умудрились допиться до смерти. И она спросила наудачу:
– Вы в тот день никого возле ее квартиры не видели? Может, гости к ней заходили?
Рыженькая Танька сморщилась:
– Да не, гостей у нее не бывало, кому она нужна. А в тот день, я на дежурстве была, не то, может… – она вздохнула, словно сожалея о своем тогдашнем отсутствии, и опять потянулась, так что по телу как будто волна пробежала.
Интересно, подумала вдруг Арина, эта пластика – профессиональная или так, для лишнего форсу?
– Таня у нас, не поверишь, медсестра в интернате для хроников, – объяснил, точно подслушав Аринины мысли, участковый. – И кстати, хорошая, говорят.
– Ой, да много ли этим старичкам надо? Ласковое слово да чтоб укол не больно делала, ну и не морщилась чтоб. Это у нас сестра-хозяйка вечно нос воротит. А чего воротить? Не нравится, как дедули-бабули пахнут, вали на все четыре. Застегни, говорит, халат, не свети сиськами! А старичкам-то уже одна радость и осталась – поглазеть.
– Тань!
– Ладно, ладно, – она выпрямилась, отклеившись от косяка, зазывные изгибы смягчились, даже грудь словно бы уменьшилась. – Вы спрашивайте, я про Маринку все знаю.
– Гостей, значит, у нее не бывало. А вы не замечали, может, ее в последнее время что-то тревожило? Плохое настроение?
– Да что вы! Она наоборот – как на крыльях летала. Даже пить вроде меньше стала. Говорила, что у нее теперь новая жизнь начнется. Типа разбогатеет. А потом даже что-то про семью… Не, ну точно ее убили!
– Кому она понадобилась? – хмыкнул участковый.
– Ну… это ж вы полиция, вы и выясняйте. Вдруг у нее какие-то родственники обнаружились. И ей наследство подломилось? А другие наследники раз, и избавились от конкурентки?
– Ты, Тань, сериалов, что ли, пересмотрела? – устало остановил ее Рубен. – Ты ж тут сколько живешь? И Маринкину мать помнишь. Ну откуда там богатой родне взяться? Какое, к шутам, наследство?
– А отец Маринкин?
– Которого никто никогда не видел…
– Ну мало ли… Так чего? Вдруг я еще что-то вспомню?
Арина выдала девице визитку.
* * *
После убогого пристанища Марины Сулимовой квартира покойного Шумилина производила впечатление чуть ли не шикарной. Правда, Арина ожидала чего-то еще более значительного, чем то, что встретило ее за дверью с потемневшей бронзовой табличкой: Шумилин М. М. Вот табличка – это было необычно, а так, если не по контрасту с обиталищем записной пьянчужки, квартира как квартира. Ну большая. Ну паркет. Ну мебель солидная. Но не антиквариат. Отнюдь. А ведь он же был… небожитель. Разве может актер такого масштаба жить в обычном доме? Она и сама понимала, что это глупые мысли. Ну какого такого масштаба? В кино Шумилин почти не снимался, а областной драматический театр, даже и очень хороший – это все же не МХАТ, не БДТ и не «Современник». Но она помнила, как они в школьные времена бегали в театр «на Шумилина». По десять раз выученный наизусть «Вишневый сад» смотрели. И натурально обалдевали, потому что это каждый раз был другой «Вишневый сад». Шумилин переиграл в нем, кажется, все мужские роли, от Лопахина до старого Фирса. Кроме разве что восторженного студентика Пети. Или, может, это Арина не застала? Может, в молодости Шумилин успел и Петю сыграть? И Лавровский, возглавлявший театр мало не сорок лет, шел навстречу «экспериментам». Лавровский был, конечно, режиссер, каких тоже немного, но он ведь еще и административными вопросами рулил. И с этой точки зрения шумилинские эксперименты были очень полезны в смысле, как бы нынче сказали, минимизации расходов. Чем зрителя привлечь, кроме как новинками? Но любая премьера требует, как опять же нынче бы сказали, инвестиций. А у Лавровского та же «Чайка» сколько сезонов со сцены не сходила? И каждый раз – полный зал. Откуда в городе, хоть бы и с миллионным населением, столько театралов? Все потому, что спектакли формально старые, а каждый – как премьера. Низкий поклон и бурная овация Шумилину.
И Арина, понимая, что это глупо, все же не могла отбросить шаблон: кумир юношеских грез должен жить во дворце! А тут… Квартира-то, скорее всего, родительская. И, весьма вероятно, табличка на двери – тоже. Помнится, у Шумилина отец был какой-то профессор. И если сам актер Михаил Михайлович, тот мог быть, к примеру, Михаилом Матвеевичем. Или Мироновичем. Хоть Марковичем, как она сама Да, профессорская это квартира. Старая, солидная, но в целом – ничего особенного. Вот разве что кресло качалка в эркере гостиной…
– Присаживайтесь, – хозяйка повела рукой, кресло чуть качнулось. – Спасибо, что пришли. Хотя, боюсь, я мало чем смогу помочь.
Как любопытно. Чего ж ты тогда в следственный комитет звонила? Настаивала зачем? Чтобы не чувствовать себя заброшенной? Или еще по какой причине? Задавать эти толкающиеся в голове вопросы Арина, разумеется, не стала:
– Карина Георгиевна, я сперва не по теме спрошу. Эта квартира…
Та легонько усмехнулась:
– Это квартира Мишиного отца. Он ведь профессором был. Доктор исторических наук. Довольно известный. В определенных кругах, разумеется. Мише, конечно, славы больше досталось, но ничего такого… звездного у нас не было. Ни при Союзе, ни после. Вот этого, знаете, звезды не ездят в метро, – она тихонько засмеялась. – Метро, автобус, электрички. Первую машину купили… впрочем, вряд ли вам это интересно. Я лишь о том, что никаких особняков, уж тем более на Лазурном берегу, как у нынешних, ничего такого. Вы, может, и не поверите, но…
– Почему же, поверю. В кино он почти не снимался, а театр – не самое доходное место.
Шумилина медленно, красиво кивнула:
– К тому же он всегда был… не то что бессребренником, но деньги играли для него далеко не главную роль. Главным были – роли. Извините за каламбур. Даже похороны ведь Лев Евстигнеевич организовывал. Силами семьи мы такое… – она поморщилась едва заметно. – …торжество бы точно не потянули.
– А это было… большое торжество? Я тогда в Питере работала, иначе бы, конечно, пришла проводить.
– Торжество… ну как вам сказать. В театральном смысле. Лавровский ведь тоже не из тех был, кто готов деньги по ветру разбрасывать. Так что все было очень и очень… достойно, но, как Миша сказал бы, без варварской пышности. Да вы же памятник видели? Мрамор, конечно, но… скромно. Без пафоса. Без вульгарности.
– То есть гроб был не… как бы это поточнее… не выдающийся?
– Да обычный гроб. Нет, ну хороший, конечно, красное дерево, бронзовые накладки, все такое. Но не раритет. И никаких фамильных драгоценностей, разумеется. За отсутствием таковых.
– В смысле – расхитителей гробниц
