доктора.
Через несколько дней мы подаем заявление в ЗАГС. Нам обещают провести быструю регистрацию, в связи с моей беременностью. Дамочка в ЗАГСе косит на меня глазом, еще и месяца не прошло, как я стала вдовой, а уже и замуж выхожу и беременна от другого человека. Дама завистливо вздыхает и смотрит на Богдана почти как на бога.
Богдан только улыбается и целует меня в висок.
— Представляешь, если бы Станислав не погиб, как бы мы выглядели со стороны, — говорю ему, когда мы выходим на крыльцо.
— Я бы его силой заставил поставить подписи под бумагами о разводе, — усмехается Богдан. — Посадил бы в погреб и держал бы, пока он не подписал.
Смотрю на него круглыми глазами, а Богдан смеется и обнимает меня.
— Я пошутил.
Но впереди у нас еще одна битва. Нужны доказательства, что я не виновна. Все обстоятельства пока против меня. Ната настаивает, что ножом ударила я. Катерина не сознается, ни чего не видела, ничего не слышала, кто ударил — не ведаю.
На всех перекрестных допросах Катерина врет в глаза, что была в другой комнате, ничего не видела. А потом я выскочила из комнаты якобы в сильном шоке и избила ее.
А когда следователи вышли, и мы остались одни, она прошептала мне: Поедешь с Натальей в одну колонию на отсидку, подружбанками там будете, кто-то из вас коблой будет.
Даже представить не могу, откуда у юной девицы такие познания в тюремном жаргоне.
— Катерина, ты чего добиваешься? Денег ты моего мужа не получишь, квартиру в Москве он оформил на себя. Поедешь дальше в свою деревню? — интересуюсь у нее.
— Зато свободная, — дергает плечиком. — Найду себе богатого мужичка, Наталья научила как.
— И будешь, как она, сосать у толстых потных мужиков до скончания века, — усмехаюсь я.
— Зато не на нарах, — зло усмехается она. — В отличие от тебя!
Припечатала, так припечатал. На мне два обвинения, и пока не одно с меня не снято. Мне страшно, очень страшно. Не хочу сесть в тюрьму за то, чего не делала. Не хочу ребенка родить в тюремных стенах. И хоть Богдан старается меня уверить, что все идет по плану, я очень переживаю. От этих переживаний у меня тянет низ живота.
Только заканчивается допрос, как за мной приезжает Богдан и увозит к Вере в гинекологию.
— Васька, ты опять нервничала, матка в тонусе, — ворчит Вера. — Пишу заключение, передам твоему адвокату, больше никто не на какие очные ставки тебя не повезет. До двенадцатой недели уложу тебя на сохранение. Это ж надо было потащить в ментовку беременную женщину! Совсем обалдели. Ты не девочка, эта беременность у нас просто золотая.
Под Веркины ворчания укладываюсь на койку, тут сразу и медсестра с капельницей.
— Завтра у нас с тобой первое УЗИ, — расписывает мне Вера, — потом я тебе распишу полный курс лечения, еще нужно несколько анализов на микроэлементы. Тебе будут давать витамины для беременных. Ничего сильного. Я за естественную беременность, без большого количества таблеток.
Верка серьезная, такая горой встанет за мной. Мне с ней спокойно.
Следующий день приносит новую неожиданную радостную весть.
С утра Вера зашла в мою палату.
— Ну, что, поздно рожающая, готова к первому УЗИ, — смеется Вера. — Отец тут уже с утра сидит на лавочке, ждет.
— Богдан пришёл? — пугаюсь я.
— Не пришёл, прискакал с раннего утра, так что причёсывайся, приводи себя в порядок и вперед, — Верка сияет, как начищенный медный таз.
На нижним этаже, у кабинета УЗИ, и правда сидит Богдан.
— Василис, здравствуй, — он целует меня так нежно, что сердце кровью обливается. Что будет с нами, если меня посадят.
— И так, начнем, — Вера деловито мажет гелям мой пока еще плоский живот. А я замираю от страха, вдруг там нет ребенка, бывает же ошибка анализов, пробирка была грязная, или спутали мой анализ с кем-то.
Аппарат жужжит, на экране что-то серое, изображение меняется. Картинка все время пляшет, ничего не могу разобрать. А Вера начинает улыбаться все шире и шире.
— Ну, я вас поздравляю, — говорит Вера. — У вас будет двойня.
И она смотрит на меня, понимает, что у меня шок, и успокаивает.
— Да ты не переживай, приму роды так, что ты и не заметишь, — смеется Вера.
И тут из угла доносится сдавленный голос: Двойня?!
— Двойня, вот, смотрите, — и Вера ведет датчиком по моему животу, а Богдан внимательно всматривается в монитор. — Вот это бобовое зернышко — первый плод, а вот — второй.
Глаза Богдана горят радостью и гордостью.
— У нас будет сразу двое! — восклицает он и хватается за голову. — Вот обрадуется тетя!
Про меня эти двое уже забыли. Они смотрят друг на друга, в глазах радость, ну Богдана понять могу, подруга то чему радуется, ей же роды принимать. Вера выключает аппарат и подает Богдану распечатку с принтера.
— Ээээ, вы ничего не забыли? Мне вообще-то надо их сначала выносить. Богдан обнимает меня, но потом спохватывается, берет пеленку и вытирает гель с моего живота. Все равно, мы уже оба вымазаны в этом геле.
— Да, ладно, он водный отстирается, — машет рукой Вера. — Я рада за вас ребята.
Вера переходит границу подруга-врач, и тон ее меняется.
— Значит так, я пишу заключение, ты, Богдан, идешь с этим заключением к следователю, больше никаких допросов, до двенадцатой недели лежим на сохранении, нам надо уберечь Василису от стрессов. Тут и одного ребенка выносить сложно, а у вас сразу два.
— Есть, командир, — дает отмашку Богдан, обнимая меня.
— Эээээ, а как же следствие? — удивленно спрашиваю.
— Следствие идет своим чередом, — успокаивает меня Богдан.
— Кстати, я читала заключение, что давал травматолог и патологоанатом Екатерине Звягинцевой, — вдруг вспоминает Вера. — Вась, можешь быть спокойно, травматолог и акушер гинеколог сделали заключение, что антенатальная гибель плода обусловлена внутриутробным фактором, никаких внешних факторов зафиксировано не было. Травматолог не увидел на теле пациентки никаких признаков, что она была избита. Да и патологоанатом, осмотрев плод, сделал однозначный вывод. Плод погиб за сутки до того, как начался выкидыш. Еще бы немного и развилась бы внутриутробная инфекция, в результате могла погибнуть сама мать. Плод был инфицирован в утробе матери, это и послужило причиной его гибели. Звягинцева вела довольно бурную половую жизнь, партнер заразил ее урогенитальным хламидиозом, инфекция попала в околоплодные воды и вызвала гибель плода.
— Какой ужас! — мне страшно даже подумать, что пережило бедное дитя в утробе, я из тех, кто считает, что плод —
