— Каким образом?
— Имеются фотографии. А на них — дата.
— А разве ее нельзя поставить задним числом? Или изменить?
— Честно говоря, не знаю. Пусть ваши эксперты посмотрят. Можно еще, наверное, проверить, какая в тот день была погода — дождь, снег? Но я все еще не могу понять, к чему все это? Какое значение имеет, когда именно я там был?
Ну, это как раз просто, подумал Брум, но ничего не сказал. Если Рэй Левин может доказать, что в парк ходит по определенным дням, именно восемнадцатого февраля — а не накануне Марди-Гра, — это подтвердит его рассказ. Конечно, Брум просмотрит все фотографии, проверит, когда еще Рэй бывал в парке. Но хотя бы появится, за что зацепиться.
Дело скоро будет раскрыто. Брум печенкой это чувствовал. После семнадцати лет неустанных и бе-зуспешных поисков он вплотную приблизился к решению загадки. Странно как-то получается. Из года в год — хорошо, «как правило», — восемнадцатого февраля Рэй Левин направлялся в парк, чтобы поразмыслить над определенным событием. Тем временем в тот же самый день он, Брум, направлялся к Саре Грин, чтобы поразмыслить над тем же событием. Разве что «поразмыслить» казалось не совсем верным словом. С первых же дней Брум как погрузился с головой в это дело, так и не откладывал его в сторону. Другие копы давно уже махнули рукой, решив, что Грин попросту сбежал с девчонкой-стриптизеркой, а он, Брум, с упорством, удивлявшим даже его самого, все копал и копал. Да, этому способствовало постепенно укреплявшееся знакомство с семьей Стюарта — Сарой, Сьюзи, Брендоном, — но уже с самого начала Брум увидел, что Сара вроде как занималась самообманом, и даже если бы ее возлюбленный муж благополучно вернулся, не стал бы их печальный, одинокий дом счастливее и радостнее.
По правде говоря, уже тогда Брум почувствовал, что за исчезновением Стюарта Грина скрывается нечто куда более серьезное, что-то страшное, ускользающее от понимания. Теперь он был в этом уверен.
— Что-нибудь еще, детектив?
Брум откинул крышку сотового. Голдберг должен был подтвердить получение ордера. Да и сам обыск хорошо бы провести до того, как Рэй Левин попадет домой и уничтожит какие-нибудь свидетельства.
— Снимок, что вы мне прислали, — он ведь не единственный, что вы в тот день сделали?
— Конечно, нет.
— А где остальные?
— Дома, на жестком диске, но я на всякий случай переправил их и на «облако».
— На «облако»?
— Это жаргон такой. Для лучшей сохранности. Эта штуковина формой своей немного напоминает солнечный диск. Представьте свою почту со всей корреспонденцией. Так вот, это нечто в том же роде. Доступ — с любого компьютера, надо только код знать.
— У меня есть ноутбук в машине, — сказал Брум. — Вы не против?
— Ну что вам еще?
— Право, так будет лучше. Машина совсем рядом, за углом.
Брум припарковался на Саут-Мичиган-авеню, недалеко от «Цезаря». Пока компьютер загружался, Рэй решил кое-что уточнить:
— Я послал вам последний снимок. Как только я сделал его, кто-то появился, и я почел за благо удалиться.
— Стало быть, это единственная фотография Карл-тона Флинна?
— Да.
— А кто-нибудь еще на других фотографиях есть?
— Нет. Пока не появился Флинн, я там один был.
Компьютер ожил. Брум передал его Рэю. Солнце светило вовсю, лучи отражались на экране, так что им пришлось сесть в машину. Брум наблюдал за выходившими из казино людьми. Они всегда одинаково выглядят — идут, пошатываясь, глаза прикрывают ладонью, моргают.
— На обратном пути вы ни с кем в парке не сталкивались? — спросил Брум.
— Увы.
Рэй зашел на нужный сайт, ввел имя пользователя и пароль, открыл папки и передал ноутбук Бруму. Там было восемьдесят фотографий. Брум начал с последней, с той, что Рэй, не раскрывая своего имени, переслал ему. Ему сразу же бросилось в глаза вот что: пейзаж, запечатленный на первых нескольких фотографиях, любой назвал бы вполне живописным, и тем не менее было в самой композиции кадра нечто такое, что вызывало меланхолию. Как правило, пейзажные снимки распахивают двери в открытые пространства с их особой, возвышенной уединенностью. А здесь одиночество было другим, оно умаляло, подавляло. Любопытно, потому что это явно отражает и настроение, и замысел самого фотомастера.
