Ознакомительная версия.
Не получилось. Их союз напоминал связку из суетливого муравья и толстой неповоротливой гусеницы, с той разницей, что муравей вкалывает, а Ирка жаждала развлечений. Или юркого катера и тяжелой баржи, груженной цементом или кирпичами. Это был дуэт скрипки и барабана. Ребенок оказался слишком испорченным. Да и не ребенок это был. Марик в своем идеализме, воспитанный мамой с фарфоровыми рассеянными глазами, видел в Ирке малого неразумного ребенка и представлял себе, как тот меняется от его снисходительно-мудрых педагогических приемов. Увы, увы…
Прозрение наступило на очередной тусовке с приезжими киношниками, снимавшими у них что-то из жизни простых людей из провинции. Какие-то бандюки, умные следователи, отцы города – авторитеты… Они все поддали тогда изрядно, шум стоял, каждый выкрикивал что-то свое, не заботясь о слушателях. Он, Марик, красиво ухаживал за актрисой, которая играла роль танцовщицы из ресторана, развратной особы, а по сути самою себя, и не выпускал из вида Ирку, которая отрывалась от всей души. В короткой юбочке, подвижная, худенькая, она выплясывала с длинным помощником режиссера, высокомерно-снисходительным столичным парнем. Под левым коленом у Ирки на колготке светилась большая дыра. Марик усмехнулся. Тогда она еще напоминала ему избалованного ребенка, сметающего все подряд с жизненных прилавков, давящегося конфетами, зеленым крыжовником и солеными чипсами одновременно.
Потом Ирка исчезла – видимо, вышла покурить, как он подумал. Потом вернулась. Дырки не было. И колготок, кажется, тоже не было. Он, озадаченный, сначала не понял. Но в памяти всплыло воспоминание о некой замужней даме, вхожей к ним в дом, которая, затащив его, подростка, в спальню родителей, торопливо стаскивала с себя колготки… А потом торопливо запихивала их в сумку, боясь, что застукают, и выскакивала в гостиную дожидаться его, Марика, матери, которая вышла в магазин по соседству. Благо осень теплая стояла.
Что он почувствовал тогда? Примерно то же, что чувствует человек, которого внезапно ударили под дых. Перехватило дыхание, забился пульс в затылке, стало жарко. Гадливость почувствовал и, как ни странно, желание. Он представлял себе, как она торопливо снимает колготки где-нибудь в темном коридоре, прижатая к стене длинным помрежем, и заталкивает их в крошечную красную сумочку. Задирает юбку, вскрикивает, задыхается, впивается в его рот хищными губами…
Больше всего на свете он хотел бы оказаться на месте этого подонка…
– Этот длинный вокруг тебя круги писал, – сказал он небрежно, уже в машине, по дороге домой. – Я даже ревновать стал.
– Тебе нечего ревновать, – сказала Ирка насмешливо-торжествующе. – Я – верная жена!
Она положила руку на его колено, сжала, и он во второй раз за вечер испытал такое сильное желание, что помутилось в глазах. Он хотел ее, презирая и уже ненавидя. Презирая и ненавидя себя… А еще ему хотелось ударить ее, разбить в кровь лицо, стереть гнусную ухмылку и увидеть страх в лживых глазах…
…Вдруг рядом с ним резко затормозила машина, голубая «Тойота». Вырванный из прошлого, он невольно отступил в глубь тротуара. Из машины выскочила женщина и бросилась к нему. Марик испытал мгновенную оторопь и что-то похожее на страх.
– Простите, – забормотала женщина, хватая его за рукав, – я не знаю, как вас зовут… Как хорошо, что я вас заметила… Вы были у нас… Я работаю у Юлии Павловны, помните?
– В чем дело? – Марик на глазах обретал свой обычный самоуверенный вид.
– Я не знаю, куда ехать… со мной Юлия Павловна, ей нужно в больницу… Пожалуйста…
– А где Алекс?
– Не знаю. Его мобильник не отвечает. Пожалуйста! Я даже не знаю, куда ее везти!
– Так, отсюда на Стрелецкую, – говорил Марик деловито, усаживаясь рядом с женщиной. – Давайте прямо, я скажу, где повернуть.
Он уселся рядом с крупной девушкой, оглянувшись на Юлию – неподвижную, бледную, с разметавшимися волосами.
– Что с ней?
– Меня не было дома, – принялась объяснять женщина, – а она оделась, вышла… и упала… Я чуть не ударила ее машиной… Она сидела на дороге… Меня до сих пор колотит… как подумаю… – она судорожно вздохнула.
– Как вас зовут? – спросил Марат.
– Тамара. А вас?
К счастью, семейный врач Василий Васильевич Сорока был дома. В свое время Женька, Сорока, Лешка Добродеев и он, Марик, вместе парились в бане, и номер телефон доктора прочно засел в его памяти. Марик доложил обстановку, и доктор сразу же распорядился везти Юлию в Сосновскую больницу. Сказал, что немедленно выезжает туда же. Когда они добрались до больницы, доктор Сорока ожидал их на крыльце приемного покоя. Вместе с Мариком они вытащили Юлию из машины. Доктор взял ее запястье профессиональным жестом. Шуба распахнулась, и Марик увидел, что на Юлии надета только ночная рубашка. Он заметил, как она исхудала – тонкие, как у ребенка, руки, острые ключицы…
– Ждите здесь! – приказал Сорока, и Юлию увезли.
