.
– Господин Мурин, – Самсон склонился к уху репортера, – прошу вас об одолжении. Ваш друг господин Горбатов сказал мне, что у него в сейфе хранится пистолет.
– Знаю, – шепотом ответил Мурыч, глядя на дурачащегося Фалалея.
– Так позавчера его племянница Ксения призналась мне, что тайник обнаружила.
– Понял, – Мурыч кивнул, – сообщу, по-дружески рекомендую перепрятать. Оружие надо держать от детей подальше.
Стажер вздохнул. Вторые сутки он трясся от страха, что его Джульетта стащит пистолет и в кого-нибудь пульнет. Слава Богу, девочка не зачислила в злодеи Синеокова. Пожалуй, именно театральный обозреватель во время своего визита к госпоже Горбатовой и проболтался о том, что Самсон служит в редакции, а если Ксения подслушивала, то и сообразила послать любовное письмецо на редакционный адрес…
– Прошу тишины! – госпожа Май, возникнув на пороге сотрудницкой, властно захлопала в ладоши. – Все в сборе?
– Господин Либид отсутствует, – мрачно сообщил Мурыч и встал со стула, освобождая его для начальницы.
Госпожа Май, в строгом английском костюме брусничного цвета с искрой, подтянутая, свежая, с чудной эмалированной брошью на высокой стойке крепдешиновой блузы, держала в руках пачку исписанных листов. Она повелительно кивнула на Асин закуток, где вовсю стрекотала машинка, – и Фалалей молниеносно метнулся туда. Через миг пунцовые Ася и Лиркин, не смея пренебречь зовом госпожи Май, выскочили в сотрудницкую.
Ольга Леонардовна уселась на стул и обвела суровым взором своих сотрудников.
– Я рада видеть весь наш дружный коллектив в сборе. У господина Либида сегодня выходной.
Журналисты многозначительно переглянулись.
– А где же его сенсационный материал? – Синеоков вызывающе вскинул голову. – Он обещал бомбу в номер.
– Обещал, но не в этот. Не все ведь так сообразительны, как вы, господин Синеоков, – в мягком голосе госпожи Май прозвучал какой-то неясный намек.
Синеоков ухмыльнулся.
– Итак, займемся формированием номера. Господин Треклесов, начинайте, – распорядилась редакторша.
Антон Викторович, время от времени косясь на заскучавших журналистов, принялся перечислять материалы номера: рекламные объявления, брачные сообщения, репертуар театров и синема, программы выставок, репродукции Бакста, интервью с психографологом, где есть анализ почерков Куприна и Леонида Андреева…
– Отлично, – госпожа Май милостива кивнула. – Теперь перейдем к творческой части. Материалы для постоянных рубрик: «Гороскоп Астростеллы», «Моды сезона», «Энциклопедия девушки», комментарий архимандрита Августина «Брак и Бог», подборка анекдотов – готовы. Теперь о главном. Иван Федорович, господин Платонов, вы сдаете материал в номер?
Платонов соскочил с подоконника, и сапоги его противно скрипнули.
– Разумеется, госпожа Май. Дошлифовываю, последние штрихи вношу.
Госпожа Май повернула царственную голову к Лиркину:
– Я так понимаю, Леонид Леонидович, что статья о музыке Скрябина завершена?
– Она у меня в голове целиком выстроилась! – буркнул Лиркин.
Ольга Леонардовна отвернулась от музыкального обозревателя и воззрилась на Мурыча:
– Ваш материал, Гаврила Кузьмич, я прочла. Даже не знаю, что вам сказать. Претензий у меня нет. Но душа не лежит – слишком приземлено. Мускулы телефона, нервы телефона, винтики, зажимы, провода… Разве после таких серьезных статей девушки пойдут работать на телефонную станцию?
– А я не уверен, что им надо там работать. – Мурыч сверкнул глазами. – Не женское занятие. На психику действует тлетворно. Легко ли высидеть шесть часов не вставая? Да еще напряженно слушать, отвечать, следить за лампочками, работать руками. Угнетает.
– Это я и без вас знаю, – возразила, не повышая голоса, госпожа Май. – Но зачем же огорчать наших читательниц? Они должны получать приятные эмоции от чтения «Флирта».
– Я старался побольше внимания уделить любовным мечтаниям моей героини, – оправдался Мурыч.
– Очень хорошо, – поощрила сотрудника госпожа Май. – В следующий раз делайте ставку на свое воображение, а не на докучные факты.
– Попробую, – согласился Мурыч, – я всегда стремился дорасти до уровня журнала «Флирт».
Госпожа Май пристально взглянула на сотрудника, явно заподозрив его в неискренности или еще хуже – в издевательстве.
– Поучитесь у господина Синеокова, – она обратила взор на театрального обозревателя. – Выражаю вам свое восхищение, Модест Терентьич. Вы в очередной раз продемонстрировали свой высочайший профессионализм. Я велела господину Треклесову выписать вам премию.
– А что он такого написал необыкновенного? – выкрикнул Фалалей.
– Если б вы, Фалалей Аверьяныч, были более внимательны к своим коллегам, вы бы не спрашивали. А вы все порхаете по жизни и бросаете в беде своих друзей.