Брум продолжал просматривать снимки. Почему-то ему вспомнилась дурацкая строчка из песенки «Безымянная лошадь»: «Там цветы, и птицы, и скалы, чего только нет». Впрочем, она вполне подходила к данному случаю. Что, собственно, он рассчитывал найти? Трудно сказать. Следы. Но увидел только обыкновенные, хотя, ничего не скажешь, мастерски сделанные, трогательные снимки того места, где один человек потерял свое сердце, другие же… снова вопрос: что они потеряли?
— Хорошая работа, — похвалил Брум.
Рэй промолчал.
Брум почти физически испытывал предчувствие чего-то весьма неприятного. Снимки Рэя стали оказывать на него какое-то негативное воздействие. Он уже почти закончил просмотр, когда что-то привлекло его внимание.
— Порезче можно сделать?
— Конечно. Нажмите вот эту клавишу.
Эту фотографию Рэй сделал в тот день одной из первых и с другой точки, возможно, в этом все и дело было. Естественно, на ней то же, что и на других, — деревья, огромный валун, старый горн, но не только. Бруму показалось, что было на снимке кое-что еще, за этим старым горном. Он еще увеличил изображение. К счастью, фотография отличалась отличным качеством, разрешение очень высокое.
Брум почувствовал, что сердце у него так и подпрыгнуло.
— Ну, что вы там нашли? — Рэй перегнулся через плечо детектива.
Тот еще раз пристально всмотрелся в изображение. За горном что-то виднелось. Что-то зеленое, из железа, с черным резиновым наконечником. Видно было немного — дюймов шесть от всей длины предмета. Но достаточно было и этого. Когда-то, сразу по окончании школы, Брум целое лето проработал в одной съемочной группе, поэтому он сразу сообразил, что это такое.
— Это ручная тележка, — сказал он. — Кто-то спрятал ручную тележку близ того места, откуда исчезли эти люди.
Меган ехала к свекрови.
Мысли ее были заняты беднягой Гарри Саттоном. Конечно, это могло быть просто совпадением, что убили его сразу после их встречи. Меган приехала в Атлантик-Сити, желая прояснить события семнадцатилетней давности. А молодым людям, которых разыскивает полиция, сколько тогда было — пять лет, десять? Не больше. Так что вполне возможно, что если это действительно их рук дело, то Меган и ее прошлое не имели абсолютно никакого отношения к тому, что произошло с Гарри.
Она все прокручивала и прокручивала в голове эту успокоительную мысль, но в конце концов вынуждена была признать очевидное: именно она навлекла беду на Гарри Саттона, из-за нее он погиб. Как и почему такое случилось, она пока объяснить не могла, но в глубине души понимала, что снова вляпалась в дурную историю.
Две недели назад она впервые за последние семнадцать лет поехала в Атлантик-Сити, на широко разрекламированную торговую выставку. Подумаешь, убеждала она себя, великое дело, да и ехала она из чисто практических соображений. Меган на самом деле считала, что этот город с его клубами и казино больше ее не влечет. Но это был самообман. Скажем, она вполне могла остаться на семинар. Другие охотники за недвижимостью собирались даже поужинать в кафе «Рейнфорест», но Меган уклонилась от участия. Она поехала в «Ла Крем».
И кто бросит в нее камень? Кто бы, вернувшись в город, так много значивший в свое время в жизни, не зашел в старые пенаты?
Она решила еще раз позвонить Дейву и, вновь услышав в сотовом механический голос, впервые всерьез разозлилась. «С меня хватит! — бросила она после сигнала. — Нам надо поговорить. У твоей матери серьезные проблемы. Перестань вести себя как мальчишка и перезвони мне».
Меган отключилась и швырнула сотовый на сиденье. С одной стороны, понять поведение мужа, конечно, можно. Это она была не права. Но может, в этом все и дело. В каком-то смысле она всегда была не права, с самого начала. Годами не отпускало ее чувство вины, отравлявшее семейные отношения. Получалось, вся вина на ней? Конечно. Но не пользовался ли этим Дейв? Чувство вины заставляло ее постоянно и во всем уступать ему. Правда, детей она не уступит, ни за что не уступит, хотя…
Но почему же, почему Дейв не звонит?
Все эти годы он упорно работал, добывал семье хлеб насущный и все такое прочее, чем мужчины всегда оправдывают свои действия, — только Дейв любил свою работу. Он засиживался допоздна, много ездил, играл по воскресеньям в гольф, а потом возвращался к своей горячей жене. И она всегда была такой, даже когда ей этого не хотелось. Конечно, Дейв никогда не обращался с ней дурно. Не поднимал руку, не обманывал, но если подумать опять-таки, то с чего бы ему вести себя иначе? Меган была безупречной женой. Ради семьи отказалась от собственной карьеры. Оплачивала многочисленные счета, ходила по магазинам, словом, ведет хозяйство. Заботится о его матери куда больше, чем он сам, и вот теперь, после всего этого, после всех жертв, что она принесла, он так с ней обращался?!
