раскрывать личность заказчика!
– Спокойно, Ваня, – откликнулась я. – Во-первых, договоренности об этом не было. Во-вторых, пора уже все рассказать полиции. Вместе нам будет легче докопаться до сути. Мы же не можем использовать ресурсы официального следствия вслепую.
– А у Бориса Михайловича не будет неприятностей? – спросил Иван.
– У какого это Бориса Михайловича? – нахмурился Кирьянов. – Неужели у «строительного короля»?
Я кивнула с невозмутимым видом, хотя сохранять спокойствие было трудно – у моего друга был такой ошеломленный вид, что выглядело это предельно комично.
– Ты шутишь? – не мог успокоиться он. – Хочешь сказать, отец невинно убиенной Алены Каменцевой – Борис Михайлович Качанов?
– Да.
– Так это в корне меняет дело! Все его враги теперь в подозреваемых. Это же тонна работы, километры отчетов, сотни опрошенных, – застонал подполковник Кирьянов.
Я протестующе подняла руку:
– Не гони коней. О том, что она его дочь, знали пара человек. Эта информация тщательно скрывалась – даже вы не докопались. Думаю, все гораздо проще, и убийцу нужно искать в ее окружении.
– Хорошо, если так.
Я не удержалась от насмешки:
– Надо было отрабатывать все версии, а не упираться в этого Семеренко.
Кирьянов возмутился:
– Многоуважаемый Юрий Павлович все еще под вопросом. Неважно, косвенные улики против него или нет. Альтернативы пока нет.
– Хорошо. Давай отложим споры. Просто посмотрим еще раз на место преступления. Там должно быть что-то, что укажет на убийцу.
– А если нет? – спросил Иван.
Вопрос повис в воздухе. Каждый из нас понимал, что, если мы в ближайшее время не найдем зацепку, окажемся в тупике, и у истинного убийцы будет больше времени замести следы.
Входя в подъезд, я задержала дыхание. Но, на удивление, смрадный дух стал менее резким. Вместе с тем я почувствовала запах химических средств.
– Лестницу соседи сегодня с хлоркой вымыли, – недовольно объяснил Кирьянов, – хотя мы просили ничего не трогать до окончания следствия.
– Видно, людям надоело жить в этой нестерпимой вони. Их можно понять, – сказал Иван.
– А если они уничтожили какие-нибудь улики? – возмутился Кирьянов.
– Вы же уже обследовали подъезд, – удивилась я.
– Может, нам потребуется еще один осмотр. – Владимир Сергеевич в очередной раз сорвал печать и отпер дверь.
Мы друг за другом прошли внутрь.
– Включи везде свет, – попросила я Ивана.
Он обошел квартиру, щелкая выключателями. Кирьянов шумно вздохнул и устало огляделся.
– Я просто не знаю, куда еще смотреть и чего искать, – сказал он.
– Володь, я знаю, – прошептала я.
Голову опять начала охватывать поясом горячая, пульсирующая боль. Я продержалась на ногах день, и теперь мое тело мечтало только об одном – добраться до кровати до того, как меня свалит обморок или хватит удар. Но надо взять себя в руки.
– Нас трое, – обратилась я к мужчинам, – давайте смотреть. Я начну с ее комнаты, а вы можете осмотреть прихожую и комнату матери.
Дверь в спальню Алены была приоткрыта. В этот раз, озаренная неживым электрическим светом, комната показалась мне болезненно-неуютной.
Еще раз.
Стол. Бумаги, валявшиеся в беспорядке на полу, нетронутые с момента ее ухода. Аккуратно застеленная тахта. Пришпиленные к стене фотографии, рисунки, стихи. Мой взгляд побежал по череде листов, висевших над столом, – уже знакомые мне постеры, стихи, картинки. Деревья в снегу, знакомый вид на парк из ее окна, и иллюстрации к сказкам: «Жар-птица», «Конек-Горбунок», «Сестрица Аленушка и братец Иванушка», «Двенадцать месяцев», сцена из «Морозко» с отлично нарисованным старцем и его ледяным посохом. Фотография самой Алены – детский портрет с куклой.
Я присела и рассмотрела то, что валялось на полу. Все это мне было знакомо. Иван фотографировал этот ворох бумаг в прошлый наш визит. Правда, он снимал его сверху, не разбирая на отдельные листы.
Я разгребла кипу бумаг и рассмотрела те, что лежали сверху, и те, что оказались под ними.
Чувство, что я вижу, но не понимаю, опять накрыло меня тревожной волной. В этот раз оно было сильнее, чем раньше. Я поняла, что ищу в нужном месте. Но что это? Что из этих рисунков, записей и фотографий действительно важно?
Я схватила листы, валявшиеся на полу, и стала заталкивать себе в рюкзак. Плевать, что там подумает Кирьянов. Его ребята все осмотрели и не заинтересовались этими бумагами, а мне от них будет польза. Дома, выпив чашку настоящего кофе и приняв ванну с эфирным маслом, я смогу спокойно обо всем подумать.
Сидя на полу, я бросила случайный взгляд на кровать, и мне показалось, что под ней что-то лежит. Покрывало свесилось до полу, но в просвете его кистей виднелось что-то светлое. Коробка! Такая же, как те, что прятались в платяном шкафу Алениной московской квартиры.
Я вытянула ее – внутри лежали тетради. Наконец мне повезло! Почему же Кирьянов и его эксперты этим не заинтересовались?
Я открыла блокнот, лежавший сверху, и, кажется, поняла, в чем дело. Детским круглым почерком на первой странице было выведено «Днивник Алены К., 2 «А».
Вытащив все содержимое, я убедилась, что десять тетрадей разного формата относились к самым ранним детским годам актрисы. Возможно, спецы Кирьянова их даже не сфотографировали, сочтя ненужными для следствия. Где же остальное? Она не должна была их спрятать далеко.
Мои мысли прервал какой-то стук. В прихожей кто-то чертыхнулся.
– Ну ты неловкий, парень! – послышался насмешливый голос Кирьянова, и тут же его веселость сменилась тревогой: – Погоди-ка, встань…
Я выскочила в коридор, бросив рюкзак, и увидела, как Владимир Сергеевич помогает Ивану подняться.
– Я зацепился за что-то, – виновато произнес тот, потирая ушибленное колено.
– Да погоди. Смотри, Тань, – позвал меня Кирьянов.
Он что-то рассматривал на полу. Обувная полка была сдвинута, на ковровой дорожке валялись пыльные ботильоны и черная туфля на низком каблучке. Рядом что-то тускло блеснуло.
– Это ключи. Откуда они тут взялись? – удивился мой друг. – Что ты зацепил? – спросил он у Ивана.
Тот покрутил головой и указал на полку с обувью.
– На тумбу, кажется, наткнулся.
– Это из туфли выпало.