– Хотите кофе? – спросил Марат. – Здесь есть столовая.
– Хочу, – ответила Тамара. – А как же доктор?
– Не думаю, что он появится в ближайшее время. Пошли.
Они уселись за столик. Зал столовой был пуст. За стойкой никого. Тихо шипели батареи центрального отопления. Жестяные часы на стене показывали половину одиннадцатого. Марик постучал по деревянной стойке костяшками пальцев, как стучат в дверь. На стук вышла заспанная девушка в белом халате и вопросительно взглянула на него. Молча щелкнула кнопкой электрочайника. Поставила на поднос две чашки, ложки, положила пакетики кофе и сахара.
Около двух ночи в коридоре, где сидели Тамара и Марик, появился озабоченный Сорока.
– Все, ребята, по домам и баиньки!
– Как она? – спросил Марик.
– Пока не знаю, боюсь говорить, а то сглажу. Пневмония наверняка. Посмотрим. Я останусь с ней на ночь. Все равно скоро утро. Раньше надо было ее в больницу.
– Она не хотела, – тихо сказала Тамара.
– А где муж?
Тамара не ответила, дернув плечом.
Какая грусть!
В маленькой клетке подвешен
Пленный сверчок.
Мацуо Басё (1644—1694)
– Алекс, – повторяет Ирка хрипло, умоляюще глядя на него, – я не понимаю, что происходит. Что случилось?
Она сидит в старом кожаном кресле, шуба лежит на полу рядом. Косметика размазалась от слез, на скулах красные пятна. Она похожа на клоуна из цирка.
– Мы с тобой все уже выяснили, – отвечал Алекс, не глядя на нее. – Не мучай ни меня, ни себя!
– Я тебе не верю. Ты любишь меня. Ты просто испугался. Тебе ее жалко? Да? Скажи, жалко?
– Да, мне ее жалко. И давай больше не будем об этом.
– С каких это пор? Раньше ты ее не жалел. Мы все решили вместе, если ты помнишь.
– Я виноват. Я дурак. Я поддался на твои уговоры…
– Значит, все я? А ты ни при чем?
– Я же сказал, что я сам виноват. А потом… разве мы говорили об этом?
– О чем? – таращит глаза Ирка.
– О том, что она… стала болеть…
– Не выдержала счастья семейной жизни! – цедит она сквозь зубы.
– Ты! Перестань! – Алекс едва сдерживался, чтобы не ударить Ирку. Ему были ненавистны ее слова, лицо, злые прищуренные глаза. Вся она. Он с отвращением вспоминал, что еще недавно они были любовниками. – Ты злобная… – он хотел сказать «сучка», но сдержался. Но Ирка поняла.
– Да я чуть с ума не сошла, представляя, как вы там вместе… кувыркаетесь! – заорала она, с ненавистью глядя на мужчину. – В Мексике! Я ненавижу ее! Все – ей! Прекрасный муж, деньги, шикарный дом! И ты! Почему? Чем она лучше меня? Вы и раньше путались, сам рассказывал! При живом муже! Может, у Женьки потому и сердце схватило! Дрянь! Корчила из себя святую! Потому ты и ушел из «Торга!» Если бы ты не рассказал, что ты с ней…
– Между нами ничего не было! – закричал Алекс. – Замолчи! Может, это ты его… Марат говорил, ты ему прохода не давала, а он от тебя шарахался! Может, это ты! Ты, мстительная дрянь!
– Что ты несешь? Когда я ушла, он был жив! Он… – она осеклась.
– Ты была у него в тот вечер? – Алекс с ужасом смотрел на нее.
– Да нигде я не была! – закричала Ирка. – А ты? Ты сам? Ты давно путался с ней, сам рассказывал!
– Я солгал! Ничего не было!
– Врешь! Не верю! Тебе ее жалко? А меня тебе не жалко? Ты знаешь, что такое жить с этим ничтожеством? Видеть его каждый день и желать, чтобы он провалился сквозь землю? И считать минуты до встречи с тобой? Ты это понимаешь? И ты думаешь, что я тебя отпущу? У нас все впереди, слышишь? Мы уедем, все равно куда. С деньгами везде хорошо. Помнишь, как мы строили планы? Начнем свое дело… Помнишь? С твоей головой и деньгами…
– Перестань! Неужели ты не понимаешь, что ничего не будет!
– Почему?
– Потому что я не хочу! – Алекс стукнул по столу кулаком. – Не хочу и не могу, поняла?!
– А я могла? Отдать тебя ей? Могла? Мы же вместе все решили!
– Речь шла только о деньгах! А твои анонимки! Зачем?
Ознакомительная версия.
