Когда мы уже собирались уходить, я задала Кордове последний вопрос: как звали мексиканку, работавшую в доме. Он выглядел сбитым с толку, поднял одну бровь, выпятил нижнюю губу и после долгого размышления произнес:
— Кажется, у них работала Хуана, дочь Филиппа Акоста. Если в доме и были другие слуги, то я этого не помню.
— А где найти Хуану Акоста?
Он пожал плечами и покачал головой, затем поднялся с кресла, которое громко заскрипело, ушел в глубь двора и скрылся в доме. Беседа стоимостью в сто долларов окончена.
— У Хуаны магазин на рынке, — сказал мягкий голос по-испански.
Я повернулась и увидела ту полную молодую женщину.
— Вы ее знаете? — спросила я.
— Она продает платья на центральном рынке. Нарядные платья. Праздничные платья. И все такое. Она там практически целыми днями. Ее палатка самая большая. Вы ее сразу увидите.
Я улыбнулась ей. Вдруг мне пришла в голову мысль.
— А вы говорили об этом другим американцам? Репортерам?
Она покачала головой:
— Они о ней не спрашивали.
Я достала еще одну стодолларовую купюру и сунула ее женщине в руку. Она посмотрела на деньги и порозовела.
— Матерь Божья, — пробормотала она, затем схватила мою руку и поцеловала ее. Очевидно, сеньор Кордова плохо ей платил.
— Итак, что же там произошло? — спросил Питер, когда мы вышли на улицу. Он почти не понимал по-испански; точно так же можно было говорить с черепахами. Поэтому я пересказала нашу беседу с Кордовой-старшим.
— Это не очень помогло, — сказал он.
— Да. Но я узнала, как звали девушку, которая у них работала.
Мы решили поехать прямо на рынок. Остался один день, глупо было терять время.
— Довольно роскошный дом для полицейского, тебе не показалось? — спросила я Питера, когда мы ехали в такси.
Мы прошли как минимум через пять комнат розового дома, и впечатление сложилось вполне определенное. Каждая комната обставлена отнюдь не дешевой мебелью.
— Когда ты с ним разговаривала, я смотрел в раскрытую дверь дома. Мне показалось, что я видел огромный экран телевизора. Может, он из состоятельной семьи, — сказал Питер.
— Это довольно сильно социально расслоенное общество. Я не думаю, что человек из семьи, которая может позволить себе такой роскошный дом, станет полицейским.
— Может, ему хорошо платили.
— Сомневаюсь. Думаю, мои сто долларов — не первая взятка в его карьере. Кто знает, может, он их получил целую кучу от Полариса Джонса.
В этот момент мы подъехали к рынку. Я заплатила таксисту, и мы пошли вдоль рядов палаток, заполненных всяческими туристическими мелочами — маленькими куклами в традиционных местных нарядах, пепельницами и горшками, раскрашенными в яркие цвета, серьгами, ожерельями из бисера. Я остановилась около одной палатки, разглядывая маленьких зеленых черепашек с раскрашенными головами. И не устояла. Я купила по одной такой черепашке Руби и Исааку.
Мы прошли вглубь рынка, мимо палаток с джинсами, майками, ручками и фломастерами, яркими плетеными сумками, изображениями осликов и прекрасных гваделупских девушек. Одна из этих палаток сильно отличалась от остальных. Она была раза в два больше, товары не висели на веревках и не валялись на прилавке, как в остальных палатках. В аккуратных прозрачных шкафах висели красивые платья из тонких тканей, украшенные бисером и блестками. Прилавки тоже стеклянные, в них лежали ряды белых перчаток, ленточек для волос, шляпки, украшенные искусственными цветами и бисером. Я потрогала белое платье на безголовом манекене в дальнем углу магазина. Жесткий блестящий нейлон. Готова поспорить, что натуральных тканей здесь нет.
— Чем я могу вам помочь? — сказали по-английски с сильным акцентом.
Из глубины палатки вышла женщина небольшого роста. В отличие от окружающего великолепия, ее одежда была очень скромной — простая черная юбка и голубая блузка с отделанным тонкой тесьмой воротником. На шее женщины висела мерная лента, из тугого узла волос торчал карандаш. От уголков глаз у нее разбегались мелкие морщинки, говорившие о том, что большую часть своих пятидесяти с лишним лет жизни она улыбалась. Сейчас она улыбалась нам.
— Вы говорите по-английски? — спросила я.
— Да, конечно, — ответила она. — Вы хотите что-то купить для себя или для своей дочери?
Я посмотрела на красивые платья, которые бы очень понравились Руби.
— Сколько стоит платье для причастия? — поинтересовалась я.
— На какой размер?
— Для шестилетней девочки.
Женщина потянула за серебряную цепочку на шее, и из недр ее декольте появилась связка ключей. Она открыла один из стеклянных шкафов и достала четыре маленьких облака тонкой ткани и лент. Лиф одного из платьев, белого с кремовым отливом, таким насыщенным, что казался почти розовым, был расшит перламутром, а рукава собраны в виде маленьких фонариков. Руби Уайет при виде этого платья будет визжать во всю силу своих легких.
— Вот это, — показала я.
Она посмотрела на ценник, свисавший с рукава, и назвала цену в песо, что, как я с удивлением поняла, равнялось менее, чем сорока долларам.
— Мы берем! — я полезла в сумку за деньгами.
Женщина аккуратно сложила платье в черную коробку, уложив кольца кринолина на самое дно, затем взяла с прилавка пару перчаток и диадему.
— Это прилагается к платью.
— Ух ты! — покачал головой Питер. — Боюсь, Руби сойдет с ума.
— У вас только одна дочь? — спросила женщина.
— И сын, — ответила я.
— Сколько ему лет?
— Около четырех.
— Минутку.
Она вышла из магазинчика, прошла вдоль торгового ряда, скрылась в другой палатке в самом его конце и вскоре вернулась с еще одной черной коробкой. В коробке лежал маленький национальный костюмчик, белый с голубой окантовкой. Сомбреро расшито перламутром, таким же, как на платье.
— Сколько стоит? — спросила я.
— Столько же.
— Мы берем.
Я отдала деньги, и, когда она передавала мне костюм для Исаака, спросила:
— Вас зовут Хуана Акоста?
— Де Суарес, — улыбнулась она.
— Простите?
— Хуана Акоста де Суарес. Моего мужа звали Анхель Суарес. Он умер в прошлом году.
— Мне очень жаль, — сказала я.
Она пожала плечами:
— Он был хорошим человеком, мой Анхель, но у меня нет детей, поэтому я одинока.
— Мне очень жаль.
— Это жизнь, — вздохнула она. — Откуда вы знаете мое имя?
Я набрала в грудь побольше воздуха:
— Я подруга Лили Грин. Вы помните ее? Тридцать назад?
Хуана как раз расправляла рукава на платьях в витринах. Руки ее застыли. Она посмотрела на меня, и лицо ее смягчилось.
— Лили? Лилита? Вы ее знаете?
— Да.
— Это она, да? Кинозвезда? Та, что с белыми волосами?
— Да, это она.
— Я знала, что это Лилита. Не только из-за имени. Она не изменилась с детства. Mi pequenita Лили, ай-ай-ай. Лилита. Как у нее дела? Она меня помнит?
— У нее все хорошо, — сказала я. — Все хорошо.
— Она послала вас сюда, чтобы найти меня?
— Не совсем. О вас я узнала от Эдуардо Кордовы.
— Из полиции? — Ее глаза сузились.
— От отца, не от сына, — уточнила я.
— Почему он назвал вам мое имя?
— Я спросила, кто работал у них в доме. Хуана, мне нужна ваша помощь. Лили может попасть в беду. Я стараюсь выяснить, что произошло с ее матерью, и надеюсь, что это ей поможет.
— Бедняжка. Бедная сеньора Труди, — пробормотала Хуана по-испански.
Когда я упомянула имя Лили, Питер потихоньку пошел к выходу, поняв, что Хуана предпочтет разговаривать со мной наедине. Он поймал мой взгляд и подмигнул мне через плечо. Я кивнула, и он удалился, оставив нас одних.
— Вы были там, когда ее убили? — спросила я.
Она вдохнула полной грудью и оперлась локтями на прилавок.
— Да, я была там.
— Вы знаете, что случилось?
— Сказали, что Лилита играла с пистолетом и застрелила мать.
— Это правда?
Она нахмурилась:
— Вы хотите помочь Лилите, так ведь?
Я кивнула:
— Мы подруги. Пожалуйста, расскажите мне, как все было. Это важно для спасения Лили.
— Это было давно. Много-много лет назад. Тридцать лет!
— Хуана, — мягко проговорила я. — Лили прожила всю жизнь, уверенная, что убила свою мать. Представляете, как тяжело жить с такой мыслью? Как вы думаете, имеет она право знать, кто это сделал на самом деле?
Хуана потерла рукой лоб. Затем коротко кивнула:
— Да.
— Как вы считаете, что случилось в той комнате?
— Я не знаю. Одно я знаю точно: Лилита не убивала сеньору Труди. Она не могла ее убить. Я не верю в это. Я никогда в это не верила.
— Почему?
— Она быть около фонтана, играла с маленьким мальчиком. С Хупе, — она так и произнесла: «Хупе». — Я стирала вещи на крыше, и слышала голоса около воды. Я слышала их прямо перед тем, как раздался выстрел. Я слышала, Хупе спросил: «Ты куда?», и затем раздался выстрел.
